Терпение

В начале августа дни стоят ещё тёплые, как в июле. В степи и вовсе жара. Именно в этот прекрасный вечер заканчивался день города для Омска.  После гуляний они сидели дома с вентилятором, стараясь охладиться.  — Максим, — Иртышский повернулся. — У меня есть для тебя подарок.  Сегодня он выглядел даже нарядно. Не какие-то старые вещи, которым чёрт знает сколько лет, а что-то относительно новое, чистое, не мешковатое. И в целом состояние Омска было лучше обычного. В основном, из-за настроения горожан, конечно же.  — Книжка, Коль, серьёзно? — Впрочем, не всё же время веселиться.  — Это не книжка. — Коля закатил глаза. — Открой. — Максим посмотрел с недоверием. — Открой, говорю.  На первой странице красовался древний портрет, на котором Коля был ещё маленьким, а сзади стоял Максим в военной форме. Красиво, на самом деле, но контекст неприятный.  — О, это фотоальбом? — Матвей втиснулся между ними. — Очень мило, Коленька. — Тумов заинтересованно разглядывал портрет. Конечно, он видел его уже много раз, но всё же.  На следующий странице был запечатлён Омск, обнявший себя за плечи, с сильно отросшими волосами, неаккуратно спадающими на лицо, частично закрывая его, явно недовольный, и Томск, мягко улыбающийся, но жутко тощий, своей тонкой рукой в очень большом рукаве обнимающий его. Эта фотография была сделана, когда Союз только-только образовался, и все они ещё не до конца пришли в себя. Особенно Максим. Он от любых травмирующих событий отходил долго и тяжело.  На странице рядом фотография была, кажется, сделанная лет через двадцать. На железной койке лежал Иртышский, волосы раскинуты по подушке во все стороны, лоб забинтован, сам курит. Из-за плохого освещения военная форма тут казалась совсем уж чёрной. Зато от лампочки над ним свет был достаточным, чтобы подсветить красивый контур носа. Тумов любовался. Эту фотографию он сам делал, со стула рядом. Не удержался, настолько тогда это казалось притягательным.  Примерно такой же большой интервал был между следующими фотографиями. Вот Омск с замиранием сердца смотрит на море, когда они все вместе наконец добились отпуска. А здесь Новосибирск сидит в тени, подобрав к себе ноги. А тут Томск показывает в объектив какую-то ракушку. Они уехали на море всего на два или три дня, но за это время прилично так освежились. Особенно Максим: его волнистые волосы словно оказались в своей стихии и завивались почти так же забавно, как в восемнадцатом веке.  Дальше большого перерыва между изображениями не было. Пачками шли картинки с офисов, заводов, полей… Где-то они были поодиночке, где-то вместе, но семейность этот альбом не покидала.  — Я довольно долго это собирал. — Наконец сказал Сибиряков. — Твои фотографии почти на вес золота, их не так уж много, особенно после восьмидесятых.  Пока они болтали, Тумов всё разглядывал фотографию времён Великой Отечественной, где Иртышский лежал под тусклой лампочкой в задымлённой комнате. Было что-то в этом такое интимное… Ему нужна будет ещё одна подобная фотография.  — Ох, да, Максим, у меня тоже есть подарок. — Матвей целует его в щёку. Коля отворачивается, все видом показывая отвращение к подобным нежностям.  Перед Омском поставили небольшую коробочку, перемотанную лентой. Он аккуратно её развязывает и приоткрывает.  Тут же его лицо становится пунцовым, и крышка захлопывается.  — Что там такое? — Удивлённо спрашивает Новосибирск.  — Ничего, Коля. — Отвечает Томск, а сам так смотрит, что вопросы сами собой отпадают.  — Ладно? — Сибиряков бросает идею узнать, что в подарке, и просто наливает чай.  Пока Матвей и Коля крутятся вдвоём на маленькой кухне, доставая посуду, разрезая небольшой тортик, Максим проклинает день города на чём свет стоит. Он ещё понимал, когда что-то такое дарил Руслан, ему денег на издевательства над Омском не жалко было ни разу, но от Томска он не ожидал. А стоило наверное.  