crystalline / хрустальные

      Возможно, между ними возникло недопонимание. Чжоу Цзышу следовало бы его устранить, но, говоря откровенно, — не хочется.       Хотя однажды придётся, конечно. Возможно. А возможно, и нет.       Дело в том, что Вэнь Кэсин до безумия красив, когда плачет.       «Хотя нет, это явное преуменьшение», — отстранённо думает Чжоу Цзышу, сквозь полуприкрытые глаза наблюдая, как губы Вэнь Кэсина обхватывают его полувставший член, а пальцы неторопливо подбираются к флакончику с маслом. Вэнь Кэсин держит зрительный контакт и, кажется, даже не моргает. В покрасневших уголках его глаз маленькими звёздами сверкают слёзы.       Вэнь Кэсин плачет, как мученик или божество, подвергнутое невыносимым страданиям. Это должно быть запечатлено на картинах. По его щекам катятся крупные капли, переливающиеся, словно роса на едва распустившихся цветах. Они блестят на его ресницах, будто хрусталь, когда он опускает глаза, втягивая щёки и вбирая член до конца, пока тот не упирается в горло.       Чжоу Цзышу позволяет себе лишь тихий вздох, сдерживая себя, но этим лишь распаляет Вэнь Кэсина сильнее: тот начинает стонать, посылая приятные мурашки по позвоночнику. Вэнь Кэсин, несомненно, хорош в том, что делает, как и в принципе в весенних играх — Чжоу Цзышу ощущает это на собственной шкуре. Вэнь Кэсин следит за зубами, выпуская их ровно настолько, чтобы Чжоу Цзышу почувствовал лёгкое касание, жар, быстро распространяющийся до самых кончиков пальцев. Конечности тяжелеют, а в теле словно не остаётся ни единой кости. У Вэнь Кэсина мокрый, горячий рот, словно специально созданный для члена Чжоу Цзышу. Язык Вэнь Кэсина проходится по пульсирующей венке, а горло сжимается, теснее обхватывая головку и пропуская её глубже.       Чжоу Цзышу никогда не хотел, чтобы слёзы стали для них неким ритуалом, чем-то обязательным. Это произошло само, совершенно естественно, как и всё остальное между ними. Два одиночества встретились под луной, слившись в единое целое. У Чжоу Цзышу с самого начала не было шансов.       С Вэнь Кэсином так просто настроиться на одну волну. Так просто без задней мысли обмениваться колкостями и шутками, зная, что те будут встречены с радостью и энтузиазмом. Вэнь Кэсин остёр на язык, хитёр, в его глазах сверкают озорные огоньки. Иногда Чжоу Цзышу кажется, что он знает его лучше, чем самого себя.       И так же просто и легко с Вэнь Кэсином в постели — они естественным образом проникают друг другу под кожу.       Дают и отдаются в ответ.       Чжоу Цзышу дрожащей рукой убирает от глаз Вэнь Кэсина выбившуюся прядку чернильно-чёрных волос и зачёсывает её за ухо. Она насквозь мокрая от слёз.       Когда это случилось впервые, Чжоу Цзышу решил для себя, что позволил Вэнь Кэсину взять своё из жалости. В качестве акта милосердия, из исключительного великодушия. Выбрал путь наименьшего сопротивления. Они через столькое прошли вместе, что спор по поводу позиций давно изжил себя: Чжоу Цзышу казалось, что не уступить было бы гораздо более глупо, чем уступить. Он не из тех, кто продолжает сражаться из упрямства, когда битва давно проиграна. Вэнь Кэсин доказывал ему свою искренность и преданность уже сотни, тысячи раз. Он был для Чжоу Цзышу родственной душой, человеком, которому можно довериться во всём. Он давно оставил неизгладимый след в душе Чжоу Цзышу, проник в кровь, текущую по венам, и каждую косточку в теле. Так что плохого в том, чтобы впустить Вэнь Кэсина в себя не только метафорически?       