Двумя сутками раннее.
В маленькой квартирке на третьем этаже, в стареньком доме обыкновенного римского района царил хаос. Миниатюрная девушка бегала туда-сюда, вцепившись пальцами в свои светлые волосы, словно желая вырывать их все, до единой, самой тоненькой волосинки. В ванной комнате шумела вода, одежда была разбросана. На деревянной кухонной столешнице красовалась тёмная лужа горячего кофе, а в ней плавали мелкие осколки некогда красивой фарфоровой чашки. — Нет, нет, нет! Не может, ну не может так быть! — Вопила блондинка, принимаясь от волнения сгрызать чёрный лак на своих ноготках. — Сколько можно уже?! — Вик, я дома, — послышалось в прихожей. Вик побежала встречать вошедшего. Стряхивая дождевые капли с чёрного зонта, высокий парень опустил взгляд в пол, принимаясь расшнуровывать ботинки. — Ну, что? Как мама, Дамиано? — Виктория рухнула на колени, чтобы заглянуть в глаза любимого. Но он молчал, не отрываясь от ботинок. Дамиано тяжело выдохнул и посмотрел полными слез карими глазами в ее голубые, с красными от истерик белками. — Мама умерла. И все из-за этого ублюдка! Ему всегда все сходит с рук, потому что они у него держат тонны денег! — Выплюнул Дамиано, проходя в кухню. Вик опомнилась, а потому обогнала его, открыла шкаф под раковиной, где стояло мусорное ведро и принялась судорожно выбрасывать в него крупные осколки белого фарфора, некогда бывшие кружкой, и что-то из ее рукава также улетело туда. — Дами… — она вытерла кофе со столешницы, и повернулась к нему лицом. — Мне так надоела эта жизнь. Вот что у нас с тобой хорошего за наши двадцать и двадцать один случилось? Мы оба лишились семьи, оба не имеем нормального образования, оба зарабатываем на жизнь нелегальными, безнравственными путями, оба полны психологических травм и болезней. Зачем нам жить? — Я не знаю, милая. Все безумно сложно… — Дамиано сел за круглый, прозрачный стол их маленькой кухоньки и уронил лицо в ладони. — Ты права. Мне двадцать один год, мой отец довёл до гроба мою мать, я так и не стал юристом и работаю в клубе сутенером. Зашибись жизнь. — Вик села рядом. — И у меня не сахар. Родители и младшая сестра погибли в аварии, я так и не отучилась на дизайнера, стала шлюхой, после чего судьба меня свела с тобой. И это пока единственное, за что я ей благодарна… — Виктория попивала воду из стоящего на столе стакана. — Хочется выпустить себе пулю в лоб, но я настолько слабая, что и этого сделать не смогу… — Милая, ты гениальна! — Дамиано подскочил со стула и прошёлся раза три туда-сюда по периметру кухни, а после сел обратно за стол, уставившись на ничего не понимающую Вик. — Дами, иногда я пугаюсь твоих идей, и сейчас тот самый случай… Что ты задумал? — Если мы настолько слабы, чтобы убить себя – мы убьем друг друга! Но перед этим мы устроим себе самый лучший день в жизни. Если уходить, то уходить красиво. Заряди тремя пулями тот револьвер, который я дарил тебе для самообороны. А я займусь своим оружием. К вечеру этого дня два чёрненьких, блестящих револьвера лежали на прикроватной тумбе белого цвета. Виктория сидела на полу, у зеркала, разглядывая своё полуголое тело. Все в синяках, каких-то ссадинах. Колени фиолетовые, такие же, как и мешки под глазами от бесконечных недосыпов и истерик. Слишком уж часто на огонёк заскакивали неизменные спутники жизни Виктории за последние два года – панические атаки и ночные кошмары. Посещать они ее стали после того, как вся ее семья попала в аварию. Только вот Виктории удалось выжить, каким-то никому неизвестным образом, а остальная часть семейства Де Анжелис так и осталась лежать на кровавом асфальте, укрытая белыми простынями. Она скользит ладонями по