Перевражда

Он был сзади. Он был везде. В такие моменты казалось, что у Джокера десять рук. Он тянул ее за волосы, оглаживал бедра, знающе забираясь по оставшиеся пластины костюма, потирал клитор, сжимал соски, хватал за челюсть, заставляя запрокинуть голову. Брук уже выбилась из сил и повалилась на столешницу, а он все двигался, как только-только заведённая игрушка. Стоны давно сменились хриплыми выдохами, потому что он не давал ей разрядки, и каждый раз, замечая, что Брук приближается к краю, сбавлял скорость и начинал трепаться о всякой ерунде. Когда Брук, наконец, кончила, он не сбился с ритма. Ее потряхивало от каждого нового толчка. Смазки уже не хватало, внутри буквально горело, и она была готова крикнуть: «Хватит», когда он вогнал до боли глубоко, замер и с хлюпаньем вышел. Брук поняла, что он опять не надел презерватив, но, наверное, легче было заставить его устроиться продавцом в «Волмарт», чем перестать заляпывать ее спермой. Кажется, для Джокера в этом была половина удовольствия. — Ты похудела, моя красавица. Мышки сбрасывают жирок к лету или я совсем тебя заездил? Джокер провел пальцем по выпирающей тазовой косточке. Брук отпихнула его и, несмотря на слабость, начала одеваться. На чердаке было холодно, и она знать не знала, кому принадлежит здание, и кто может войти, услышав шум. — Я помогу, — сказал Джокер, и принялся выученным движениям возвращать застежки наместо, — в наш век мужчины совсем позабыли, что значит быть джентльменом, верно? Брук проигнорировала его. Она знала, что после секса он всегда пытается повернуть диалог в сторону любимой темы: выведать, бывает ли она с другими мужчинами. Брук не бывала. Но ей приходилось либо молчать, либо отпускать двусмысленные намеки, от которых белые щеки Джокера из-за прилива крови окрашивались в здоровый цвет. Иначе было нельзя: если Джокер поверит, что их недодружба-перевражда превратилась в отношения, ей больше не удастся скрываться свою личность. Хотя в этой стратегии был существенный минус: намеренно вызывая в нем ревность, она не имела права возражать, видя его обвешанным разномастными готэмскими вертихвостками. К счастью, Джокер чувствовал грань и не перешагивал ее, боясь потерять и те встречи, что у них есть. — Ты сегодня ещё тише, чем обычно. Подай голосок Бэтси, или я был так хорош, что ты его сорвала? — поддразнивал Джокер, закалывая ей волосы шпильками: у него это выходило лучше, чем у самой Брук. Она давно носила под шлемом полумаску. Из практических соображений: ей надоело каждый вечер закрашивать пол-лица тенями, чтобы кожа нелепо не проглядывала через прорези для глаз. Разумеется, она не думала, что когда-нибудь останется перед преступником без шлема. Длинные черные волосы — главная примета Брук Уэйн. Но как-то Джокер, пристально глядя ей в глаза, стянул шлем, а она не стала сопротивляться. Она не хотела представлять, как отреагировала бы, реши он стащить маску следом. — Я знаю, что ты обещал Загадочнику. Если не хочешь справлять День благодарения в Аркхеме, не суйся, — «подала голосок» Брук и приладила последний элемент костюма — плащ. — Мышка моя, ну как же я возьму слово назад. Я — человек чести. Разве ты любила бы меня, будь я другим? — широко улыбнулся клоун, будто делился очередной шуткой. Но не шутил. Брук выпустила Бэт-коготь в соседнее здание и сбежала, снова оставив клоуна без ответа. Сердце билось почти также быстро, как во время секса.