Такой подарок придётся использовать по назначению в любом случае. Вопрос лишь в том, когда Тумову это взбредёт в голову.  ***  Под конец августа в Новосибирске было назначено собрание. Омску и Томску пришлось оказаться там несколько раньше.  — Коленька, привет. — Матвей обнял столицу округа. Коля, конечно же, смущённо ответил, но быстро отстранился.  Мимо, шатаясь, прошёл Максим. Он ничего не сказал и словно абсолютно игнорировал мир вокруг. Сибиряков взглядом спросил, что случилось.  — Просто не выспался. — Махнул Тумов, улыбаясь.  Иртышский сел на стул сразу с ногами, сложил руки на животе и устремил взгляд к потолку. Впечатление складывалось такое, что ему плохо. Сам он выглядел каким-то бледным, но щёки горели ярко. Заболел?..  — Максим, ты здоров? — Коля наклонился к его лицу.  — Да, всё в порядке. — Тихо ответил Омск, прикрывая веки.  На всякий случай Новосибирск аккуратно стянул белую повязку с его лба, прислоняя к нему своё запястье. Он был теплее обычного, но некритично. Если Максим вдруг решил ответственно посидеть на собрании, и хорошо себя чувствовал, то он только за. Как только Коля отошёл, Иртышский резко дёрнул повязку обратно, чуть ли не на глаза.  Томск сел на соседний стул. Сегодня они, кажется, снова будут только втроём.  От их времени, однако, прошло уже десять минут, но ничего не происходило. Кроме бесконечных ёрзаний Максима, пожалуй.  — Мы кого-то ждём? — Спросил Матвей.  — Да, Руслан обещал сегодня без опозданий.  Максим издал мучительный стон.  — Мне кажется, мы уже можем начать. — Тумов не знал, через сколько мог появиться Красноярск. Время у них, может, и вечное, но Максим — точно нет.  — Да, пожалуй. — Сибиряков запустил презентацию.  Тут же с силой распахивается дверь, врезаясь ручкой в стену.  — Малыш, мы пришли!  В проёме самодовольно улыбался Руслан, а сзади почти закатывал глаза Дугар.  — Вы почти вовремя. — Безразлично ответил на этот перфоманс Новосибирск.  — Личико попроще! — Енисейский ткнул столицу в нос и прошёл дальше. Это, очевидно, вызвало реакцию, и Коля сморщился.  Когда же все уселись, Сибиряков наконец начал презентацию.  На фоне его поставленного специально для нудных речей голоса скрипел стул Максима. Он никак не мог усесться: то спускал ноги вниз, то снова поднимал их, ворочался так, будто искал удобное положение для сна. На раздражающий шум отреагировал Красноярск. Он с минуту смотрел на это неспокойствие, после чего, придвигаясь ближе к Матвею, сидевшему между ними, вполголоса сказал:  — Максим, ты что, глистов подхватил?  Иртышский шёпотом ответил мгновенно:  — Отъебись, Руслан! — И зашипел, как от боли.  Кажется, намечается что-то интересное. Енисейский подобное упускать был не намерен.  — А что такого? Ты, может, трусики одел неудобные, у меня запасные есть.  — Я сказал отъебись! — Омск вскочил, хлопая ладонями по столу. Тут же он тихо застонал, опустил голову к отполированной поверхности, напрягая пальцы почти до хруста.  Руслан смотрел на это с ещё большим интересом. Он не знал, что было причиной такого поведения, но ему стало весело.  А вот перебитому этим вскриком Коле весело не было.  — Что вы тут устроили?  Иртышский сверкнул глазами в сторону Красноярска, и если бы Руслан его не знал, то, наверное, мог бы испугаться.  — Максимке натирает бельё, но он отказывается от моей помощи. — Енисейский для пущего эффекта похлопал глазками.  — Неправда! — Тут же перебил Максим, стукнув кулаком, горя со стыда.  — Что неправда? — Красноярск продолжал издеваться. — Что ты от моей помощи отказываешься? Ну так давай я тебе запасные трусы дам, и разойдёмся.  