телу, разглядывает каждый его сантиметр и противно от самой себя становится. Она продавала себя. Ее кожи касались грязные руки самых разных наркоманов, тусовщиков, любителей секса без обязательств, богатеньких сыночков и их отцов. Каждый вечер она позволяла пользоваться собой за деньги. Разве этого хотела ее мать? Мать воспитывала ее совсем иначе. Учила правильному отношению с собой, своим телом, с окружающими людьми и мужчинами. Но после ее смерти Виктория словно забыла обо всех уроках нравственности, преподанных мамой, и пошла по наклонной. Если бы не Дамиано, который оградил ее от этого, она бы и дальше продолжала прожигать свою жизнь. С Дамиано познакомилась она случайно. Как обычно пришла на работу, получила сообщение о клиенте от хозяина клуба и помчалась исполнять свой постыдный долг, а как только пришло время делить вырученные деньги семьдесят на тридцать, встретил ее кареглазый, темноволосый брюнет в белой рубахе, расстёгнутой на пару верхних пуговиц, в вельветовом костюме красного цвета. И он делил с ней деньги. Как позже выяснилось, хозяин клуба нанял Дамиано руководить всеми девочками лёгкого поведения в этом клубе, а также завлекать молодых красавиц в своё грязное заведение. Он наблюдал за ней каждый вечер. Как она фальшиво улыбалась с тупых и пошлых шуточек клиентов. Как вливала в себя стопку за стопкой мартини после каждого секса. Как скуривала по четыре сигареты подряд, прежде чем приступить к заданию. Это мучало и терзало его. Такая девушка, как Виктория, не заслуживала всех этих страданий. Она заслужила того, чтобы ее крепко обнимали утром спросонья и ночью перед сном. Чтобы с ней пили горячий кофе в дождливую погоду. Чтобы ее нежно целовали и жарко любили. Он поставил перед собой цель — во что бы то ни стало добиться ее. А с детства упрямый, закаленный спортом парень своих целей достигал всегда. Однажды Виктория пришла на работу вся в слезах, опухшая, расстроенная и принесла своему начальству ужасную новость — она беременна от одного из своих клиентов, имени которого даже не помнит. Начальник клуба повесил эту проблему на Дамиано, он ведь должен следить за девушками. Даже за состоянием их здоровья. Именно Дамиано записал ее на аборт и оплатил все за свой счёт, даже не собираясь брать денег с Вик. Когда Виктория лежала в больничной палате после операции, из ее глаз текли слёзы. А Дамиано сидел рядом с ней и держал ее фиолетовую от холода руку. В этот самый момент он взял с неё обещание, что она прекратит работать в клубе. И параллельно признался, что любит ее. Не сказать, что Виктория в тот период была влюблена в него, но согласилась на его предложение стать второй половинкой. Только потом она влюбилась по уши в Дамиано. Они вступили в отношения и Виктория прекратила заниматься проституцией, за что безумно благодарна Дамиано. Сама бы она ни за что не выбралась из этой порочной ямы. Сколько раз она пыталась? Сотни. Каждый раз, как только она заходила в этот поганый клуб, она обещала себе, что это последняя ночь здесь. А потом оказывалось, что далеко не последняя. Но благодаря Дамиано этот порочный круг прервался. Дамиано входит в спальню, приближаясь к своей любимой, что продолжала сидеть на полу перед зеркалом. — Что случилось? — Водит носом по нежной девичьей шее, насквозь пропахшей духами с запахом персиков. — Ничего, все хорошо. Давай ложиться спать? — Виктория подскочила с пола, схватила лежащую на кровати большую белую футболку и натянула ее на себя. Дамиано пугало ее поведение. Вик улеглась слева, а Дамиано справа. — Вик, тебя напугало мое предложение убить друг друга? — Поглаживая холодное бедро любимой под одеялом, спрашивает он. Его голос мелодия для