не вините вторники

Иногда такое случалось. Чаще по вторникам. Вторник вообще был нехорошим днём: Игорь однажды вычеркнул все вторники из настенного календаря, и до конца года Катамарановск жил без них. Но родители очень ругались — как так можно, честные трудящиеся теперь ничего не успевают: планы горят, заводы выбиваются из рук! — и он больше не трогал календарь. По статистике, которую начали вести Серёжа с Водолазом, большинство этих вторников совпадали с отъездом из Катамарановска его основателей. Отец сурово хлопал Игоря по отглаженной на плечах рубашке, мать целовала в лоб, и они улетали в столицу на очередной основательный слёт. Печати на лбу хватало на пару дней. Потом Игорю казалось, будто его скручивает или, наоборот, куда-то раскручивает, с его рубашки отлетают все нашивки, и он… То придёт в школу пьяный и разобьёт хилому мальчишке очку из водолазной маски. (Родители потом заставили извиняться — да Игорь и сам уже успел, когда закрутился обратно — и передали мальчику новые импортные очки, фирменные! Только тот их на следующий же день сам разбил.) То нечаянно пристроит лишний этаж к НИИ — между двумя другими, сам, в три дня после Нового года. То испишет Серёжкину тетрадь всякими непристойностями. А чаще всего он просто сбегал в подвалы, подземные ходы или в лес, на болота, пока не пройдёт, пока в груди не утихнет реактор на 875 мегаватт. В лесу было хорошо. Хорошечно даже. Жужжали стрекозки, пели куропаточки, из глуши оживлённо лаяли лисы, пни радостно поворачивались при его появлении, да и болота приветливо булькали, приглашая занырнуть, хоть он ни разу пока не принял приглашение. Лес любил Игоря, и это было взаимно. Сегодня он лежал головой на коряге, разглядывая верхушки деревьев, когда откуда-то сверху раздалось: — Уфмёиц! — И тебе привет, — отозвался он, опознав Таню по голосу, но не сдвинулся с места. — Хртцфм, одотн офдхмёян кчо! Это звучало заманчиво, и Игорь, опершись на локти, приподнялся и сел, прислонившись к той же коряге. Жук, которого держала на раскрытой ладони Таня, и правда был красивым: зелёный, переливающийся, размером с её большой палец. — Рднхомн кчо, — авторитетно заявила она и опустилась на землю напротив его коряги, свободной рукой поправив платье. — Не, эт не майский, это бронзовик, — мотнул головой Игорь и погладил жука по спинке: тот воспринял поглаживания на удивление спокойно. Таня часто приносила ему красивых жуков, хоть и не очень в них разбиралась. А жуки, наверное, за то, что она в них не разбиралась и всегда, прокатив с ветерком, отпускала, любили её. Игорь благодарно кивнул ей, она, приподнявшись на коленях, осторожно посадила насекомое на корягу, и не-майский жук пополз по своим майским делам. Сегодня Игорю было совсем тревожно, поэтому Танин жук помог, но не до конца. Внутри зудело и скручивалось, и он, не поднимая взгляда, спросил: — Таня, ты кем хочешь стать, когда вырастешь? — Уцмыотн. — Боковым зрением он заметил, как подруга поправила выпавшие из косы локоны и потупила взгляд. Игорь уважительно кивнул. Птичкой — это солидно. Ему бы и самому так хотелось. Только не птичкой, а, к примеру, лисой. — А родители что ожидают? — продолжил он расспросы, всё-таки поглядев на потупившуюся Таню. — Си лсдв, — она пожала плечами. — Тогда и не спрашивай у них. Они много чего могут ждать. В этот раз Наталья Катамаранова сжала сына за плечи и мечтательно протянула: «А ведь однажды и ты, Игорёк, отправишься на такой же важный слёт…». Игорь замер, словно забетонированный, и даже стандартный поцелуй в лоб не вернул его к жизни. Пока он бежал к лесу, мысли его мотались по кругу, как в заведённой музыкальной шкатулке. Только на белую балерину в пачке они