***
Столкнув со спины камни, Дейдара поднимается на четвереньки и первым делом дышит, глубоко, жадно, хоть и с привкусом крови из отбитых ударом о землю легких. Поначалу даже кажется, что от головокружения и боли вырвет, но вот уже, облизав разбитые губы и сглотнув тугой комок в горле, Дейдара садится. Едва ли в мясорубке, что разверзлась вокруг, мог выжить хоть кто-то. По сути их миссия выполнена, вот только Дейдара знает, что по форме они облажались. Иначе он не очнулся бы посреди обломков и не осматривался бы в поисках хоть намека на местонахождения своего напарника. Среди человеческих останков даже можно заметить фрагменты кукол, вот только ни один из них не стремится собраться обратно из кусков в целое. Дейдара встает. Переломов нет, но левая нога при каждом шаге припадает в колене. — Мастер Сасори? — зовет он, уже не боясь никого привлечь криком. Не получив ответа, Дейдара тянется к поясной сумке — сверху всегда виднее — но нащупывает только пустоту. — Тц. Сомнений не остается — они облажались. Конкретно он облажался, и Мастер не упустит возможность ткнуть в это носом. Разумеется, когда выберется из-под завалов. Чертов Корпус Подрывников с их безыскусными манерами ведения боя. Сам Дейдара всегда работал изящнее, вкладывал во взрыв соответствующий смысл и соразмерную задаче силу… Он останавливается посреди развороченного поля боя, что некогда было военным лагерем, и задирает голову к небу, сдерживая не то злые слезы, не то горький смех. Очевидная картина наконец складывается в голове: это его искусство зацепило склады — бойцы из Корпуса Подрывников привезли с собой порох, а прогремевший взрыв спровоцировал обвал, накрывший долину. С минуту Дейдара стоит неподвижно, прежде чем, забыв о неудобстве в колене, кинутся через погребённые под грязью и камнями останки лагеря. — Мастер Сасори! Мастер! Никто не отзывается. С чувством полной беспомощности Дейдара прыгает с камня на камень, осматривается в поисках хоть намека на присутствие Мастера Сасори. Не замечает, как сердце пропускает удары. Наконец взгляд цепляется за знакомый узор на ткани. Одним рывком Дейдара добирается до нерукотворной могилы, откуда виднеется лишь часть подола, и принимается рыть, сдирая пальцы о мелкие камни. Маска, венчающая спину Хируко, разбита на мелкие черепки, что не мешает надеяться, что она приняла основной удар на себя. Но рушит эту надежду первая же находка — рука, оторванная по шарниру. Предплечья нет, только голое лезвие, чуть поблескивающее перламутровым ядом. Прикоснувшись к ней, Дейдара чувствует — что-то не так. Мастер на ощупь совсем другой, более плотный, менее гладкий. В спешке Дейдара не успевает сделать никаких выводов из этого наблюдения. Следующим он находит лицо, еще более безжизненное, чем обычно. Пустые глаза смотрят в никуда, щеки в трещинах. Дейдаре чудится копошение под слоем песка и мелкой каменной крошки, и он спешит проверить. Оказывается, голова крепится к шее, а та в свою очередь к изувеченному обломку торса. Именно там Дейдара и обнаруживает источник копошения — цилиндр с отростками, напоминающими не то корневую систему молодого дерева, не то пучки полнокровных сосудов. Они извиваются, цепляются за пальцы Дейдары — их хватка напоминает касание ножек крупного насекомого, колкие и щекотные. Некоторое время уходит на осознание происходящего, прежде чем Дейдара стирает пыль с плоской части цилиндра и обнаруживает на ней знакомый кандзи. — Мастер?.. — шепчет он потрясенно, но факты никак не хотят собираться в цельную картину. Отростки, насколько дотягиваются, обвивают ладонь, стискивают ее почти болезненно, будто подтверждая догадку. Кажется даже, что Дейдара узнает в резкости движений, свойственную Мастеру в моменты раздражения, то есть, почти всегда. — М, я сейчас, ага… Свободной рукой он роет землю, чтобы освободить торс и вернуть цилиндр на