***

Ожидаемо, что Альфред ждал ее под темными сводами пещеры. Это не было официальной договоренностью, но если Бэт-сигнал молчал, и все дела были закрыты, Брук возвращалась с патруля в два часа ночи. Сегодня все бандиты спали как младенцы. Брук вернулась в четыре. — Как все прошло, мисс? Чай, к сожалению, остыл, но я могу заварить ещё. — Спасибо, не надо. Альфред был, как всегда, вежлив, но прямо-таки излучал неодобрение. Даже усы не скрывали того, как в отвращении вздернулась его верхняя губа. Джокер был особенным человеком дня них обоих: из всех преступников лишь он мог не только затащить в постель Бэтвумен, но и довести лучшего в мире дворецкого до белого каления. Брук спряталась за ширму, чтобы переодеться, и увидела, что все ее лицо перемазано красной помадой. Они не поцеловались на прощание, но когда Джокер только-только подстерег ее на крыше и затащил на чердак, она едва не задохнулась от его напора. Целовался он отменно. Он вообще казался ей идеальным мужчиной до тех пор, пока она не вспомнила, что значит имя «Джокер» для остального мира. Она стёрла следы, но Альфред, конечно, успел их увидеть. Преодолев желание прятать в углу до утра, Брук запахнула халат и вышла, готовая к очередному неловкому разговору. — Вы снова были с ним, — без лишних вступлений начал Альфред. Так как в его голосе не было вопросительных ноток, Брук промолчала. Чтобы занять руки, она всё-таки взяла чашку остывшего чая. Приятно пахло чабрецом. — У вас очень аккуратная прическа, — заметил он, считай что напрямую назвав ее криворукой. — Зачем это все? — не сдержалась Брук, понимая, что в таком настроении Альфред будет до утра ходить вокруг да около. — Да, я была с ним. Не в первый раз. Все нормально, он не причинит мне вреда. Ее уверенность заставила Альфреда сморщиться сильнее. Иногда у Брук проскальзывала страшная мысль, что для него это хуже, чем если бы Джокер ее изнасиловал. Он так и подумал, когда, после сотни предупреждений быть осторожней с этим преступником, Брук вернулась растерянная, с неверно закрепленными пластинами доспехов. Испуганное, убитое лицо Альфреда ожесточилось, когда он узнал правду. — Вы предохраняетесь? — вдруг спросил он, и Брук почувствовала, как лицо заполыхало. — Конечно, — тут же выпалила она, хотя это была полуправда. Она пила таблетки, но Альфред наверняка беспокоился не только об этой стороне вопроса. В его глазах Джокер был чуть чище бездомной собаки. Возможно, он уважал бы Брук больше, если бы это действительно была собака. — Не смотрите на меня так, мисс Уэйн. Я не хочу, чтобы эта ситуация разрушила наши отношения. Я просто боюсь… боюсь за ваше будущее. Я помню, как маленькой девочкой вы рассказывали мне, что хотите троих детей и даже написали список того, что должен делать ваш будущий муж! Хороший список, должен сказать, — Альфред тепло рассмеялся, предаваясь самым светлым воспоминаниям: о временах, когда были живы Томас и Марта. — Я знаю, что многое изменилось, но неужели вы больше не хотите завести семью? — Ты не возражал, когда я сказала, что стану защитницей Готэма. Было нелепо обсуждать этот вопрос в Бэт-пещере, которую они долгие годы оснащали собственными руками. Альфред беспокоился, но не отговаривал ее. Он гордился тем, что, пока «золотая молодежь» прожигается свои жизни, Брук — спасает чужие. Он только просил не забрасывать настоящую Брук, не понимая, что настоящей она становилась под покровом ночи. — И вы ей были! — Альфред повысил голос в третий или четвертый раз за тридцать лет. — Вы вселили надежду в тех, кто хочет очистить этот город. И подготовили приемника. Дик достаточно взрослый, чтобы работать в одиночку. — Я думала, ты хочешь поговорить о Джокере, а не обсудить мой выход на пенсию, — теряясь, ответила Брук. Все тело болело, и больше всего ей хотелось не выслушивать нотации, а нырнуть в кровать. Откровенно говоря, покидать Джокера становилось с каждым разом тяжелее. Она была лишена того, что есть у других женщин: сонных объятий, совместного завтрака, украденных рубашек, запасной зубной щетки в чужой квартире. Джокер звал ее к себе, но даже один случайный свидетель навсегда похоронит репутацию Бэтвумен. — Посмотрите правде в глаза. Вы с самого начала тратили на него больше времени, чем на других бандитов вместе взятых. А теперь… Я видел след от помады под шлемом, — застыдил ее Альфред. — Вы доверяете ему. Увлекаетесь им. Я верю, что вы откажетесь от костюма, когда придет время, но что насчёт Джокера? Эти отношения никуда не приведут. Я боюсь, что вы растратите лучшие годы и никогда не заведете семью. — Ты преувеличиваешь. Да, я сплю не с тем мужчиной, но… — Вы его любите. Это было жестоко, как выстрел в упор. — Нет. — Мое дело предупредить, — ничуть не поверил Альфред и забрал из ее рук нетронутый чай. — Я не желаю вам зла. Богом клянусь, я слова ему ни скажу, когда увижу в этом доме — а к этому все и идёт, не отрицайте. Но чтобы остаться с ним, вам придется отказаться от обеих ваших «жизней», вы сломаете все, что строили годами. Разве он стоит того? — Я иду спать, — ответила она, и вбила первый гвоздь в крышку гроба.