были совсем не похожи. Одним вторничным утром ты просыпаешься от осознания — ты не такой. Ты ещё не понимаешь, в чём заключается твоя нетаковость, но уже знаешь, что тебе не суждено стать добропорядочным дядей в отглаженном костюмчике на слёте строителей-основателей, как бы ты ни старался. Но Игорь, конечно, продолжит стараться. У него в конце мая девятиборье, в августе — спартакиада, в октябре — олимпиада по гражданской обороне и литературе, а если Водолаз опять заболеет, то и по химии. А в июне, конечно — новая лагерная смена. Только чуйка подсказывает Игорю, что однажды его перекрутит так, что вернуться обратно не получится. Да и возвращаться будет не к кому: разве нужен отцу и матери сломанный мальчик, причиняющий одни неприятности, этакий вторник во плоти? Разве нужен Серёже и Водолазу друг, с которым совсем не весело, а лишь жутко и стыдно? Вообще-то Игорь никого и ничего не боится, честно. Только теперь иногда — себя. Ведь если тебя сшибёт поезд — это ничего, но если ты станешь поездом и кого-то сшибёшь… И ни в шахматном кружке, ни в кружке рукоделия, ни даже в кружке атомного ракетостроения не рассказывали, что с этим делать. Но ведь он не виноват. В том, что он не такой. И Таня — она сидела, поджав под себя ноги, и хлопала ресницами, а Игорь видел, как моргали и другие шесть её глаз — так вот, Таня тоже не виновата. Иногда ему страшно ещё и за неё. Он знает, если кто-то обидит Таню, она за себя постоит и откусит обидчику голову. Не здесь, конечно, а в восьмом измерении. Она так уже делала — и только Игорю известно, почему директор Первой общеобразовательной школы города Катамарановска три недели, не моргая, просидел в своём кабинете, пока кто-то не заметил и его не увезли на мигающей машине. Но Игорь знает и то, что, если Таня к кому-то привяжется, голову ему откусить не сможет. Потому он и боится. Верёвки в Советском Союзе делают по ГОСТу, и рвутся они с огромным трудом. — А что будешь делать, если не получится стать птичкой? — Игорь укротил правую ногу, которая дёргалась, норовя увести в болота, и задал последний вопрос. Таня долго и сбивчиво рассказывала, что, если не получится, тогда она, конечно, найдёт работу в городе, потому что есть много других хороших профессий: электросварщица первого разряда, колдунья, продавщица сладкой ваты… Но она обязательно будет и дальше приносить Игорю красивых жуков. Только так у неё не получится каждый день ходить в лес, а как же её птички останутся совсем одни… Пока она говорила, пальцы её плели из длинной травы косичку, вроде той, что обернулась вокруг головы. — Ты не волнуйся, я присмотрю за тем, чтобы никто не разорял гнёзда, — ответил Игорь. — Честное пионерское. У меня и значок за экологию есть. Про то, что в ночь после вручения значка Игорь перегрыз провода над главным реактором Подболотской атомной электростанции, он добавлять не стал, Таня и так знала. Хорошо, что станция тогда не взорвалась, хотя все экологи на собрании говорили, что вот-вот взорвётся. — Худхмет, — кивнула она, пристроила травяную косичку к собственной и улыбнулась. Пожалуй, хорошо, что никто, кроме него, не видел, сколько у Тани зубов, иначе все бы обзавидовались. — Да не за что, — отозвался Игорь и снова опустился головой на корягу. Хорошо, что Таня хоть немного, на самый простой, стопорный узел, но привязалась к нему — и он к ней тоже. Без неё он бы думал, что всё-таки виноват и что его стоит перечеркнуть в каком-нибудь календаре, списке или плане. А двоих уже так просто не вычеркнуть. Игорь до сих пор не знал, что делать с тем, что он не такой, но рядом с Таней получалось не думать об этом. К Тане можно было бы возвращаться любым, только Таня была по его сторону.