Путь к сердцу угольной вороны

      Чужие руки ощущаются эфемерными, пока скользят по ключицам и лопаткам, массируют шею. Скулёж, игра в поддавки, подчинение и кровь — главные составляющие в сексе с Виктором, но Миша никогда не был против негласной канители, которая неожиданно для обоих затянулась катастрофически надолго. Виктор с первого раза заявил себя грубым любовником, будто бы хотел отпугнуть, но Миша не ушёл ни в первый, ни в последующие дни, напротив, банным листом прилип к нелюдимому мужчине. Чем и обеспечил расположение к себе — Виктор стал разительно мягче, хотя нотки вульгарной похоти всё ещё угадывались в каждом его движении.       Виктор излишне деликатно усаживается в серое кресло с жёсткой обивкой — выглядит оно так же минималистично, как и всё прочее в его съёмной квартире — тянет за собой Мишу и тот, неловко приземляясь на чужие колени, сразу слепо тычется за поцелуем. Он ёрзает пахом, пытается добиться контакта, ведь кроме самого Миши никто за его комфорт впрягаться не станет, и целует глубоко и остервенело, с языком. Раз на раз не приходится, и он неудачно царапает край своей нижней губы причудливым пирсингом. Ранка неглубокая и тягуче пульсирует, Миша хмурится, но поцелуй не разрывает, напротив, сразу чувствует отклик Виктора и его мягкие губы, вымазанные в крови.       С этим чудаком они познакомились в городской библиотеке. Будничная встреча, пересечённые — но лишь на секунду — взгляды, один и тот же анатомический атлас. Виктор пристально изучал мышечный каркас человека, и тогда Мише подумалось, что тот студент медицинского или вроде того, однако предположение было ошибочным. Ему самому анатомия понадобилась для выполнения бесячей домашки в университет. Впрочем, долго жаловаться не пришлось. Нечасто по воле случая встречаешь ходячий секс с длинными густыми волосами, ниспадающими по спине мрачным водопадом.       А как оно заведено? Чем меньше на тебя обращают внимания, тем больше хочется его заполучить. Виктор оказался не самым общительным и уж точно не любезным или дружелюбным — он был, честно говоря, просто невыносим. Однако это не отменяло того, что в тот же день Миша стёр колени в мозоли, пока отсасывал невероятному брюнету под библиотечным столом. Тогда Виктор не издал ни звука, был полностью равнодушен к стараниям незнакомца, его полноценным заглатываниям и к пузырящейся естественной смазке в уголках чужих губ. Но всё же жилистая татуированная рука от начала до конца лежала поперёк шеи, кольца щекотали двигающийся под давлением кадык, а сам Виктор явно получал молчаливое удовлетворение, чувствуя под пальцами ритмичное движение собственного члена в узком горле студента-первокурсника.       Много воды утекло с тех самых пор. Но ещё тогда Миша понял, что отдать кому-то Виктора — смертельный грех, а хоть он и не являлся ярым поклонником религии, такое тяжкое преступление брать на душу не собирался. Илья, лучший друг, поглядывал на Виктора с ужасом, с праведным ужасом, если выражать его презрительно-удивлённые взгляды точнее, но Миша искренне с этого веселился. Его всё устраивало, а чрезмерная угрюмость Биккера так или иначе затмевалась отменными завтраками и снисходительными разрешениями покрасить ногти чёрным лаком. И нечеловеческой сексуальностью, от которой голова кружилась даже на расстоянии.       Теперь Мише беспардонно снимают брюки и нижнее бельё. Виктор не церемонится и сразу вставляет два пальца. Не проходит и двух секунд как красные глаза предупреждающе темнеют.       — Такой распутный, — Виктор на пробу двигается в горячем теле, внезапно загибает пальцы, заставляя хныкать и корчиться, — Спишь и видишь, когда тебя скорее трахнут.       У Миши даже не спрашивают, не оставляют вариации выбора, оскверняя честное имя, но только лишь в пределах этих четырёх стен. И ему так стыдно. Щёки пунцовеют, он вспоминает, как с утра скулил в постели пустой общажной комнаты и игрался с собой тремя пальцами, вымаливая у воображаемого Виктора возможность пощадить. Миша осаждает себя за собственные мысли. Ему отчего-то кажется, что всё самое грязное и потаённое непременно транслируется и в голову виновника торжества — прямиком в мысли Виктора, что уже беспрепятственно может растянуть его куда большей нагрузкой.       Когда Виктор входит, он впивается острыми клыками в нежную, уже не единожды помеченную шею, которую приходилось вынужденно прятать за слоями одежды от друзей. Он не прокусывает — держит себя в руках и в частности жалеет Мишу, но очертания зубов всё равно остаются на коже зудящими покраснениями.       Миша вскрикивает, вульгарно и пошло, удобнее усаживается на колени, принимая в себя член. Виктор называет его совершенно неприличным словом, но внутри от безэмоционального оскорбления всё пышет пламенем. Юсупову довелось открыть в себе новые фетиши, ну, или же он просто растерял всё самоуважение, встречаясь с этим властным придурком.       — Ещё. Пожалуйста, ещё…       — Попрыгай сам, зайчик, — елейно тянет Виктор, а его вечно сомкнутые губы тянутся в недоброй улыбке. Столь же недобро окрашено прозвище, в обыденной жизни для любого покажущееся ласковым.       Миша опирается на широкие плечи, всё ещё заблокированные от подушечек пальцев пепельной водолазкой, нелепо двигает тазом, насаживается глубже, но не во вред себе. Виктор лишь изучающе, почти скучающе наблюдает за поддёрнутым похотью личиком напротив, за Мишиными мягко-зелёными глазами, непроизвольно закатывающимися в блаженном изнеможении.       Когда маленькое представление надоедает, Биккер самолично выходит на сцену. Руки опускаются на упругие ягодицы, так удобно помещающиеся в больших ладонях, и Виктор грубовато задаёт податливому телу Миши постоянный ритм.       И тогда уже бессмысленно жаловаться, что «глубоко» или «слишком грубо», Виктора такое лишь подстегнёт выложиться больше. Он снова впивается в шею под кадыком, кусает и мелко лижет, пока Мишу трясёт от резких толчков. Тот скулит и безвольно падает на грудь Виктору, тянется за объятиями, но получает как всегда взбучку лишь сильнее — ведь заниматься любовью — это не по-биккерски, он привык только трахаться до синяков и слёз от перевозбуждения.       На грани потери сознания Миша чувствует, как напрягаются под ним мышцы, и как тяжело дышит в его влажную кожу Виктор. Кончают ему на спину, пока сам Миша немощно сжимает своё возбуждение в кулак, лишь бы не запачкать идеальную верхнюю одежду Виктора. Миша сипит и поскуливает, уставший и довольный до безумия, прижимается щекой к чужой груди, и, как кот, чуть потирается, словно непроизвольно ищет ласки. На самом деле, её ждать не стоит, но…       Виктор мягко обнимает со спины, притискивает к себе так легко, будто Миша и не весит ничего. Горячие руки гладят меж лопаток по позвонкам, потом Виктор окончательно вбивает в ступор аккуратным поцелуем в шею.       — Какой ты всё же мягкосердечный, — слабо подтрунивает Миша, почти засыпая.       Виктор озадаченно сводит брови к переносице, но решает промолчать.