«Тёмной зимой так нужен белый снег...» © Вента.
* * * * *
Яркие краски. Как они редки в этих краях... Закатное солнце заберёт и их тоже. Скоро все оттенки потускнеют, выцветут. На город опустится ночь. Серые дома. Россия знает, чем обрадовать глаз. Разнообразия много, кроме домов есть ещё и серые деревья, серое небо, серый снег... Серый — самый яркий цвет в этой стране.* * * * *
Говорят, что Россия для грустных. И, кажется, это правда. Енджун убеждается в этом сам, наблюдая за ещё не до конца проснувшимися новыми одногруппниками, с которыми ему предстоит ближайшие полгода учиться. За окнами ещё ни намёка на скорый рассвет, белоснежные хлопья словно в свете софитов медленно кружат в беспорядочном танце, тут же тая на сыром асфальте, а понурый дворник, горбясь, бессмысленно месит эту грязь метлой. И те, кто всё-таки удосужился оторвать свой зад от кровати и притащить его в академию к первой паре, сейчас, уткнувшись носами в согнутый локоть, сонно пускают слюни на парту. Енджун к такому не привык. Ещё несколько дней назад, собирая чемоданы и прощаясь с близкими, он был воодушевлен выпавшим шансом познакомиться с культурой другой страны и завязать новые знакомства. Но культурой тут и не пахнет. Скорее слабым перегаром, дешёвым кофе из автомата, что стоит на первом этаже и никотином. Голова болит так, будто это он вчера набухался и храпел без задних ног со спущенными до колен джинсами и курткой вместо подушки практически под кроватью, а не его сосед по комнате, от которого разит за километр. И почему он решил, что идея сесть рядом с ним хороша?.. Утро, мягко говоря, выдалось дерьмовым. И как выяснилось — люди в этой стране кроют матом не только с бодуна и не оттого что они крайне невоспитанные и беспардонные, а лишь потому что реально какого хуя... Какого хуя кровать в комнате скрипучая и неудобная — создаётся такое впечатление, что спишь на голых досках, а перья после сна на подушке из волос доставать та ещё морока. Про отсутствие горячей воды он вообще молчит, — всё тот же сосед ему поведал, что быстрее будет до Кореи дойти пешком, помыться и так же на своих двух вернуться обратно, чем ждать пока её дадут. Олл Энклюзив, мать вашу, матушку Россию! Какого хуя... Вообще, предложение принять участие в программе студенческого обмена и на целых полгода буквально выпасть из своей привычной жизни, стало неожиданным, но в то же время Енджун и не был против. Это же интересно: полная смена обстановки, возможность попрактиковаться в языке, и, наконец, встретиться с интернет-друзьями. Шесть месяцев пролетят незаметно, ему нет сильной разницы, где стучать по клавишам пальцами, да и выбора по сути не оставили, присев на уши с разговорами о дальнейших перспективах. Поэтому он и сидит сейчас на последней паре, на которую видимо многие решили забить, из-за чего народу значительно поубавилось и ему таки выпал шанс сесть на первый ряд, хоть предложение прогулять от девушки, что любезно согласилась показать город, звучало весьма заманчиво, но было вежливо отклонено. Преподаватель появляется за несколько минут до начала пары, весь галдёж сразу же стихает, ребята второпях занимают свои места, рассаживаясь с друзьями на задних рядах, а Енджун же сидит один — сосед по комнате и тот свалил, спросив скорее ради галочки, не заблудится ли он в длинных коридорах — рядом с ним места пустуют, лишь поодаль разместились две группы по три-пять человек, которые усердно что-то обсуждают, иногда кидая на него косые взгляды. Открыв ноутбук, Енджун сложил руки на парту и умостил на них подбородок, в упор глядя на широкую спину столь молодого преподавателя. Сколько ему? Лет тридцать пять максимум? Длинные волосы зачёсаны назад и собраны в аккуратный пучок, лишь одна прядка слегка выбилась из причёски и непослушно щекочет острую скулу. Едва заметная щетина добавляет лицу мягкости, а серебряное колечко в ухе — юношеского бунтарства, ведь не у каждого препода есть запал идти против общепринятой системы. Крепкие бёдра обтягивают классические чёрные брюки. В цвет им — пиджак, что идеально подчёркивает подтянутое тело и размах