86 миль

Кавех нервно стучит тяжёлым ботинком о пол и не понимает, почему этот идиот до сих пор не сошёл с трассы.  Перегрузкой двигателей тут периодически страдает каждый второй, но из них всех лишь один единственный продолжает насиловать топливопровод с ЦПГ, или что там у него надрывается, как в паровом котловане – Кавех даже предположить не может, либо страшится – угрожая в скором времени перетечь в мутную смоль дыма. — На воздух взлетит, — невпопад бубнит где-то под рукой Сайно, перебирая сгоревшие свечи зажигания, гремя алюминиевыми профилями и ничуть не делая этим легче непосредственно Кавеху.  И Кавех молчит. Его взгляд бегает по экрану телевизора, подвешенного в угол мастерской. Вокруг царит полнейший беспорядок, подстать мыслям, роившимся внутри черепной коробки. На автоподъёмнике, всё так же ожидая своего часа и хоть какого-нибудь внимания к протекающему топливному баку, стоит гордость Тигнари. Битый час Сайно не может приступить к замене на ней фильтра и прохудившегося поддона за неимением помощи ещё двух рук, за что не раз выдавал Кавеху оплеухи, и всё же понимающе хмыкал. Встревоженного Кавеха можно увидеть настолько же часто, насколько Ризли в балетной пачке. То есть шанс мизерный, но не стремящийся к нулю. — Скоро дыру прожжёшь, — замечает Сайно. На экране поочерёдно мелькают различные участки трассы с высоты птичьего полёта и несущиеся друг за другом спорткары. Прямой эфир выдаёт смазанную картинку идущей впереди троицы, и Кавех тут же напрягается, будто смог наконец дистанционно просканировать проблему. — Ты этим ему никак не поможешь, поэтому давай, займись-ка делом. Этот круг закончится и увидишь его здесь. Кавех нехотя отрывается от телевизора и кидает взгляд на протянутый ему пневмопистолет. — Ты штекер отключил? — И топливные шланги отсоединил, и остатки бензина слил, пока ты на своего Доминика Торетто смотрел, прохлаждался. Кавех в мгновение закипает: — Да пусть делает, что хочет! Мне всё равно.  И выхватывает пистолет, на ходу показательно натягивая защитные очки. Сайно лишь вздыхает, подбираясь под днище автомобиля следом за пышущим недовольствами Кавехом.  Работа сразу идёт быстрее: Сайно с готовностью держит поддон, пока вниз летят закисшие болты. Кавеху пришлось вспомнить про существование гаечного ключа в своём мехраке – без его поддержки в виде расшатывания прикипевшего металла один только пистолет не справился бы. Кавех с силой дёргает головку болта в разные стороны, ржавая накипь, не выдерживая натиска, опадает, вплетается в волосы и пробирается под одежду под негодующее ворчание. Будь это единственной проблемой сейчас… Через несколько минут, вымазанные по локти в мазуте и топливных шлаках, они уже закручивают новый, чистый поддон, а затем добираются до фильтра. Сайно молча подаёт свежую деталь и опускается собрать собравшийся на полу мусор. И всё это довольно короткое время Кавех чувствует себя проткнутым тысячами иголок, пока не улавливает приближающийся стучащий рокот двигателя, и догадывается: он. Живой, возможно не убивший свою машину окончательно, от всей души подкидывая Кавеху работы на ближайшую неделю. Он устанавливает новенький фильтр, с брезгливостью откинув в яму забитый старый, хватает с собой мехрак и выбирается из-под днища наружу, оставляя Сайно одного, наедине с подкоптевшими запчастями.  Прямо перед распахнутыми дверьми в автомастерскую парило по-страшному, паровые облака заносило даже внутрь, и Кавех, пылая от недовольства и напрямки шагая к закипевшему автомобилю, кричит: — Ты вообще не думаешь ни о себе, ни о том, на чём медальки свои зарабатываешь? Почему я каждый раз должен видеть это?  Аль-Хайтам даже не думает глушить двигатель, выбирается так, откидывая шлем на соседнее сиденье и удостаивая своим вниманием только ручник.  — Хайтам, ты просто невыносим! — громко сетует Кавех, даже несмотря на выползшую из салона фигуру, и открывает пышущий капот, выпуская новые клубы обжигающего пара. В его глазах читается негодование вперемешку с сожалением: предположительно сгорело сразу несколько свечей, и, судя по грубому стуку, полетел коленчатый вал, что в их случае считалось лишь вершиной айсберга. И как только доехал? Кавеху предстоит полное обследование оборудования двигателя, просмотр подвески и рулевой системы. Самое приоритетное он мог начать прямо сейчас, при заведённом моторе – глянуть какие именно свечи окончили счёты с жизнью, но железу нужно было дать остыть после неимоверной нагрузки, иначе был риск получить парочку неприятных ожогов.  — Глуши. Я не могу ничего рассмотреть, пока тут такая дымовуха стоит, — бурчит Кавех, наконец бросая взгляд на Хайтама.  — Легче сразу снять движок и на свалку.  — Это не фантик от конфетки, довожу до сведения, — хмурится.  — Верно. Это железка, которая по меркам спортивного регламента уже изнасилована вдоль и поперёк, — спокойно отвечает аль-Хайтам, но всё же наклоняется для того, чтобы ткнуть кнопку и заглушить работающий двигатель.  — Твоими же усилиями. Ты ведь совсем не видишь граней, где следует отбросить свою гордость и свернуть на обочину, а где продолжать вдавливать педаль! — Нужен коленчатый вал, полагаю, — вклинивается в разговор Сайно, бездушно осматривая убитый спорткар со стороны дверей. В его руках расположились испачканные маслом тряпки и те самые открученные болты с фильтром, а лицо своей каменной образины так и не изменило. — Такая пулемётная очередь стояла. — Я не знаю, остались ли они у нас. Возможно придётся сделать заказ, — Кавех ставит крышку капота на упор и Сайно согласно мычит, делая у себя в голове мысленную пометку. — И возможно не только на коленвал. Тут всё плохо. Обречено подорвать чьё-то шило в ближайшее время.  Хайтам делает вид, что не услышал очередной попытки уколоть, однако выглядит при этом слегка сконфуженным. Уязвлённым. Когда Кавеху позволили видеть такое лицо в последний раз, ничем хорошим это не закончилось, – с какой стороны посмотреть – едва ли руки дошли до масляного щупа.  — Тогда я пойду гляну, пока вы тут люлюкаетесь, — бросает Сайно уже на входе в служебное помещение, и исчезает за дверью. Слышится только металлический шум – полетели болты в ящик с производственными отходами.  Кавех тяжело вздыхает, наклоняясь над защитным кожухом двигателя. Пальцы ловко настраивают бинокуляр на очках для того, чтобы намётанный глаз смог разглядеть отклонения в проводной системе. В лёгкие на вдохе попадают мельчайшие частички копоти, остаются на слизистых привкусом кислого сгоревшего масла. Мысленное сочувствие бездыханной машине тут не поможет. Перед ним если не мертвец, то стремящийся к этой самой смерти энтузиаст, а владелец и глазом не ведёт, стоит, молчит. Будет просто замечательно, если Сайно сумеет откопать забытый всеми богами коленвал и лишние поршни под избитого хайтамовского страдальца, потому что к работе нужно приступать как можно скорее. Никаких проблем на стыках проводов и самом аккумуляторе он всё-таки не обнаруживает. — Судя по запаху, ты сжёг всё, что только можно было сжечь даже чисто теоретически. Клянусь, я не удивлюсь, если при разборке обнаружу ещё и сгоревшую сцепу, — начинает трещать без умолку Кавех, как и его терпение по швам. Хайтам всё молчит. — Я же говорил быть аккуратнее. Все эти призовые места не стоят здоровья водителя. Мы не на том веку живём, чтобы подобное казалось приемлемым. Какое ты хоть место занял? — Второе, — отзывается Хайтам как-то уж слишком близко, и сухо, грубо сжимает талию, но прижимается телом настолько противоположно-нежно, что дыхание перехватывает. — Да неужели? Хотя знаешь, я не удивлён. Я бы умер на месте, если бы эта бедняга, — Кавех стучит костяшками пальцев по кузову и прокашливается от собирающегося кома в горле. — Дотянула до первого. Дай угадаю… Ризли? — Мгм.  Кавех сдерживает усмешку и рвущуюся напалмом язвительную шутку. Нет, он не сомневается в способностях Хайтама, и даже по достоинству оценивает его старания каждый раз, но сейчас его бесконтрольное рвение к победе нужно было действительно осадить, с чем соперник прекрасно справился. И заодно подсобил с новой головной болью, разрастающейся со скоростью большей, чем сегодня демонстрировали участники на трассе. Для Кавеха далеко не было секретом то, что тело Хайтама реагировало на выбросы адреналина довольно специфичным образом, и если его стояк ещё был незаметен когда он только-только вылез из салона, то сейчас ощущался в полной мере, зажатый между чужим низом живота и кавиной задницей.  — Хайтам, я тебе просто напоминаю: мы на улице. И… Боже, я грязный, в конце концов.  — Понятие растяжимое, — бурчит Хайтам куда-то в затылок. Загребущие руки рывком разворачивают тело спиной к раскрытому капоту, и теперь чьи-то малиновые щёки могут красоваться не только перед металлом конструкций.  — Стой-стой, я серьёзно! — задушенно восклицает Кавех, перехватывая чужие запястья. — Хотя бы загони машину в бокс. После перерыва сюда не только Сайно, но и вся делегация Сумеру и Фонтейна сбежится… В отличие от тебя, я не собираюсь становиться сенсацией на ближайший год. — То есть ты настолько в себе уверен? Кавех проглатывает отвешенную ему издёвку и думает, что человек перед ним, на самом деле, настоящий хитрый лис по природе. Только ушей с выступающими клыками не хватает для полной уверенности. Хайтам же, полностью оправдывая своё безобидное прозвище, забирает всю бдительность Кавеха на себя и дёргает язычок ширинки вниз.  — Хайтам. — Успеем.  Вид опускающегося на корточки Хайтама безумно хорош, Кавех не может отрицать этого даже в своих взбалмошных противоречивых мыслях. Вместе с ним приспускаются до щиколоток рабочие штаны с нижним бельём, и Кавеху приходится бегло оглянуться по сторонам – они находятся буквально посреди асфальтированной площадки для захода автомобилей в мастерскую, и если сзади его шикарную задницу прикрывает – подпирает – собой кузов хайтамовской машины, то спереди вполне недвусмысленно сам Хайтам практически ничего не скрывает.  — Может, тебе нужно у специалиста провериться? Это ненормально, когда после гонок твоё либидо пробивает облака. Кавех попрекает только потому, что ему нужно хоть что-то говорить, иначе сгустки неловкости и стыда задушат его не хуже, чем ворона в павлиньих перьях у его ног. — Не вижу в этом никаких минусов, — ворчит в ответ Хайтам и вызывающе прижимается щекой к полуэрегированному члену, будто специально выводя Кавеха из его хрупкого равновесия, и тот на это действительно ведётся. — До твоего чувства значимости всё равно далеко.  Молчание. Попрекать, скандалить, язвить, вообще хоть как-нибудь отвечать уже и не хочется. Хайтам ведёт языком от основания вверх, помогая себе ладонью распределять слюни, и обхватывает губами головку, потянув вниз и освободив её от крайней плоти. Кавеху с тяжёлым выдохом приходится облокотиться ладонями о кузов, подставив и так пропотевшую спину взметающемуся раскалённому воздуху из подкапотного пространства. Хайтаму не нужно показывать, направлять, подавать невербальные знаки – он знает, как сделать приятно, и делает это. Одним слитным уверенным движением ладони проскальзывает по стволу вниз, накрывает ею яички и несильно сжимает, пропуская член глубже в горло.  Кавех сдерживает в себе порывающиеся вылететь высокие по тональности звуки даже когда Хайтам, давясь в себя, упирается носом в дорожку подбритых волос на лобке. Задаёт темп сам: вверх-вниз, вверх-вниз, постепенно наращивая его, пока Кавех не выдерживает, и со стоном не начинает двигать бёдрами навстречу плотно обхватившим губам. Хайтам позволяет брать себя в рот вот так, позволяет схватить за выбеленные природой волосы и насаживать глоткой на член до самого основания. Кавеху дозволено всё: Хайтам под настойчивыми движениями рук не противится задерживаться у основания, сокращая мышцы горла; не отстраняется, чтобы как следует откашляться от запавшей за надгортанник слюны, а держит в себе, усердно продолжает отсасывать, зная, как все кавины импульсы прямо сейчас ударяют тому напалмом, и, судя по мелкой, рваной дрожи бёдер, уже доводят до сладостного пика.  С помощью чужих рук он насаживается ещё и ещё, пока горячий член с каждым разом не упирается глубоко в глотку, марая слизистую предэякулятом. Дышать становится трудно, нечем, но Хайтам, стараясь подавить собравшиеся в уголках глаз слёзы, только сильнее вжимается лицом в пах. Сходит с ума сам, ощущая всю тяжесть плоти на языке, кончает, помогая себе сжатой в кулак ладонью, прямо на асфальт. Семя орошает запёкшуюся солнцем пыль и сворачивается на ней же. Кавеху много времени тоже не требуется – в порыве вжимает в себя чужое лицо в последний раз и спускает в расслабленное горло, услужливо подставленное Хайтамом. Всплеск ощущений перекрывает собой и тревогу о возможном визите прессы, и возвращающегося из подсобки Сайно. Быть замеченным сегодняшним вечером где-нибудь на первых местах в ленте новостей? Уже не так страшно на самом-то деле – Кавех, довольный, как сытый кот, отпускает хайтамову голову и пока тот хрипло откашливается и сглатывает излишки, практически заваливается на нагретый корпус автомобиля, даже не заботясь о спущенных рабочих штанах. Однако после малейшего шороха откуда-то со стороны рабочего помещения, Кавех соизволил опомниться и натянуть портки обратно.  Хайтам уже стоит рядом как не бывало – и на губах-то с подбородком ни единого следа их совместного перформанса не осталось. — Буду ждать новый двигатель к пятнице. — Чего?! — Вечером заеду, — целует Хайтам в щёку, коротко, с едва заметной улыбкой, которую распознать можно только знающему человеку, коим в единственном экземпляре по чистой случайности является зардевшийся от возмущения Кавех. — Ни о какой пятнице и речи быть не может! Ты спятил? Хайтама уже и след простыл. «Как всегда», — думает Кавех про себя. Как всегда быстро убегает прочь, понадеявшись успеть оторваться подальше от въедливых журналистов, знакомых, производственного шума, отдалённых криков публики и оставляя в полном одиночестве разбираться с неразрешёнными вопросами: чем же он заслужил такую занозу и как привести в чувства практически мёртвый спорткар, имея в запасе лишь двое суток?