Сибиряков стоял с нечитаемым выражением лица, думая, как правильнее поступить в этой ситуации. Томск, разумеется, опередил его, имея гораздо больше опыта в разрешении подобных стычек:  — Максим, спокойнее. Тебе предложили помощь — принимай. — Теперь он обратился к Руслану. — Только пожалуйста, без фокусов.  Енисейский пожал плечами, мол, не я их планирую, и вытащил из рюкзака пару свежих боксеров. Омску захотелось швырнуть их ему прямо в лицо, но под взглядом Тумова он сдался и забрал вещи.  Новосибирск продолжил что-то читать с презентации и щёлкать мышкой, переключая слайды, изредка посматривая на собравшихся.  Иртышский надулся как мышь на крупу. Он целиком, из-за тощего телосложения, хорошо помещался на широком стуле, и с места Красноярска казался пару раз надкусанным колобком. Максим внезапно сжался сильнее, секунд пять спустя его отпустило. У него живот болел или..?  Руслан заприметил в руках Томска знакомую штучку. Так вот оно что! Максим просто решил воспользоваться его подарком. Несомненно, ему захотелось съязвить и на эту тему, но Дугар повернул его к себе, показывая что-то в телефоне и параллельно болтая. Какие-то линии, стрелки, цифры… Скука смертная. Намного интереснее было бы-  — …в общем, хочу вас поздравить с хорошими результатами. На этом собрание  окончено.  Да ну блин, опять всё обломали!  Уже уговаривая Ангарского куда-нибудь сходить вдвоём, Енисейский покидает конференц-зал.  Максим и Матвей, однако, никуда не спешили. Особенно Иртышский, уже клубком свернувшийся на мягком стуле.  Тумов подошёл к столице округа.  — Коленька, не мог бы ты одолжить нам этот кабинет ненадолго?  Сибиряков вскинул бровь. Нет, ему не жалко, и никому он сейчас не понадобится, но просьба такая же странная, как и всё сегодняшнее собрание.  — А зачем?  — Привести Максима в чувства немного.  В кармане брюк Тумов чем-то щёлкнул. Иртышский затрясся.  — Хорошо, без проблем. — Новосибирск согласился, но всё равно относился к этой затее с подозрением. — На сколько?  Омск целиком попытался залезть в свою кофту.  — Полчаса нам хватит.  — Хорошо, но через полчаса я вернусь, ты же знаешь, надо офис закрывать.  — Конечно, Коленька.  Дверь за недоумевающим Колей закрылась.  Они остались одни.  Томск вынул из кармана небольшой пультик и снова щёлкнул, снижая частоту вибраций. Омск немного отпустило, но он продолжал загнанно дышать.  Матвей подошёл к стулу и принялся медленно снимать чёрную кофту с Максима. Иртышский горел, в уголках глаз уже скопились слёзы от неожиданных перепадов в стимуляции. Тумов поднял его на совершенно ватные ноги и одной рукой снял футболку. Затем толкнул его спиной на стол и стянул спортивки.  Вот теперь можно было полюбоваться.  Под его взглядом Омск чувствовал себя неуютно. Возможно, Руслан всё же был прав, и кружевное бельё ему что-нибудь натёрло…  Выбор белья казался ему несуразным: белый цвет, полупрозрачное кружево, минимум прикрытых мест. Его возбуждённый член с натяжкой влезал в отведённое для него место. Зато соски были хорошо прикрыты ровно такой же тканью. Максим ловил себя на мысли, что комплект определённо был мужской. Просто потому что ни одна женская грудь, даже самая маленькая, в такое бы не поместилась.  Матвей отодвигает в сторону верёвочку (прости господи, просто верёвочку! Конечно, она будет натирать…), чтобы в следующее мгновение вытащить из Иртышского вибратор. Достаточно крупный, издевательского, ядерно-розового цвета. Когда Омск говорил, что Красноярску не жалко денег на подарки, если именинник будет вне себя от злости, то он вряд ли имел в виду это!  Сразу за игрушкой из ануса полилась смазка, залитая туда в огромном количестве незадолго до собрания.  