плеч. На ногах, резко выбиваясь из строгого образа, белые джорданы, а губ касается слабая улыбка, вырисовывая на щеках милые ямочки. Енджуна бросает из крайности в крайность. Сначала он заражается тёплой улыбкой и, забывая об утомленности, садится ровно, а после кажется, словно сейчас растечется гребаной лужицей под партой, когда этот бог полностью разворачивается к аудитории и, сняв пиджак, вешает его на спинку стула, оставаясь в одной водолазке обтягивающей крепкую грудь. — Ну, у нас я погляжу полное отсутствие всякого присутствия... — усмехнулся мужчина, опуская кожаный портфельчик на высокий преподавательский стол и мельком оглядывая всех, будто насмехаясь над теми, кто всё же порывался свалить, но не успел. — Меня величают Егором Николаевичем, но я уверен, что на экзамене нам придётся знакомиться заново. Взгляд голубых глаз останавливается на парне и застаёт врасплох, заставляя щёки предательски налиться лёгким румянцем, но Енджун и мысли не смеет допустить о том, чтобы опустить голову и уткнуться в экран ноутбука. Преподаватель, заметив смущение на чужом лице, только ведёт бровью и со смешинкой в глазах начинает лекцию. Енджун смотрит на Егора Николаевича ещё внимательнее. Тусклый свет ламп путается в блондинистых волосах, играясь с ними, а мел скользит по доске, ведомый рукой с изящными пальцами и, прослеживая, как ровным красивым почерком из-под него вырисовывается каждая буковка, Енджун покрывается мурашками. А преподаватель всё говорит, говорит, говорит... И парень бы хотел не слушать, но голос — о, боги, этот хрипловатый голос, — проникает под кожу, вплетается в подсознание и настойчиво пробирается глубже, скользит вокруг сердца, плотно его окутывая. Из мыслей вырывает, раздавшийся на всю аудиторию, рингтон чьего-то телефона, мужчина поворачивается ко всем лицом и делает замечание: — По телефону говорить либо тихо, либо интересно. И Енджун обнаруживает, что не напечатал ни единого слова, протупив всю пару. Его взгляд всё это время был прикован лишь к преподавателю, который то стоял, опираясь бёдрами о край стола, то подходил к доске, чтобы что-то написать, или же садился на своё место. На протяжении всей лекции Егор Николаевич говорил, естественно, только на русском и Енджун прекрасно понимал, что наверняка облажался бы, будучи не в силах промямлить и словечка не то, что на русском, даже на родном ему корейском, если бы его решили спросить, хоть он и болтает свободно на двух языках. Это ж надо было так вляпаться. А Енджун определённо вляпался... Когда долгожданный звонок бьет по ушам, все сразу начинают копошиться, сгребая второпях вещи, и как только Енджун встаёт, намереваясь покинуть, наконец, аудиторию, слышит резкое: «задержитесь пожалуйста». Он медленно поворачивает голову в сторону преподавательского стола и замирает под прицелом ручки, которую Егор Николаевич на него направил, указывая кому именно следует задержаться. Все студенты один за другим постепенно покидают кабинет, от чего дрожит всё нутро. Мужчина вообще не обращает внимания на наступившую вмиг тишину после хлопка дверью за последним вышедшим и то крутит ручку меж пальцев, то закусывает её кончик, не поднимая глаз вглядываясь в какие-то бумаги. Енджун храбрится и спрашивает, еле слова выговаривая: — Вы что-то хотели? — Чхве Енджун, правильно? — слышит в ответ хрипловатое и находит в себе силы лишь на кивок. — Я твой куратор на время обучения в нашем учебном заведении. По всем вопросам обращайся ко мне. Вот это подарок Вселенной! Вопрос: за что? Парень стоит как вкопанный и пялится на преподавателя, хлопая глазами, а тот в свою очередь улыбается солнечно и терпеливо ждёт, когда ему соизволят ответить внятно, мол «хорошо» или «понял», но Енджун не может теперь даже просто снова качнуть головой для кивка. Н-да, жмыхнуло... Он гей. И благо это родители восприняли нормально. Конечно не было каких-то там банальных фразочек, по типу «мы с папой счастливы, если счастлив ты, сынок». Они на его признание только глаза выпучили и, придя в себя, сказали, что всё-таки не будут терять надежду на внуков. Хотя, в