его законное место. Вот только очень скоро становится очевидно, почему тот не внутри — грудная клетка расколота, круглый паз разворочен. Марионетку едва ли можно соединить нитями чакры и привести в движение. Да это уже и не марионетка по сути, а так, куча мусора. Отростки пульсируют, вырывая из попытки осознать, что делать дальше. Подняв голову, Дейдара видит темные силуэты чуть ближе линии горизонта. Он мог бы их пересчитать, но в этом нет необходимости — и так понятно, что он один, без глины, а там не менее дюжины противников. Отбиться можно, но не ясно, есть ли в этом смысл и не лучше ли сохранить силы для отступления. — Я вас унесу, ага, — бормочет он. Накидывает порванный плащ с чужого плеча, прячет цилиндр за пазуху, прижав к телу согнутой рукой, и спешит подальше от поля боя. Дейдара не любит долгие перемещения пешком, и дело не в усталости. Просто не понимает, зачем идти, когда можно лететь. Но в отсутствии глины выбора нет. Да и, наверное, если бы Мастер мог говорить, он бы сказал, что в воздухе их будет куда легче выследить. Но Мастер молчит, только изредка подергивает отростками, щекотно задевая ребра. Через несколько километров ненадежная равнина заканчивается, сменившись новым горным хребтом. Только затерявшись среди извилистых долин, каньонов и уступов, Дейдара позволяет себе с бега перейти на шаг. Пейзажи знакомые до зевоты — редкие кустарники и похожие на кору гигантских древних деревьев скосы горной породы, песок и мелкие камни, ощутимые даже сквозь плотные подошвы. Никакой тоски по родине или болезненной ностальгии — то немногое хорошее, что сохранила память о Стране Земли, затерялось под ворохом разочарований и собственной беспомощностью перед чужим нежеланием слышать и слушать. Дейдара откидывает волосы с лица, чтобы осмотреть полумертвые сопки сквозь объектив. Он не видит и не чувствует чужого присутствия, а значит можно сделать привал, перевести дух и поискать осадочные залежи глины. Та будет грязная, с песком и мелкими остатками породы, но при желании и ее использовать. — Мастер Сасори, — зовет Дейдара, извлекая свою ношу из-под плаща. Отростки трепещут, как щупальца актиний в толще воды и больше не впиваются в ладонь — должно быть Сасори смирился со своим положением, хоть наверняка и чувствует себя униженным. Отчего-то это приносит мелочное чувство удовлетворения. Дейдара не осуждает себя за подобное проявление садизма. Все лучше, чем ждать от кого-то вроде Мастера слов благодарности. Тому и вечности не хватит, чтобы научиться говорить “спасибо”. — Мастер, — повторяет он. — Я сделаю привал и поищу глину, ага. Не дождавшись никакого намека на согласие или возражения, Дейдара взбирается вверх по склону к небольшой расщелине, что приметил сквозь объектив. Едва ли там есть шанс найти искомое, зато есть надежное укрытие, откуда можно обнаружить возможных преследователей раньше, чем это сделают они. — Хм, вы поди думаете, что я дурак и без вашего надзора даже в Аме вернуться не смогу, ага… — Дейдара озвучивает мысль раньше, чем успевает обдумать целесообразность этого решения. И не получив очевидного ответа, вдруг понимает — даже если Мастер очень захочет, он не сможет возразить, не сможет оскорбить, заткнуть или сделать что-то еще такое естественное для их общения. Выдержав небольшую паузу, словно в попытке убедиться окончательно в правильности своих выводов, Дейдара продолжает. — Ха! Это даже как-то, знаете, иронично. Я имею ввиду, из нас двоих в беспомощном положении остались именно вы. И когда я донесу вас до мастерской — а я донесу, ага — вы уже не сможете сомневаться во мне. Он забирается в расщелину, глубины которой едва хватает, чтобы сесть вытянув ноги. За день камень прогрелся и безотчетно Дейдара жмется к нему за едва уловимой иллюзией безопасности. Переведя дыхание, он снова возвращает внимание к притихшему Сасори. Тот