"Спасенье не маячило ему.
Полиция в нем истребила честь.
Но все ж он божий сын, и потому
Сумел и он прощенье приобресть."
Когда Карамазов к нему впервые тянется, Паше ничего не остаётся, кроме как рефлекторно подставить щеку. Подготовиться для удара. А у Алёши руки оказываются неправильные, не корящие его, непросительно нежные. Алёша редко его о чем-то просит, но его просьбы отличаются от всех остальных. Просит встать, поднять взгляд на него, осуждает за то, что тот на колени становится. Смердякова вообще-то за многое осуждали. Но за такое — впервые. Когда Паша решается спросить почему Алёша его не избегает, тот лишь смеётся. Ошеломляюще звонко, наивно, так, как Паша никогда бы не смог, даже если бы очень постарался. Говорит, что есть своя голова на плечах и не обязан он склоняться перед мнением господ или же слушать, что они говорят о нём, как клевещут и порочат его честь. Каждый имеет право на свою веру, пока таковая не становится религией. Не у всех на глазах, но встречи их становятся частыми. С трепетом и осторожностью Смердяков продкрадывается в его покои, приносит для него одного приготовленный ужин, вторя о том, что он, наверное, опять всё испортил-с. Но Алёша, вопреки его страхам, не испытывает ничего кроме благодарности. Ещё, почему-то, оставляет в своей спальне, предупредительно закрывая ее на замок. Паша, будто дикий кот, клубком сворачивается в углу кровати — и как только смеет? Но впервые за долгое время не ворочается. Сон приходит сам, пока пальцы Алёши мягко теребят волосы, осторожно поправляют ворот рубашки, чтобы тот не замялся, а тихий бархатный голос напевает канты. Младший Карамазов думает о том, что, стало быть, разочарованием будет в глазах семьи, если кто-нибудь прознает. Богохульны такие ночи, но что есть Бог, если он бросает страждущих в гибели, а тех, чей дух давно запятнан скверной, оставляет невридимыми, преумножая их богатства? Смердяков сквозь сон подмечает тоску в глазах Алёши и тянётся робко, невозможно боясь быть отвергнутым, потерять то немногое, что он обрёл. Если Алёша от него откажется, то хоть вешайся. Но пока он с ним, видится смысл и в поклонах перед господами и в стирании рук до болезненных мозолей на кухне. Паша касается губами плеча, пока дрогнувшие пальцы позволяют выпустить несколько пуговиц рубашки, обнажить белоснежную кожу под льняной тканью. Каждым прикосновением чувствует насколько порочен и запятнан он и насколько же невинен и чист Алёша. Втягивает его в грех, ведёт за собой, создавая то первое, что их объединяет. Карамазов выдыхает будто бы не от поцелуя, а настоящего ожога, но тело честнее разума, раз не ставит перед собой вопросы веры, не взвешивает за и против, не думает о том, что они пока слишком плохо знают друг-друга. Позволяет увлечь, обжигать дальше, проваливается в этот грех с головой, отпуская контроль и все заповеди, некогда услышанные от маменьки с папенькой. Если Бог есть, то пусть кто-нибудь помолится за его душу. Помолится очень старательно, ни секунды не кривя душой. Потому что отказ от такого рая на земле смерти подобен.