Максиму ничего не оставалось, кроме как громко стонать на каждое действие. В пустом конференц-зале его голос эхом отскакивал от стен.  — Максим, погляди, какой ты сейчас красивый. — Матвей просунул пальцы внутрь, проверяя, насколько Иртышский был растянут. Достаточно. — Ты так хорошо справляешься. Готов?  Омск кивнул. Его ноги закинули на плечи, и отчего-то он подумал, что его образу не хватало чулок.  Тумов вошёл. Им даже не нужно было привыкать, поэтому толчки пошли сразу.  Максиму казалось, что его член просто взорвётся от напряжения, но спасительного оргазма после столь длительного периода ожидания всё не наступало. Он сам пытался насаживаться глубже и менять угол, но сколько бы головка члена Матвея не попадала идеально по его простате, ближе к краю это его не подталкивало.  Зато очень удивляло Томск. Он не припомнит ни одного относительно свежего случая, когда бы Омск так подмахивал бёдрами. И так громко стонал. А ещё до такой степени много дёргался.  Сквозь ткань большими пальцами Тумов стал поглаживать соски. И если бы Иртышский мог содрать верхний слой покрытия со стола под ним, то он бы это сделал. Кружево казалось ему грубым к телу, особенно в таком чувствительном месте.  — Ах! Блять, Мотя, быстрее!  Куда уж быстрее? Неясно. Но желание любимого — закон, и Матвей старается нарастить темп ещё немного.  — Сильнее, пожалуйста, сильнее!.. — Омск уже просто выл, растягивая гласные. С члена у него капало, пачкая живот.  Томск прикладывает все усилия для удовлетворения потребности Максима. Ноги его давно вспотели и иногда уже слетали с плеч, сам он постоянно отъезжал на середину стола, откуда его нужно было подтягивать ближе.  — Аах! — Иртышский стонет на выдохе, когда его кусают в стык шеи и плеча. Ничего не происходит. Странно.  Тумов целует россыпью его ключицы, грудь и немного живот, но стоны становятся лишь громче, постепенно оглушая.  Матвей кончает, сильно кусая основание шеи с другой стороны, прижимаясь своими бёдрами к ягодицам Максима. Когда он, спустя минуту, выходит, замечает лишь подрагивающую руку Иртышского, закрывающую его лицо.  Тумов целует кадык, убирает предплечье, являя на свет лик Омска. Тот, откровенно говоря, весь красный, а из глаз текут слёзы. Не похожие на слёзы от удовольствия. Максим просто плачет.  — Что случилось? — Томск спрашивал, нахмурившись. Ещё ни разу подобные игры не пересекали черту действительно неприятных ощущений.  — Мне больно, блять! — Он прервался на несколько всхлипов. — Я не могу…  — Что не можешь?  — Не могу кончить… — Иртышский стирал солёную влагу тыльной стороной ладони.  — Уже можно, Максим. — Матвей расслабляется. Он ждал его разрешения, серьёзно?  — Я знаю, что можно, просто… — Он громко шмыгает носом. — Я не могу… Я правда не могу.  Тумов покумекал с минутку.  — Возможно, дело в том, что ты очень долго пытался отложить оргазм. Такое бывает.  — Я не хочу, чтобы такое было! — Омск заходится в рыданиях. — Матюш, ну сделай что-нибудь!  Томск погладил его по худому бедру, придумывая план действий.  — Давай так: если у тебя сейчас не получится, то мы вернёмся в отель, и я тебя осмотрю. Если совсем плохо будет, и ты не успокоишься, то поедем в больницу. Согласен? — Максим закивал как болванчик. Он уже на всё согласен.  Матвей подцепил кружево и стянул вниз, обнажая половой орган. Сначала осмотрел и, придя к выводу, что выглядит он как обычно, помассировал головку. Иртышского выгнуло навстречу пальцам.  Массажными движениями Тумов спускался по стволу вниз. Омск задышал ровнее, ему стало легче. Томск же ловил себя на мысли, что очень давно не держал его член в ладони. Просто потому что Максим давно научился заканчивать без рук.  