И что если Чжоу Цзышу интересно, каково это? Эту тайну он унесёт с собой в могилу.       Он словно успел прожить две жизни. Одну — до встречи с Вэнь Кэсином, и другую — после. Чжоу Цзышу кажется, что он и вправду умер где-то в стенах императорского дворца, и лишь Вэнь Кэсин дал ему причину выбраться из собственноручно выкопанной тогда могилы. Да, Чжоу Цзышу был лишь блуждающим призраком, обрётшим телесность благодаря Вэнь Кэсину. Потому что впервые захотел, действительно захотел жить для себя. И по-настоящему живым ощущал себя только во второй своей жизни, той, что была рядом с Вэнь Кэсином.       До встречи с ним Чжоу Цзышу нечасто думал о сексе. В юности он предпочитал аскетизм и даже считал себя духовно выше сверстников из-за того, что мысли его были свободны от низменных желаний. Его стремления были направлены на овладение боевыми искусствами, а не на всякие непотребства. Хотя секс в жизни у него был, и неплохой, — но начинался и заканчивался он всегда одинаково, и никогда не перетекал в нечто большее. Это было не более чем удовлетворение потребности — как бы редко та ни возникала, — как потребности в воде и пище. Чжоу Цзышу занимался сексом с женщинами, но никогда и мысли не допускал о том, чтобы возлечь с мужчиной.       Ровно до встречи с Вэнь Кэсином. У Вэнь Кэсина отвратительный, соблазнительный, так и напрашивающийся на неприятности рот. Его долгие, пылкие прикосновения наполнены жаром и кипящей в крови страстью, которую Чжоу Цзышу явственно ощущает сквозь кожу. Вэнь Кэсин никогда не скрывал ни своих наклонностей, ни своих намерений в его отношении. Сам же Чжоу Цзышу упорно повторял себе, что у них не может быть ничего общего. Ведь он по сути был живым мертвецом, которому негоже прикипать к кому-то душой и ударяться в преходящие фантазии. Или, того хуже — привязать к себе другого человека настолько, что тот захочет последовать за ним в могилу. Вэнь Кэсин иногда абсолютно серьёзно заявлял, что готов именно так и поступить, отчего сердце Чжоу Цзышу наполнялось странным и непривычным, щемящим чувством — уязвимостью. Гораздо проще было воспринимать всё как шутку. Лао Вэнь как всегда, просто несёт чепуху.       С тех пор минуло почти три года, и хоть рот Вэнь Кэсина до сих пор напоминает помойную яму, теперь Чжоу Цзышу больше не сомневается: его намерения и желания всегда были предельно серьёзны.       И это не… неприятно. Отнюдь. Очень даже наоборот.       Но Чжоу Цзышу скорее умрёт, чем признает, что не против. Он слишком хорошо вжился в роль многострадального мужа, с неохотой снисходящего до своей отчаянно неудовлетворённой жены. Это забавная игра, в которой обоим прекрасно известно, что Чжоу Цзышу на самом деле нравится происходящее: он давно уже не делает ничего, что было бы ему отвратительно или неприятно. Но излишнего энтузиазма при этом Вэнь Кэсин от него не дождётся. У Чжоу Цзышу не настолько толстая кожа. А Вэнь Кэсин и так временами чересчур самодоволен.       Вот только теперь его жёнушка, кажется, считает, что добиться от Чжоу Цзышу исполнения супружеского долга можно только расплакавшись. Это даже немного глупо.       Плакать совсем не обязательно.       Чжоу Цзышу подозревает, что Вэнь Кэсин догадывается, но продолжает ломать комедию, ожидая, что Чжоу Цзышу первым сдаст позиции.       Вэнь Кэсин всегда видел насквозь и его душу, и живое, трепещущее внутри грудной клетки сердце.       