не ответил ни на один из выпадов и, тут же забыв о своем шансе посмотреть на напарника свысока, Дейдара зовет. — Мастер, а? Мастер, вы здесь еще? Тот поводит отросткам в знак того, что до сих пор жив, и снова замолкает. Но этого достаточно. — Дайте мне десять минут, ага, и пойдем дальше. Откинувшись затылком на камень, Дейдара прикрывает глаза. Он не засыпает, но позволяет себе полностью расслабить тело и разум, почувствовать движение чакры, сосредоточиться на дыхании и раствориться в самом себе. Ему физически необходима эта передышка, чтобы продолжить путь, если будет нужно, хоть до самого Аме пешком. Мир сужается до абстрактных узоров на обратной стороне собственного красноватого на просвет века. Открыв глаза, Дейдара делает глубокий вдох и в первых лучах масляно густого к вечеру света выбирается из укрытия. Мастера он несет совсем уже непочтительно подмышкой. Ему почти не нужно использовать чакру, чтобы пробираться по скосам горной породы — тело за столько лет не забыло, как лучше цепляться и держать равновесие. Постепенно удаляясь от ущелья, Дейдара то и дело замирает, прислушивается. Тихо, даже птицы не кричат в этих богом забытых скалах. Здесь ничто не живет, кроме низкорослых суккулентов, а ветер — единственный звук, кроме собственного дыхания. К нему Дейдара и прислушивается — плачет надрывно, цепляясь за сопки, усиливается. — Дерьмо… Мастер не спрашивает, но Дейдара все равно решает пояснить. — Если будет буря, мы тут даже с глиной застрянем, хм… Тот не отвечает, хотя сейчас Дейдара был бы рад даже обычному его пренебрежительному тону. Одернув себя, он воскрешает в памяти те годы, что был один. Один оказывался в куда более безвыходных ситуациях и один же из них и выбирался. И уж точно не нуждался в чужом присутствии. Впервые за день им улыбается удача — Дейдара слышит воду и спешит на звук горного ручья. Туда, где зеленый налет камнях свидетельствует о наличии жизни. Поток совсем слабый, но даже такой за десятки, а может быть и сотни лет, он умудрился пробить себе колею в твердой горной породе. И опустившись перед ним на колени, как перед идолом, Дейдара припадает к ручью губами, пьет жадно, глотая осевший на языке вкус крови и копоти. И только вдоволь напившись, смывает грязь с лица и рук, зачесывает волосы влажными пальцами, смачивает затылок ледяной водой. Мастер смиренно лежит рядом, не проявляя никакого интереса к воде. И поначалу Дейдара хочет оставить его, как есть, но в последний момент принимает другое решение и подносит цилиндр под струю, чтобы обмыть. К его удивлению отростки вздрагивает, как мог бы вздрогнуть от внезапного холода человек. Бережно протирая деталь ладонями, Дейдара наблюдает и делает удивительное, почти кощунственное предположение, что Мастер способен чувствовать. Это даже звучит дико, но все же, закончив, Дейдара заворачивает его в полу плаща со стороны подклада и бережно промокает. — Мм… я думаю, мы на верном пути. Разошедшийся ветер холодит влажную кожу, но сейчас это приятно. Воодушевленный своей находкой, Дейдара чувствует силы в теле и следует за ручьем. А тот становится все смелее, крепнет, постепенно разрастаясь до быстрой и ухабистой реки. Наконец впереди угадывается рельеф обрыва, до которого Дейдара добирается почти бегом, чтобы замереть от охватившего его восторга. Вид оттуда открывается на котловину, почти до краев заполненную мутным озером, местом схода горных ручьев. Дейдара не сомневается, что придает воде ржавый цвет. — Глина, Мастер. Да, это глина! — он вытаскивает свою ношу из-под плаща в нелепом желании поделиться своим успехом. Но на прыжок, памятуя о том, как болело колено, Дейдара не решается. Вместо этого осторожно спускается вдоль водопада в котловину. Склоны кое-где закругляются достаточно плавно, оставляя место под береговую линию. Именно туда Дейдара и направляется, чтобы сбросить