ее ушей. Но ей страшно. — Нет, Дами… Больше всего меня пугает такая сложная, тяжелая штука, как жизнь. — Она развернулась к нему лицом. — Сам подумай: два совершенно незнакомых человека влюбляются в друг друга и решают воспроизвести себе подобного на свет. Произвести маленького ребёнка. Дать ему жизнь. Но для чего? Мы находимся под защитой лишь в утробе матери, а когда появляемся на свет – повсюду нас ждут одни опасности, неприятности, разочарование и горе. Да даже чтобы родиться, тебе надо причинить адские муки своей родной матери. А потом этот жестокий мир будет ломать тебя. Того тебя, которого ты даже не сумел построить. Я не знаю кто я на самом деле. Знаю лишь, что шлюха. Трахаюсь за деньги и все. Разрушаю саму себя. Разве для этого я была рождена? Я не знаю для чего я здесь. Возможно, я должна была стать хорошей матерью, ведь это одно из предназначений каждой женщины. Но какая из меня мать, если я убила своего ещё неродившегося ребёнка? Поэтому твое предложение убить друг друга кажется мне единственным способом прекратить мое никчемное существование. Да, аборт стал переломной точкой в ее жизни. Поделил на две части. Одна была серой, а вторая стала просто чёрной, темнее, чем беззвездная ночь в глухих полях. Она больше не видела себя никем, раз даже произвести на свет себе подобного не смогла. — Милая, совсем чуть-чуть, и мы избавим себя от мучений. Ложись отдыхать. Совсем скоро все будет хорошо. Утро было спокойным. Виктория проснулась очень рано, потому что почувствовала, что спать более не хочет. Она как привидение скиталась по квартире, заваривая себе кофе и усаживаясь за барной стойкой. Несносный летний ливень все ещё мучал Рим. Он уже сильно достал Викторию. Ещё и электричества не было, потому что в соседнем дворе ураганный ветер повалил клён на провода. Или из-за неудобного положения во сне, или по какой-то другой причине, у Вик болела поясница. Сидеть было сложно, она лишь рассчитывала на то, что Дамиано проснётся уже очень скоро и сделает ей массаж. И как только она подумала о Дамиано, тёмная кудрявая макушка показалась из спальни. Он вышел в одних лишь боксерах, потирая сонные глаза. — Как спалось моей королеве? — утыкаясь носом в ее тонкую шею, спрашивает Дамиано. Ведет носом от шеи к обнаженной ключице, вдыхает родной запах: запах ее тела и персиковых духов. — Ужасно. Болит спина… — Виктория поворачивает голову назад настолько, на сколько это представлялось возможным, и смотрит в карие глаза. — Я знаю, что надо сделать, чтобы моя королева не чувствовала боли, — Дамиано поднимает Вик на руки и укладывает на диване в совмещённой с кухней гостиной, животом вниз. Стягивает с неё футболку и отбрасывает ее куда-то далеко. Садится, ее ноги укладывает по бокам от своего торса, руками подбираясь от бёдер к ягодицам и останавливаясь на пояснице. Нежно и аккуратно, одними лишь подушечками пальцев начинает массировать каждый позвонок, который он мог так отчетливо прочувствовать. Затем начинает надавливать сильнее, от чего Виктория блаженно мычит, стонет, и эти стоны для Дамиано были вровень ее оргазму. А может даже и куда важнее и приятнее. Кожа Виктории плавится под его ладонями, как парафин под действием тепла. Она вновь сладко мычит, а после приподнимается на локтях и, вытащив ноги из плена Дамиано, усаживается удобнее. На его коленях. Прижимается голой грудью к его телу, принимаясь оставлять алые отметины на смуглой шее. А Дамиано ловко и грубо мнёт ее ягодицы в своих руках, оставляя такие же самые алые отметины. Когда его шеи Виктории будет мало, она перейдёт на такие мягкие и сладкие губы; своим языком будет играть с его, сплетать их в выдуманный танец и улыбаться