Вот и рыдает теперь по малейшему поводу. А ведь они не из тех, кого легко сломить. То, что уничтожило бы других без остатка, сожгло дотла, как на погребальном костре, лишь влило бы сталь в их кости. Чжоу Цзышу с Вэнь Кэсином близко знакомы и с запахом крови, и с вкусом смерти. С горечью и болью потери. Но в последнее время стоит Вэнь Кэсину споткнуться о ветку, как он тут же, заливаясь слезами, вцепляется в бок Чжоу Цзышу, словно нежная барышня, что и шагу не в состоянии ступить без поддержки своего возлюбленного.       Чжоу Цзышу не может себе признаться, что это очаровательно ровно в той же степени, сколь раздражающе. Он никогда ещё не ощущал себя желанным настолько, чтобы это пьянило и туманило разум.       Тяжело признаться себе в этом даже в мыслях. Позволить себе прочувствовать всю тяжесть собственного желания, иногда угрожающего разломить его напополам. Чжоу Цзышу ведь и сам хочет Вэнь Кэсина — так дико и отчаянно, как мечтает голодающий о пище или странник в пустыне — о чаше воды.       Скользкие пальцы Вэнь Кэсина легонько проходятся по его напряжённым яйцам, и Чжоу Цзышу шипит что-то нечленораздельное сквозь зубы. Вэнь Кэсин улыбается, не выпуская члена изо рта, и двигает головой вниз, беря ещё глубже, не давясь даже когда Чжоу Цзышу чувствует, что проникает ему в горло. Это почти болезненно; Чжоу Цзышу словно раз за разом погружается под воду, будучи не в состоянии утонуть. По конечностям проходится электрический разряд, концентрируясь в позвоночнике и покалыванием ощущаясь везде, где Вэнь Кэсин касается пальцами, дразнит, круговыми движениями обводя кольцо мышц.       — Хватит валять дурака, — хочет сказать Чжоу Цзышу, но слова получаются неразборчивыми и невнятными. Было бы ложью сказать, что он сейчас не пьян — Вэнь Кэсин, словно крепкое вино, хмелем бурлит в его крови, застилая взор.       — М-м? — У Вэнь Кэсина занят рот, но он всё равно не может удержаться от ответа. Даже в темноте Чжоу Цзышу видит яркий румянец на его лице. То словно покрыто кружевной свадебной вуалью: не только щёки, но и нос, и длинная красивая шея. Мокрый след от слёз переливается в лунном свете, ведёт куда-то по челюсти вниз. Чжоу Цзышу вытирает его большим пальцем прежде, чем успевает подумать о том, что делает. А затем, окончательно сдавшись, суёт палец себе в рот, пробуя слёзы Вэнь Кэсина на вкус.       Вэнь Кэсин стонет, содрогаясь всем телом, и наконец проникает в Чжоу Цзышу пальцем, выбивая из того судорожный вздох. Ощущать его внутри — слишком. В голове не остаётся ни единой мысли. Даже всего один палец, мягко давящий, уговаривающий расслабиться туго натянутые мышцы — ни с чем не сравнимое чувство. У этого чувства нет формы, его невозможно описать словами; это даже не столько действие, сколько вес, который оно в себе несёт.       Один палец быстро превращается в два, растягивающие Чжоу Цзышу на манер ножниц. Чжоу Цзышу закусывает губу, до боли впиваясь зубами в нежную кожу. Зрачки Вэнь Кэсина сверкают лунным светом, а белки светятся почти неестественно в ночной темноте. Он не моргая наблюдает за Чжоу Цзышу, с жадностью ловя каждое движение, каждый неосторожно сорвавшийся вздох, проникая пальцами всё глубже и глубже.       А затем сгибает их.       — Хватит, — вскидывается Чжоу Цзышу, тем не менее не в силах по-настоящему разозлиться. Вэнь Кэсин начинает усерднее двигать головой и, упорно не разрывая зрительного контакта, толкается пальцами внутрь и наружу, внутрь и наружу. У Чжоу Цзышу кружится голова, ему кажется, что он вот-вот кончит, но не успевает эта мысль оформиться в голове, как Вэнь Кэсин вытаскивает пальцы, и начинает покрывать поцелуями всё его тело, пока оба они не оказываются прижаты друг к другу, готовые слиться воедино.       Только увидев лицо Вэнь Кэсина вблизи, Чжоу Цзышу понимает, насколько тёмные у него на самом деле глаза. В их томной, тягучей черноте нельзя различить, когда кончается радужка и начинается зрачок.       — Ах, А-Сюй, — вздыхает Вэнь Кэсин, прижимаясь головой к его груди и вытягиваясь всем телом, словно пловец, готовящийся к нырку. Его дрожащий как звон хрусталя голос звучит до невозможного жалобно. — А-Сюй, А-Сюй…       Когда Вэнь Кэсин входит, Чжоу Цзышу ощущает, что сходит с ума; его словно пронизывает насквозь. Он дрожит от того, насколько Вэнь Кэсин глубоко, а может и от того, что дрожит сам Вэнь Кэсин. Может, они дрожат вместе.       Поначалу это всегда болезненно, и неважно, насколько тщательно Вэнь Кэсин его готовил. Возможно, боль эта фантомная и исходит из самого представления о том, что Чжоу Цзышу берёт мужчина, а мышцы его растягиваются, освобождая место, сжимаются и сокращаются вокруг члена Вэнь Кэсина, впуская его глубже, пока они с Чжоу Цзышу не сливаются в единое животное целое. Безусловно, Чжоу Цзышу ощущает себя уязвимым в этот момент — когда впускает в себя другого человека. Он никогда не впускал никого даже себе в душу. Никогда — до встречи с Вэнь Кэсином.       Это боль на грани удовольствия, обостряющаяся с каждой секундой. Чжоу Цзышу хочет ещё.       Вэнь Кэсин внутри него. Полностью, абсолютно, до самого основания. Он содрогается, и Чжоу Цзышу ощущает каждое его движение чересчур чувствительной к прикосновениям кожей. Чжоу Цзышу делает вдох и задерживает воздух в лёгких на этот, казалось бы, бесконечный момент.       Он чувствует его. Каждую деталь. Пульсацию и нестерпимый жар.       Вэнь Кэсин внутри Чжоу Цзышу, но и Чжоу Цзышу внутри Вэнь Кэсина. Они стали друг другом. Плотью и кровью, костьми и дыханием, быстрым, трепещущим, словно птица, сердцебиением. Вэнь Кэсин горит ярким огнём внутри этого тела, которому суждено было рассыпаться, развеяться в небытии. Каждая клеточка Чжоу Цзышу сейчас переплетена с Вэнь Кэсином.       Боль добирается до живота, давящая, обжигающая, будто тлеющий уголёк.       Вэнь Кэсин входит невозможно глубоко, тихонько хныча и влажно вздыхая куда-то в шею. Он словно в бреду — совсем не контролирует себя. Всхлипывает и красиво, протяжно стонет, меняя угол, пытаясь найти точку, от которой Чжоу Цзышу видит искры в глазах.       — Тебе хорошо, А-Сюй? — тяжело дыша, спрашивает он, и Чжоу Цзышу чуть склоняет голову, перехватывая его взгляд. Вэнь Кэсин быстро моргает, и глаза его снова наполняются слезами. Он издаёт беспомощный, полузадушенный звук, отчаянно вбивая Чжоу Цзышу в кровать; кристально чистые слёзы катятся по его щекам, капая на грудь Чжоу Цзышу. — Скажи, что тебе хорошо, А-Сюй, скажи, ну давай же, разве не хорошо? Разве ты чувствовал себя когда-либо лучше?       Ответ должен быть очевиден судя по тому, как Чжоу Цзышу цепляется за его плечи, оставляя на коже глубокие следы от ногтей. Он очевиден. Чжоу Цзышу закатил бы глаза, если бы мог.       — Болван, — слабым, еле слышным шёпотом отвечает он.       