одежду, оставить Мастера на берегу и отправится на поиски глины. Тот остается безучастным. Очень скоро Дейдара начинает погружение. Дно уже у самого берега оказывается скользким, но глина здесь мешается с песком. Птица из такой, если и взлетит, едва ли продержится в воздухе слишком долго и уж точно не справится с дождями Амегакуре. Вода мутная настолько, что, войдя по колено, Дейдара уже не видит своих стоп. Ледяная, неспокойная от множества ручьев и подводных ключей. Ноги чувствуют глину, по-прежнему недостаточно упругую. Нырнуть Дейдара решается только оказавшись в воде по плечи. Он погружается на дно и зарывается в глину ладонями. Та мокрая и грязная, но сейчас даже такая она вызывает чувство близкое к экстазу. Дейдара жадно заглатывает глину ртами на ладонях, набирает, сколько можно унести, прежде чем оттолкнутся от дна. На поверхности, даже раньше, чем глотнуть воздух и откинуть волосы с лица, он проверяет место стоянки. Вещи, Мастер — все без изменений. Глиняную ржавчину с тела и волос он смывает под водопадом, прежде чем устроиться на камне обсыхать. Его рты работают, пережевывая глину и сплевывая камни. Скрип песка на зубах раздражает, но сейчас это неизбежно. В остальном найденный материал пусть немного, но лучше, чем он ожидал. Пережеванную глину Дейдара выплевывает рядом с собой на сухой пологий камень, чтобы дать немного обсохнуть. Провалы ртов и ладони снова покрываются рыжим налетом. Эта часть его искусства в понимании многих выглядит отвратительно, но Дейдара уверен — Мастер поймет, ведь в своей работе видел вещи и похуже. — Когда глина просохнет, а ветер уляжется, сможем вернуться в Аме, ага… — решает он нарушить молчание, просто, чтобы напомнить себе, что он здесь не один. — Хм, надеюсь, в мастерской завалялось что-нибудь, куда вас можно запихнуть. К его удивлению Мастер не оставляет сказанное без внимания и чуть заметно поводит отростками. Как это интерпретировать Дейдара не знает, но ему хватает и такой попытки поддержать диалог. — Жаль вашу куклу… — говорит он, поморщившись. — Вы не думайте только, что это я такой взрыв учинил, ага. Ха! Это было грубо и безвкусно. Я бы сделал что-нибудь получше, вы же меня знаете… ага… Собственный голос и следующее за ним эхо звучат до омерзительного сиротливо. — С порохом всегда так… — продолжает он. — Ну да, я должен был догадаться, что эти придурки из Корпуса Подрывников привезут его с собой! И что, а? Как будто вы не совершаете ошибок! Когда вы меня в прошлом в месяце поранили своим хвостом, я, между прочим, не возникал! Мастер продолжает молчать и глупо ожидать от него чего-то другого. — Хм! — Дейдара отворачивается. Его захлестывает странное и стыдное чувство обиды. И даже понимание, что Мастер физически не может ответить, не помогает усмирить это. Наверное, от понимания, что будь у того возможность вступить в спор, он сказал бы, что Дейдара сам по неосторожности подставился под удар. Притянув колени к груди, тот долго молчит. Смотрит на поверхность озера и не может остановить круговорот мыслей. Мастер лишь однажды позволил повести себя иначе и это знание заразило, как неизлечимая болезнь. День за днем, провокация за провокацией Дейдара искал в нем отголоски того человеческого, но больше не находил. Ему тогда только минуло шестнадцать. Он отчего-то и сам не помнит, за какими путанными фразами спрятал слова о доверии, уважении и верности. Крикнул в сердцах, надеясь то ли на то, что эти чувства сгорят вместе с ним, то ли на то, что Мастер заберет их с собой в вечность. Сейчас бы Дейдара уже не позволил себе такой наивности, но сделанного не воротить. — Ты даже не понимаешь, о чем говоришь, — сказал тогда Мастер. — Понимаю! — Однажды ты оставишь меня, так что эти слова ничего не стоят. Он больше не пояснял сказанного, делал вид, что ничего не было. Они оба делали вид. И пусть перемены не были