в поцелуй. Он будет сжимать ее талию и нежно водить руками от ягодиц к рёбрам и обратно, заучивая контур ее тела наизусть. А когда и этого им двоим станет мало, они избавятся от оставшихся на них элементов белья, предстанут друг перед другом абсолютно нагие и разгоряченные. Когда мало будет им поцелуев и касаний, они сольются воедино, медленно доводя друг друга до исступления и приятного блаженства. Когда надоест им тишина, разрезаемая раскатами грома и скрипом этого коричневого дивана, они заполонят пространство квартиры стонами. Когда и их будет не хватать, соседи начнут прятаться головами в подушки, потому что слушать крики блаженства этой парочки им надоест. А когда обоих настигнет разрядка, они улягутся в обнимку, прижмутся обнаженными телами друг к другу, и будут беседовать о чём-то тихо-тихо, еле шевеля губами, чтоб никто не услышал их, будто бы речь шла о вселенской тайне, а не о том, какое бы мороженое Виктории сейчас хотелось съесть. Душа после такого единения не было — потому что электроэнергия все ещё отсутствовала во всем районе. Виктория сидела у шкафа их спальни, вновь одетая в белую футболку. Перед ней лежала гора платьев и костюмов, а она не понимала, в каком из этих образов видела себя. — Дами… — сладко протянула Вик. Дамиано оторвался от книги, которую читал лёжа на постели и через доли секунды оказался около любимой. — Какой у нас план? Куда мы уедем, чем будем заниматься? — Неаполь, милая, Неаполь. Я знаю о твоей главной страсти, после меня, конечно же, вечеринках. Поэтому мы поедем в лучший клуб побережья, где будет проходить вечеринка в стиле радио. И, прошу, не бери с собой никакой одежды. Только ту, в которой ты будешь добираться до Неаполя. А насчёт костюмов у меня есть план. Какой план — осталось в секрете. Но Виктория донимать любимого не спешила, да и какой в этом смысл? Он ведь все ей расскажет, обязательно расскажет. И, скорее всего, в ближайшее время, ведь до Неаполя им осталось два часа дороги. Они выдвинулись в путь в начале восьмого утра. На улице все ещё было пасмурно, но ливень наконец оставил Рим. Да и им, в прочем-то, было не особо важно, какая погода будет сопровождать их в последний путь. Столица итак осталась в памяти Виктории как тёмное пятно, с единственным лучом света. И этим лучем был Дамиано. Изредка громыхало. Воздух разрежён до предела, пахнет грядущим дождем, но все это сейчас утратило какую-либо ценность и важность, когда стрелка спидометра приближается к сотке, а Виктория высунулась в люк, расправив руки навстречу ветру. Он бил в лицо холодными потоками, словно кто-то щедро осыпает ее пощечинами. И этот кто-то — несправедливая судьба. Ее Виктория терпеть не могла. Она не верила теперь уж ни во что — ни в Бога, как когда-то учили в школе; ни в людей, как когда учил папа; ни в себя, как когда-то пыталась научить мать. Ни во что и ни в кого. Не осталось в этом бренном мире ничего, что могло бы ублажить внутреннее дитё Виктории верой. Светлые волосы путаются в комки, которые обязательно превратятся в колтуны. Но и это бессмысленно и неважно. Короткая джинсовая юбка пляшет от задувающих потоков в открытые окна и люк. Да и на это наплевать. Рядом Дамиано. Пока он рядом, на все наплевать. Виктория возвращается в салон, вдоволь насладившись ощущением свободы. В машине тихо звучало радио, и мелодия старой итальянской песни в стиле блюз обволакивала в кокон спокойствия. Дамиано делает чуть-чуть тише. — Нам с тобой нужно будет выбрать костюмы. Как приедем, заглянем в ближайший секонд-хенд. Я уверен, ты подберёшь нам славные костюмы в стиле радио. Твое чувство стиля ещё никогда не подводило нас. И если бы нужно было назвать вещь, в