В ночь с декабря по январь

Сумерки давно очернили весь город, не сумев справиться только с маленькими панельными светлячками. Горящий свет в окнах слабо освещал переулки и закутки улиц, разбрасывая сотни различных оттенков. Снег мягкими крапинками опускался на грязный и смятый дорожный ковер, а ветер насвистывал неказистую и незамысловатую мелодию. Полуоткрытая форточка впускала ночную январскую прохладу, занавеска едва покачивалась в такт настенным часам. Старая советская кухня. Пара мокрых тарелок, лежащих на полотенце, керамическая кружка с серебряной ложкой на столе. Две потертые табуретки с вязаными на них чехлами, дешевая и дурно пахнущая клеенка вместо скатерти. Девушка прислонилась бедром к подоконнику и подняла глаза. Столкнувшись с податливым и мягким взглядом, она улыбнулась. В этом маленьком жесте покоилась такая великая нежность, что озарив ею весь мир, человечество согрелось бы разом, купалось в лучах покоя и тепла, которого вечно так не хватает. А затем тлело. Медленно и мучительно. Уголки глаз защипало. Соленые дорожки беззвучно щекотали щеки и скулы. Она плакала, все так же ярко улыбаясь. Смотрела на подругу, утопая в том малом счастье, которое было ей так небрежно подарено. Потянувшись, она прильнула к ее губам, поддавшись неестественному порыву жадности и безрассудства. Она плакала, все так же ярко улыбаясь. Прикрыла глаза, утопая в том малом счастье, которое только что так смехотворно сама же у себя и отняла. Январская ночь обжигала, как и бессовестная жажда любить. Любить, не простившись в молчаньи.