заметны снаружи, изменилось все. Мастер смотрел на него и, пусть он ничего не говорил, Дейдара кожей чувствовал, что в каждом его слове и жесте тот ищет подтверждение своих слов. И будто назло, будто из горделивого желания доказать свою правоту, не оставлял. И не оставляет до сих пор, хоть уже и не уверен в том, что чувствует, ни в чем не уверен, кроме, пожалуй, того факта, что уже давно не представляет свою жизнь без Мастера Сасори. Дейдара поднимает деталь двумя руками, еще раз внимательно осматривает и вдруг осознает, что привязал себя именно к этому предмету. Там нет человека слишком давно, если вообще был когда-либо. Дейдара не может представить, что Сасори нуждался в еде и отдыхе, под его кожей пульсировала кровь, легкие наполнял воздух. — Хм… что же вы с собой сделали, а? — спрашивает он, не ожидая ответа. Отростки приходят в движение, оплетают его пальцы и, наверное, из всего, что между ними было, это больше всего похоже на объятия. От этого смешно и очень грустно. Дейдара подносит деталь ближе к лицу. — Тот пацан, тело которого вы носите… хм. Я, знаете, всегда вас с ним ассоциировал, а сейчас не уверен, кто он вообще… Отростки теплые, чуть ощутимо пульсируют, явно давая понять, что жизни в них больше, чем в любой марионетке. Так пульсируют артерии на горле, если надавить на них пальцами. Дейдара касается губами кандзи, целует неловко, как умеет. Это мало похоже на чужие поцелуи, что ему доводилось видеть, потому в поисках правильного, он пробует поверхность языком. Ощущается, как шершавое дерево, некогда покрытое лаком. Хочется верить, что Мастер чувствует это прикосновение. Приятен, по крайней мере, уже тот факт, что он не оказывает сопротивления. Приоткрыв ладони на руках, Дейдара запускает внутрь отростки. Те медленно ощупывают языки, а он лижет их в ответ. И пусть это тоже не похоже на поцелуй, ощущается как что-то по-настоящему интимное и личное. Откинувшись спиной на камень, Дейдара опускает деталь по центру груди, чтобы Мастер мог почувствовать, как бьется сердце. Вместе с тем продолжает гладить отростки языками, вылизывает и обсасывает. Те движутся поначалу вяло, но постепенно смелеют, будто находят свою прелесть в том, чтобы ласкать рты Дейдары в ответ. — Мастер Сасори… — шепот выходит чуть различимым. Одна рука скользит по собственному животу вниз, а взгляд — в темнеющее небо. И все неправильное становится правильным.***
Они добираются до Аме глубокой ночью. Птица из красной глины выходит грубой и не маневренной, но, надо отдать должное, выдерживает весь путь без приключений. В убежище они попадают через балкон. Дейдара спешит под крышу, скрываясь от дождя. Мастера он прячет в плаще на случай, если встретит лишних свидетелей по пути. Но в коридорах и на лестницах убежища пусто, темно и умиротворяюще тихо, что создает хрупкую иллюзию, что они одни во всем Амегакуре. Дорогу до мастерской Дейдара знает так хорошо, что прошел бы весь путь с закрытыми глазами. Знает он, единственный в Акацки, и код от замка. Против опытных шиноби тот бесполезен, но Мастеру нравится знать, что это место защищено хотя бы от любопытных глаз. — Ха, я же говорил, что верну вас, — провозглашает Дейдара, скидывая на пол изорванный, насквозь мокрый плащ. Чуть различимые в полумраке фигуры ждут, когда Дейдара включит свет, чтобы превратиться в бездумных и безразличных кукол. Без Мастера все в этом месте просто хлам. Дейдара не знает, что искать, потому выбирает самое очевидное место — рабочий стол, где под белой простыней скрыта человеческая фигура. Приподняв ткань, он видит красные волосы. — Хм? Вы разве не это тело потеряли на миссии, а? Вопрос без ответа. Разве что отростки движутся, нетерпеливо цепляясь за пальцы. Конечно же, ведь Мастер ненавидит ждать. Дейдара больше не тянет, скидывает с куклы простынь. Та частично разобрана, но голова, руки и грудная