которую я слепо верю, я бы определенно назвал твой вкус, Виктория. — Дамиано не отрывал взгляда от дороги и медленно поворачивал руль этой старенькой машины, которую достал невесть откуда. Да и все равно, опять же, откуда она взялась. — Льстишь, Дами. Но приятно, — Виктория постучала ноготками по кожаной обивке двери, не отрывая глаз от мелькающих за окном полей в клубах тумана. — Обещаю, что наши дешевые костюмы из секонд-хенда не переплюнут даже дизайнерские наряды. Да и какой глупец пойдёт на пляжную вечеринку в дизайнерском наряде. Разве что тот, кто никогда не знал, каким трудом зарабатываются деньги. И на что ради денег можно пойти. Ещё год назад ради денег я была готова пойти на многое. Но сейчас – нет. Мне просто все равно. Умру сегодня от голода – значит умру. Чему быть того не миновать. — Сейчас я бы тоже не примерил роль отважного глупца, что ради денег сделает все. Сейчас я живу жизнь влюблённого, и ради твоей любви я готов сделать многое. Даже умереть. — Чем мы и займёмся в ближайшие сутки. Я чувствую что-то странное. В моей груди мешаются страх и азарт, и эта гремучая смесь вот-вот выльется наружу в виде истерики. И единственная опасность, которая грозит при извержении этого эмоционального вулкана – неспособность и неумение это контролировать. Я прошла через многие психические расстройства, но с таким не сталкивалась. Будь готов к тому, что я забьюсь в угол, как маленький зверёк, и начну рыдать. Или к тому, что я вдруг резко решу сыграть партию-другую в покер, прекрасно осознавая тот факт, что совсем не знаю правил. — А знаешь, жизнь, однако, похожа на игру в покер. От каждой выкинутой карты зависит ход игры, а от каждого нашего решения – ход жизни. И отличие кроется лишь в одном – в покере есть правила, которые со временем записываются на подкорку памяти. А у игры в жизнь правил нет. — Только те, что придуманы тобой. Но какова вероятность, что ты не оступишься, если сдерживающих факторов нет? Нулевая. Я оступилась. Оступалась не раз. И никаких уроков из этого не извлекла. Очевидно, жить – не мой конек. Ровно так же, как покер. Поэтому пора уже закончить эту партию. Неаполь встречает их проблескивающими лучами солнца. Старенький автомобиль остаётся на парковке неизвестного обоим района. Мигающая вывеска «открыто» бросается в глаза и манит войти в помещение. Они не противятся. Они заходят. Запах в помещении неприятный. Пахнет сыростью и старой одеждой. Добро пожаловать в секонд-хенд. Виктория провела рукой по пыльным вешалкам и схватила ярко-оранжевую кофточку с длинным рукавом на завязках. Вискозная ткань приятно легла в ладонь. То, что нужно. Найти бы низ. На глаза попадётся стеллаж с брюками и юбками. Ей сюда. Руки вновь метают вешалки из стороны в сторону в попытках отыскать что-то достойное. Белая мини-юбка из джинса. Прямо в цель. Сюда бы подошли кожаные ботфорты и ковбойская шляпа. Да, ей хотелось чего-то неординарного. Радио или Дикий Запад — неважно ей сейчас было. Она последний раз в жизни выбирает себе одежду. Голос разума уступает воплям угасающей души. Пусть будет так, как велит сердце. Она подходит к стойке с мужской одеждой. Потертые джинсы-клёш мандаринового цвета со стразами летят в руки Дамиано. А в качестве верха Виктория всучила ему белую рубаху с рукавом в три четверти. С ковбойскими ботинками тоже было несложно. Она нашла старые, потертые, но так подходящие к образу. Пусть будет. На кассу летят купюры, а в руках целлофановые пакеты. Блошиный рынок через дорогу — их следующая остановка. Пробираясь сквозь надоедливых торгашей, Виктория тянет за руку Дамиано и звонко смеётся. Никогда ещё она так не забавлялась. Без причины. Они подбегают