случае с Егором Николаевичем надежда умирает первой, ну потому что на такого мужчину не смотреть невозможно. Кто ж мог знать, что в стране, где по диким стереотипам люди пьют водку словно воду, вместо кота заводят домашнего медведя и круглый год ходят в шапке-ушанке, Енджун пропадёт в двух голубых омутах... — Хочешь что-то спросить? — Видимо преподаватель замечает его ступор и вновь смотрит на студента, оторвавшись от бумаг. — Не стесняйся. Парень набирает побольше воздуха в лёгкие и, кажется, не выдыхает. Не стесняйся. А кто, собственно, стесняется? Да, порой он был очень стеснительным, совсем немного замкнутым, но сейчас другое. Почему когда Енджун садился на самолёт, его никто не предупредил, что он словит жёсткий краш на взрослого мужчину, который является по совместительству ещё и преподавателем. Офигеть каким красивым преподавателем. — Пианино... — тихо бубнит себе под нос, но понимает, что его не услышали и говорит чуть яснее: — Я бы хотел попрактиковаться в игре... — Ох, твой русский довольно-таки хорош! — Удивляется мужчина, садясь прямо. А Енджун весь светится от похвалы, как ёлка новогодняя. — Дело в том, что концертный зал, где находятся все инструменты сейчас занят репетициями и навряд ли освободится в скором времени. — Но мне надо для практики... — Знаю, есть у меня одно предложение... — ровный голос успокаивает. Енджуну совсем не хочется возится с заполнением дневника прямо перед самым отъездом, поэтому и решает всё делать постепенно. — У меня дома стоит пианино и я как твой куратор мог бы позволить тебе первое время попрактиковаться в игре у себя. Решать тебе. Чего? Домой к этому нереальному мужчине? Да что за день сегодня такой хороший, определённо хороший... — 선생님 감사합니다 — Енджун от радости выпаливает, не подумав, благодарность на корейском и кланяется так низко, что чуть ли не целует пол. Но быстро приходит в себя: — Ой, простите... Спасибо, я согласен. Ему до ужаса неловко, но он записывает адрес и номер телефона преподавателя, и молнией вылетает за дверь. Егор ему вслед только улыбается и думает, что этот парнишка забавно милый. Давно он не испытывал таких тёплых чувств в чью-то сторону. Вау.* * * * *
Наверное странно, но Енджун привык. К своей временной комнате, в которой не только кровать ужасно жёсткая, полы вечно ледяные и холодильник стоит видимо лишь для красоты, хоть и желтый весь как зубы с рождения курящего человека, что от этого понятия далёки так же, как холодильник от своей прямой функции — морозить. Они все продукты под кроватью хранят прямо около гантелей, к которым его сосед так и ни разу не подошёл, но начать заниматься обещает стабильно каждый день. Вообще, желтые в комнате ещё и обои, что с наклеенными на них плакатами обнаженных девушек такое себе зрелище. И вдобавок Енджун, долго гадал зачем в первый день его сосед ставит в угол икону. Неужели верующий? Но как выяснилось тем же вечером — он прятал за ней пиво, ведь цитата: эта карга старая, кой на деле была комендантша проверяющая на чистому комнаты, не рыщет только там. Да, он привык ко всему этому дурдому. Но не к квартире своего преподавателя. У него дома порядок, вся мебель в приятных глазу кремовых тонах и только чёрное пианино выделяется тёмным пятном в центре гостиной, клавиш которого каждый раз касаться столь волнительно, до лёгкого покалывания в кончиках пальцев. В воздухе витает едва уловимый древесный аромат парфюма мужчины, а панорамные окна открывают прекрасный вид на огни вечернего зимнего города, что засыпает под пушистым снежным покровом. Енджун каждый раз пропадает, переступая порог этой квартиры. Егор Николаевич, чьё отчество никак не поддаётся идеальному произношению, в домашнем выглядит так уютно и только и делает, что улыбается на милый, по его словам, акцент, зазывая пить на кухню горячий шоколад, дабы согреть ручонки покусанные крепким морозцем. К нему парнишка тоже привыкнуть не может, зато сердце уже так бешено в груди не бьется, порываясь вырваться, когда он видит солнечную улыбку преподавателя. — Ты сегодня пришёл на полчаса позже. Я думал, что и вовсе не