Обхватив горячую плоть кольцом из пальцев, Матвей под аккомпанемент тихих стонов водил им вверх-вниз, второй рукой придерживая за бедро, чтобы Иртышский оставался на месте. Но тот поднялся, вцепился ногтями в плечи и безумно зашептал:  — Матвей, пожалуйста… Верни эту херню на место и выкрути на максимум.  Тумов не посмел остановиться, но удивился.  Это что, эксперимент? Что ж, тогда кто он такой, чтобы отказывать.  Ладонью, запачканной в предэякуляте, он вводит внутрь вибратор, выталкивая оттуда смазку вперемешку с его собственным семенем. Великолепное зрелище.  На небольшом пульте щёлкает на середину, и Омск трясёт. Он тянет каштановые пряди на затылке и притягивает ближе, целуя. Они не попадают на губы друг друга, но это не так и важно: лишь бы Томск не останавливался.  — Ещё, ещё… — Безумно шепчет одними губами Максим. — Я блять знаю, что там есть ещё.  Матвей хмыкнул. Если уж он так хочет…  С очередным щелчком Иртышский буквально кричит, от этого закладывает уши, но останавливаться они не собираются. Вместо этого Тумов широко мажет языком по его шее, обводя пальцем вокруг уретры. У Омска с прокушенной губы течёт кровь.  Трёх четвертей этих мощностей явно было мало. Томск резко переключает на максимум. Буквально через две секунды Максима выгибает до хруста позвоночника, ноги сводит судорогой, у него с глаз снова текут слёзы, и он кончает со вскриком, который, наверное, даже с улицы слышно было.  Иртышский падает обратно на стол. Матвей смотрит на него, и встаёт на стул. Наводит объектив камеры телефона на Омск и фотографирует.  Пока Максим приходит в себя, Тумов разглядывает его цифровую копию. Он лежит на гладком столе, взмокшие волосы прилипли к щекам, белая повязка пропиталась потом, на его бледном теле было лишь кружево, прикрывающее возбуждённые соски и вязкая сперма, покрывающая живот. А если повнимательнее посмотреть на стол, то в его криво отражающей поверхности можно увидеть очертания Томска, возвышающегося над своей фотомоделью.  Когда дыхание Иртышского возвращается в норму, Матвей достаёт влажные салфетки, готовясь убирать беспорядок.  Тумов развязывает ленточки белья, стягивает невесомую ткань, и принимается утирать живот и бёдра.  — Зачем ты меня сфотографировал? — Спрашивает Омск, поднимаясь на локтях.  Томск отвечает, выкидывая грязные салфетки:  — Ну как зачем. Для фотоальбома.  Максим недоверчиво щурится.  — А ты уверен? Я вот что-то не очень хочу, чтобы такой экземпляр был в альбоме.  — Уверен конечно, — Матвей целует его в щёку. — Это будет моя любимая фотография.  Иртышский снова краснеет, но бросает идею его отговорить.  Тумов подаёт ему трусы. Незнакомые какие-то.  — Это что, Руслана? Фу блять, я это не надену.  — Максим, милый, лучше одень. У вас один размер, и они точно чистые, я проверил. — Омск всё равно кривится и брезгует. — Иначе в этих пойдёшь. — На пальце у Томска красноречиво повисла дурацкая белая тряпка.  — Ладно, ладно…  Отвращение, конечно, особо никуда не уходит, но лучше уж трусы Красноярска, чем это. «Блять, вот никогда бы не подумал, что придётся делать подобный выбор…» — Обречённо размышлял Максим.  Наконец приведя себя в порядок, они вышли из конференц-зала. Прямо за дверью около кулера сидел Коля.  Он посмотрел на них, и картина эта, честно говоря, была специфическая: счастливый Матвей под ручку с Иртышским, у которого всё лицо и глаза красные, да ещё и опухшие от слёз, шея вся искусанная, и лоб мокрый.  Заметив странный взгляд Сибирякова, Тумов лишь сказал:  — Если что, то мы всё убрали. Не скучай, Коленька. — Томск обнял его на прощание и вместе с Омском, идущим неровно, словно под алкоголем, двинулся на выход.  Новосибирск заглянул в конференц-зал. С виду чисто, да. В нос, однако, ударил резкий запах пота, секса, немного даже крови. Теперь придётся проветривать, а это ещё на полчаса.  Не уйти ему сегодня домой пораньше…