к палатке с шляпами и примеряют всякие разные. Ковбойские шляпы со стразами. Да, именно то, что они искали. Что-ж, дело сделано. Отменное чувство стиля Виктории и в этот раз, в последний раз, не подвело их. Когда они выбежали с рынка под хохот Виктории и остановились у машины, чтобы перевести дух, ее вновь сразил порыв искреннего смеха. Их животы заурчали одновременно. Кажется, пора перекусить. Раз сегодня все так беспечно и просто, то и приём пищи будет самым безответственным в их жизни. Первая попавшаяся забегаловка, где пахло пивом и пиццей, стала их пристанищем. Начался дождь. — Здесь хорошо... — Виктория положила голову на руки, разглядывая потолок помещения. Раздался раскат грома. — Я чувствую свободу, словно птичку из клетки выпустили. На душе спокойно. Это именно то место, где не страшно умереть. — Сейчас я чувствую лишь непомерный голод. Где наша пицца и пиво?! — звонкий смех Виктории снова вонзился ему в уши. — Как малое дитё. Потерпи чуть-чуть. — Маленькая рука притянула к себе смуглую большую ладонь и связала свои пальцы с ее. Все так хорошо. Как сон. Ей не хотелось, чтобы звонил будильник. Но официант подошёл через минуту. Ей пришлось проснуться и, наконец, утолить голод. Когда их перекус был завершён, они пуще прежнего разошлись от хмельного. Не обращая внимания на дождь они бегали по городскому парку и скакали по лужам. Дамиано никогда не видел ее такой счастливой. И пусть. Это последний день вместе. Пусть она смеётся, а не плачет. Слишком много слез выплакали ее голубые глаза. Слишком много. Пусть будет так, как оно есть. И он не хочет ничего менять. Но время близилось к вечеру. Пролежав в машине под тёплым пледом нагишом, целуясь и обнимаясь, они высохли и согрелись. Теперь пришло время их коронного вечера. Они уйдут красиво. Так, как смогли бы только они и никто другой. Виктория накрасила ресницы и губы, глядя в зеркало автомобиля. Эта мини-юбка сидела на ней так превосходно, что Дамиано не терпелось ее снять. Но пока рано — никто ведь не видел ее такой шикарной. Пусть насладятся другие, а потом самую сладкую вишенку с торта получит и он. В клубе громко играла музыка. От бывалого в обед дождя не осталось ничего. Пахло свежестью и морем. Бриз ложился на кожу и заставлял душу успокоиться. Вечер в стиле радио начался. Из колонок доносился итальянский рэп, Виктория пила один мартини за другим, а Дамиано не отказывал себе в напитках покрепче. Виски и ром в этом клубе замечательные. Звёзды рассыпались на небе, волны тихо шумели на берегу. Влажный песок прилипал к их босым стопам. А сапоги, которые они надевали перед вечеринкой, лежали где-то сзади. Виктория сидела на коленях Дамиано, раздвинув свои ноги по бокам от его тела. Она жадно и страстно вцепилась своими губами в его, желая вылизать весь его рот и попробовать на вкус. Будто бы она не знала, с какой начинкой этот парень. И если бы не знала, не действовала бы так отважно. Она знала, что минута-другая и будет очень горячо. Она этого добивалась. А он не хотел здесь, практически при всех. Сапоги остаются на песке и больше никогда не найдут своих хозяев. Дамиано несёт ее в их припаркованный за клубом автомобиль. Для чего созданы задние сиденья машин, если не для страсти парочек? Кто его знает. Дамиано казалось, что задние сиденья этого автомобиля были созданы специально для того, чтобы на них произошло слияние их с Викторией тел. И как бы грязно это не звучало, это было так. Ее топ оказывается снятым в момент и одежды на них осталось все меньше и меньше с каждой секундой. Разум проиграл, пьедестал свободен. Страсть взяла верх. Им плевать, кто что скажет или подумает. Плевать, потому что это последний раз, когда