Вэнь Кэсин быстрее, жёстче двигает бёдрами, и сердце Чжоу Цзышу подпрыгивает от каждого толчка. Вэнь Кэсин благоговейно, почти с почтением проводит пальцами по шрамам, рассыпанным, словно созвездия, на груди и животе Чжоу Цзышу. Его прикосновения ощущаются лёгким покалыванием, как электрические разряды от маленьких вспышек молний, — хотя где-то на периферии сознания бьётся мысль, что это вообще ни на что не похоже. Это сложно выдержать; Вэнь Кэсина слишком много, его пальцев, касаний, слёз, стонов и чистого, неразбавленного желания обладать Чжоу Цзышу и только им одним.       Не в силах сдержаться, Чжоу Цзышу сцеловывает солёные дорожки с бледного, освещённого луной лица. Это, должно быть, застаёт Вэнь Кэсина врасплох, потому что он вскидывает бёдра, затем ещё раз, громко, распутно стонет и изливается внутрь. Его напора, дикости и необузданности оказывается достаточно, чтобы подтолкнуть самого Чжоу Цзышу к краю, а затем опрокинуть в свободное, безудержное падение.       Да, Чжоу Цзышу тот, кто хочет, отчаянно цепляется за Вэнь Кэсина, сгорая от желания. Он хочет Вэнь Кэсина в любом виде — ровно так же, как и Вэнь Кэсин хочет его.       Возможно, не было никакого недопонимания. Чжоу Цзышу никогда озвучивал свои мысли, но важно ли это, если Вэнь Кэсин читает его тело и душу как открытую книгу?       Обессиленный, Вэнь Кэсин падает на него, наваливаясь всем своим весом, и Чжоу Цзышу притворяется недовольным, ловя его губы и втягивая в ленивый и медленный поцелуй, не отпуская даже когда в лёгких заканчивается воздух. Наконец, Вэнь Кэсин отстраняется — к сожалению, ему тоже нужно дышать — его зацелованные, искусанные губы так и просятся быть измученными ещё сильнее. В его заплаканных глазах читается гордость и самодовольство, но Чжоу Цзышу задвигает раздражение на задний план, не давая ему разгореться, потому что Вэнь Кэсин жмётся к нему, водит губами по шее. Ему нужен Чжоу Цзышу. Он один и никто больше.       — Только попробуй запачкать меня своими соплями, — ворчит Чжоу Цзышу, когда Вэнь Кэсин начинает жалобно хныкать, сбивчиво бормоча под нос какие-то глупые стихи о любви. Какой же он мягкий и замечательный.       — Но А-Сюй, — надувается Вэнь Кэсин. Его глаза до сих пор блестят от слёз. Стоит Чжоу Цзышу взглянуть на них, как его член слабо дёргается. — Ты ведь уже весь наполнен моим…       — Не неси чепуху, — быстро перебивает его Чжоу Цзышу. У него слишком тонкая кожа, чтобы выдержать разговоры об этом вслух. Однако, возможно, она не такая тонкая, как он думал изначально, потому что нет никакого оправдания тому, как он бесстыдно прижимается губами ко лбу Вэнь Кэсина в долгом поцелуе. Никаких сожалений о содеянном.       Вэнь Кэсин льнёт ближе к его прикосновениям, и Чжоу Цзышу поддразнивает его, притворяясь, что собирается отстраниться. Вэнь Кэсин мстительно ловит зубами его нижнюю губу.       — Какая же это чепуха? — шепчет он, заставляя сердце Чжоу Цзышу биться так сильно, что Вэнь Кэсин наверняка это чувствует.       Когда-то эти зубы безжалостно разрывали человеческую плоть.       Но для Чжоу Цзышу они не представляют вреда.       Чжоу Цзышу хочется щёлкнуть Вэнь Кэсина по лбу, но вместо этого он вытирает большим пальцем дорожки слёз с его щёк.       — Плакса, — выносит вердикт Чжоу Цзышу, и Вэнь Кэсин легонько кусает его за палец.       Очаровательно.       Другой давно бы за это поплатился. Но не Вэнь Кэсин. Нет, только не Вэнь Кэсин.