придёшь. А, нет... Колотится всё так же. Или ещё сильнее. Егор Николаевич очень добрый мужчина с милыми ямочками на щетинистых щеках, в которые Енджун с каждым новым днём всё больше влюбляется. Его глаза — чистая корочка льда в первый день заморозков. Наступишь подошвой кроссовок на неё и по тонкой пластинке с треском расползутся мелкие трещинки. Вот и у него от небесного взгляда что-то внутри треснуло. Переклинило. Без шанса на починку. Втрескался по уши. — Я заканчивал выполнять все задания, чтобы освободить выходные. — Врёт. Нагло врёт. На самом деле просто не хотел идти. Точнее идти-то хотел и очень сильно, но с влюблённостью накрыло и страхом. А что если Егор Николаевич узнает об его глупых чувствах и разочаруется в нём?.. Но не прийти не смог. — Хорошо. Пошли на кухню. Забавная кружка с маленьким лисёнком греет замершие ладони, мягкий плед обнимает плечи, пока мужчина в серых трениках и растянутой футболке, сидя за пианино, играет что-то волшебное. Это уже своеобразная традиция. Так происходило с первого дня, когда он ещё не был знаком с суровой зимой матушки России и замёрз до побелевшего кончика носа. Тогда мужчина его отогрел горячим шоколадом и укутал в плед, сыграв ему какую-то русскую песенку про маленькую ёлочку. С того дня прошёл уже почти месяц, но воспоминания до сих пор теплом внутри разливаются. Енджун скидывает плед с плеч и встаёт за широкой спиной, следя за отточенными движениями пальцев, из-под которых льётся нежная мелодия. Сейчас преподаватель не поёт, а жаль — его голос прекрасен. Егор Николаевич поворачивает голову и, заметив парня, двигается, освобождая рядом с собой место для него, и Енджун, робко помявшись, присаживается. Сначала играет только мужчина, но позже к паре рук присоединяется вторая, чуть поменьше. Как так вышло уже не важно. Они играют вместе и эмоции делят тоже между собой. Мелодия то набирает обороты, усиливаясь, как пульс парня стоит лишь почувствовать кожей чужое тепло, то резко замедляется, пока вовсе с концом не обрывается. Енджун несмело касается чужих костяшек подушечками пальцев и поворачивается в сторону Егора Николаевича, зная, что на него смотрят два океана, в водах которых утонуть совсем не страшно. Он уже. Уже утонул. Парень опускает взгляд на губы и не может сопротивляться своим желаниям — это сделать невероятно тяжело, когда преподаватель видит куда направлен его взгляд и как пальцы подрагивают, как-то боязно вырисовывая незамысловатые узоры на тыльной стороне ладони, но сидит неподвижно, наблюдая за чужими несмелыми действиями. Мужчина всё прекрасно понимает, только вот первого шага делать не станет. Не потому что боится, просто не хочется давить. Напугать. Енджун словно мысли читать умеет, осторожно наклоняется сам, чтобы наконец-то попробовать вкус губ напротив, но Егор Николаевич его останавливает, выставив между ними руку. Енджун перестаёт дышать, его трясёт. Он жмурится. Ему кажется, что если открыть глаза снова, то весь мир вмиг станет другим. Серым. Едва заигравший яркими красками, опять потускнеет. Страшно услышать голос, что так любим с нотками отвращения, а ещё страшнее оказаться выставленным за дверь без каких-либо слов. Неважно грубых или нет. По щеке катится одинокая слеза, но Егор Николаевич ловит её большим пальцем, обхватывая тёплыми огромными ладонями лицо парнишки. — Ты уверен, что хочешь этого? — совсем тихонько. Близко так, что они делят одно дыхание на двоих, спрашивает мужчина, прежде, чем получить в ответ на вопрос кивок и, немного поддавшись вперёд, коснуться в невесомом поцелуе губ своего студента. — Ответь же мне, ну. Глаза открываются и... — Поцелуйте меня. Егор Николаевич аккуратно накрывает его губы своими и становится так тепло и легко, несмотря на лютые российские морозы, что просто не хочется отстранятся от сладости чужих губ, даже если в лёгких по итогу закончится весь кислород. Кто же знал, что из всех тех наиглупейших стереотипов о России верными окажутся только два: некоторые люди и вправду пьют водку словно воду, а его сосед ещё и пивом запивает, и мужчины безвозвратно крадут сердца молодых