они поддаются этим животным инстинктам, этим чувствам. Плевать. Только Дамиано и только Виктория. Их бедра двигаются в такт, сердца бьются в унисон, дыхание сбивается, голос срывается на стоны и крики. По спинам течёт пот, который остывает и превращается в холодную воду, что остужает их тела, но не остужает их пыл. Такую страсть тяжело потушить. Возможно только в том случае, если они захотят остановиться. А они не хотят останавливаться. Сегодня нет рамок и ограничений. Сегодня не существует слова «стоп». Сегодня существуют только страсть и они. И сливаются эти слова воедино, как и их тела на пике наслаждения. Виктория натягивает на себя свою одежду, а Дамиано идет курить. Облокачивается на капот авто и смотрит на звёздное небо. Как же хорошо им друг с другом, и как же плохо им в этом мире. В кармане вибрирует телефон, но Дамиано все равно, кто звонит. Никто не сможет отвлечь их от последнего дня в компании друг друга. Виктория становится рядом. Темнота плавно рассеивается. Близится рассвет. — Ты готова? — в ответ кивок. Никаких слов. Слова излишни. Молчание и его присутствие рядом. Вот, что ей нужно. Они достают из углублений передних дверей два револьвера. Закрывают машину на ключ и направляются ближе к морю. Музыка в клубе все ещё долбит в уши, люди все ещё громко кричат и танцуют. И даже не догадываются, что скоро их наслаждение прервут звуки выстрелов и два павших на песок тела. Скоро узнают. Дамиано становится напротив Виктории. Они смотрят друг другу в глаза. Не моргают. Хотят навсегда отпечатать в памяти зеркала своих душ. Но это бессмысленно. Перед смертью не надышишься. — Я люблю тебя, Виктория Де Анжелис. — Я люблю тебя, Дамиано Давид. — Ты готова? — вновь кивок.Раз.
Два.
Три.
Больше нет ничего в этом мире, что могло бы убить их. Потому что они убили себя. Только звук падающих тел напомнит об их существовании. Только осколки разбитой фарфоровой чашки в мусорном ведре их квартиры напомнят о том, что произошло день назад. Только разбросанные на постели вещи напомнят, что здесь была жизнь. Только выкинутое нечто из рукава Виктории день назад расскажет, что жизнь могла бы быть. — Не волнуйтесь, синьора. Мы выясним это. Удачного Вам дня. Берегите себя. — полицейский отошёл от ларька с мороженым и вернулся к лежащим на песке телам. — Есть что-то? — В кармане парня телефон. Пропущенный вызов от контакта «Отец» часом ранее. — Увозите трупы. Проведём экспертизу и докопаемся до истины. Не забудь орудие убийства. Как только новость о смерти сына дошла до ушей Даниэля Давида, он примчался в Неаполь. В помещении было холодно. Накинутый на плечи белый халат никак не спасал его. На столе лежали тела, накрытые белыми простынями. Конечности были синие. Рядом стояла средних лет женщина, которая натягивала на руки перчатки. — Я сочувствую Вашей утрате, синьор Давид. Терять детей всегда непросто. — начал полицейский. — Но, по всей видимости, это было их сугубо личным решением. Марта, что выяснила? — Смерть наступила в половине шестого утра сегодняшнего дня. Они выстрелили друг в друга из тех револьверов, что были найдены на пляже подле них. В запрошенных медицинских картах из Рима было указано, что у парня проблемы с суставами, а девушка ранее делала аборт. Спина парня поцарапана, а у девушки сломаны ногти. Похоже, что перед смертью у них была близость. В крови, как ни странно, алкоголь, но девушке пить его было запрещено. Низ ее живота увеличен в следствие беременности сроком в восемь недель. Это пока все, что я могу вам сказать. Такая вот несправедливая штука — судьба. Свела в могилу двоих и потащила третьего. И нет у этой игры никаких правил. Нужно всегда быть готовым к бою.