клетка в порядке. Отверстие слева пустует, нужно только вставить в него недостающую деталь. Нет и не может быть никакой логики в том, чтобы этого не делать, но Дейдара медлит прежде чем вернуть все на привычные места. Это было странное путешествие, где в чужом молчании он узнал о Мастере куда больше, чем за несколько лет рядом. Быстро прижавшись к кандзи щекой, Дейдара шепчет: — Я не оставил вас, Мастер. И наконец вставляет деталь в паз. Подходит до скуки идеально. Несколько секунд ничего не происходит, наконец пальцы куклы мелко вздрагивают, а в глазах появляется осмысленность. Одним плавным и неестественным движением Сасори садится, вторым поворачивает к Дейдаре голову. Снова этот красноволосый мальчишка, приторная красота которого так не вяжется с характером Мастера. — Твое счастье, что я дорабатывал это тело, а на миссию пошел в запасном, — сообщает он холодно. — Придвинь стол с инструментами. Ничего не ответив на выпад, Дейдара выполняет. А после смотрит, как Мастер пересобирает свои разобранные ноги. Крышка правой половине груди отсутствует, брюшная полость, где обычно спрятано жало, пустует. Есть в происходящем что-то неправильное, а оттого завораживающее. — Мастер Сасори, чем это тело настолько особенное, а? — нарушает тишину Дейдара. — Это моя лучшая работа, — коротко отвечает тот, не отрываясь от работы. — Чем? Руки замирают, Сасори удостаивает Дейдару взглядом. Привычно безразличным. — Это мое тело, — произносит он так, что воздух в комнате становится гуще. Этот факт должен все возвращать на свои места, но этого не происходит. Дейдара видит перед собой просто тело, одно из многих, и Мастером Сасори его делает не лицо, а деталь вместо сердца. Соразмерна ли такая жертва вечности? Дейдара не знает и знать не может, потому что никогда не считал вечность хоть чем-нибудь ценным. Он стоит здесь, усталый и потный, весь в синяках, со слипшимися от глины волосами. Зато дышащий и чувствующий, живой во всем многообразии смыслов этого состояния. Закончив сборку, Мастер ставит перед фактом: — Нам нужно вернуться в Иву. — Мм, зачем это? — Вернуть моих кукол. Дейдара соврал бы, если бы сказал, что не валится с ног от усталости. Он осматривает Мастера, как всегда спокойного и безупречного. И понимает, что не откажет ему, хотя из нежелания признавать недостатки собственного тела. — Ага, я только это, переоденусь и глину возьму, хм. Он отворачивается, но не успевает отойти — тяжелая, несоразмерно тщедушному телу, ладонь ложится на плечо и тянет назад до тех пор, пока не укладывает на рабочий стол. Дейдара пусть и поддается, но чувствует себя странно. Когда Мастер ложится рядом, это и близко не похоже на человеческую близость. По крайней мере такой, какой он, лишенный подобного опыта, ее себе представлял. Тело рядом мертвое, твердое и, находясь так близко, можно услышать, как поскрипывают при движениях шарниры. Мастер убирает слипшиеся волосы с лица Дейдары, как будто в попытке имитировать ласку. — Мне нужно, чтобы ты отвез меня до места, дальше я сам. — Пф! Что, не хотите полагаться на меня, а? — Я хочу, чтобы ты отдохнул. Не подобрав слова, Дейдара замолкает. Ищет подвох в словах Мастера, тайный смысл, попытку унизить или вступить в спор, но не находит и от этого ощущает себя еще более растерянным. — Мне хватит часа. — Два часа. Твой организм должен пройти все фазы сна. Недовольно засопев, Дейдара устраивается удобнее. Он может уйти в свою комнату, где мягкая кровать, тепло, не пахнет маслом, клеем и формальдегидом. Но предпочитает остаться с мастером на тесном прохладном столе, закинув ногу через колени, положив голову на плечо и накрыв ладонью выпуклость слева груди. Там, где живое, чувствующее и, возможно, способное на ответную привязанность. Мастер Сасори не скажет: “спасибо, что не оставил”. Дейдаре это и не нужно. По крайней мере, он хочет так думать.