Ревущие младенцы их решительно отталкивают.
Дети милые. По крайней мере, её дети будут именно такими.Отпрыски Гарри просто невыносимы. И дети Рона. Как и Невилла. И Пэнси (хотя её дети вообще-то и дети Невилла тоже, но суть не в этом).
Беременным можно есть всё что угодно: девятнадцать штук солёных огурцов разом. Целую упаковку чипсов со вкусом уксуса. Никто их за это не осудит, даже Лаванда.Беременность — это вообще-то не так уж и весело. Тошнит даже чаще, чем предупреждала Джинни. Хоть и говорят, что беременные «просто светятся», никаких признаков этого свечения всё ещё не замечено, а вот сходство с бесформенным троллем — с лихвой. Ещё нельзя есть сыр с плесенью :(
Было бы здорово взять небольшую передышку. Декрет сразу после переизбрания на новый срок — очень удачный ход.Можно ли считать рождение ребёнка передышкой? Материнство, вероятно, потребует больше внимания, чем должность Министра магии.
Дети входят в список «План на пятьдесят лет». Пункт 106, подпункт 2, если точнее.Пункт 106, подпункт 2 списка запланирован только через шесть лет: после выдвижения на третий срок в качестве Министра магии и уж точно не раньше, чем когда мир изменится к лучшему благодаря принятым ей законам.
Все черты характера будущего отца, о которых только можно мечтать, определённо есть в том, кто участвовал в зачатии её ребенка.Сколькими бы впечатляющими чертами характера ни обладал вышеупомянутый соавтор, он всё ещё — и это его самый главный минус — остаётся Драко Малфоем.
***
Гермиона не впервые составляла подобные списки. За прошедшие месяцы она писала их десятки раз, зная, что настанет день, когда ей придётся участвовать в крайне неудобном разговоре с совершенно невыносимым собеседником. К её вящему неудовольствию, этот список, равно как и все предыдущие, содержал одинаковое количество плюсов и минусов воспитания ребёнка вместе с Драко Малфоем. И Гермиона смирилась бы с этим фактом, не играй время против неё: каждый, кто приближался к ней ближе, чем на пару метров, моментально догадывался, что она в положении, по весьма многозначительно выпирающему животу. Если говорить начистоту, Гермиона не особенно рвалась разрешить сложившуюся ситуацию. После выпитой в непомерных для переваривания человеку количествах воды, семнадцатого похода в туалет и такого же числа сделанных тестов на беременность она решила, едва сдерживая подступающий к самому горлу ужас, что расскажет Малфою потом. И это «потом» до сих пор не настало, ведь у неё были дела и поважнее. Министр магии не могла поставить свою личную жизнь превыше интересов всей нации. Континента. Даже мира (думала Гермиона в те дни, когда была особенно горда собой). Так что она решила сосредоточиться на действительно важных вопросах: визите австралийского министра, подготовке Акта об освобождении домовых эльфов, Крайне Важном Проекте по Вязанию Крючком (голубого кардигана, который Гермионе пришлось сделать просторнее, нежели она планировала изначально). И теперь её «не-прокрастинация» так затянулась, что всю прошедшую неделю Гермиона провела в попытках неуклюже перемещаться из одного кабинета в другой, только бы ненароком не засветить живот, чем не раз вызвала недоумённые взгляды в свой адрес. Она решила, что сам факт молчания коллег об этой страшной неловкости служил достаточным подтверждением их бесконечного к ней уважения. Ей также пришлось признать, что эти списки аргументов за и против, составленные из лучших побуждений в попытке унять муки совести, на самом деле не имели никакого значения. Последствия её опрометчивого решения о ночи (любви? Нет, Гермионе совсем не нравилось это слово) столкновения гениталиями с Драко Малфоем были абсолютно очевидны, а их грандиозное — совершенно в малфоевском духе — появление ожидалось, если верить её целителю, уже в конце июля. Гермиона, конечно, осознавала: утаивание от Малфоя новости о наследнике в лучшем случае было сомнительным поступком, если не сказать совершенно гнусным. Она составила довольно хитрый план того, как она сообщит эту новость в какой-то призрачной точке в отдалённом будущем. В идеальном случае — до первого дня рождения малыша. Ну, по крайней мере, до того, как тот отправится в Хогвартс, это уж точно. Наверное. Гермиона задумалась, сможет ли она перекрасить эти говорящие, платинового цвета волосы, если гены Малфоя пересилят её собственные (по неизвестной ей причине она была уверена, что именно так оно и случится), и с какими философскими вопросами морали она столкнётся при смене физического облика ребёнка (ей нужно будет проверить особенности вынашивания метаморфов, есть ли какие-то способы повлиять на это?), когда крайне неудобная в своей неотложности возможность обсудить текущее положение дел возникла в календаре: Малфой назначил ей встречу. Гермиона заметила, что он безжалостно занял почти весь отведённый на обед час, оставив ей лишь жалкие пять минут. Уведомление мигало тревожным красным цветом, возвещая о том, что дело не терпело отлагательств. 12:10 — От Драко Малфоя. Срочно! — Инцидент публичного характера.***
Гермиона вздохнула. Именно об этом она мечтала: ещё немного времени наедине с руководителем её предвыборной кампании и по-совместительству-будущим-папочкой в попытках исправить очередную катастрофу, которую натворили её друзья, действующие из самых лучших побуждений, но совершенно несведущие в вопросах политики. Обычно этим другом оказывался Рон. Что ж, может, ей хотя бы удастся отвлечься. К тому времени, как Малфой зашёл в её кабинет, Гермиона уже успела убедить себя в том, что прямо сейчас уж точно не время раскрывать тайну. Она уже давно не репетировала свою речь «я-прекрасно-обхожусь-одна-и-с-ребёнком-тоже-справлюсь-без-помощников», а разговоры о поворотных в жизни событиях, по её опыту, было разумнее отложить на послеобеденное время, когда сытый желудок сможет умерить пыл и склонность одного политического деятеля к драматическому поведению. Дверь захлопнулась достаточно громко, чтобы дать понять: Драко едва сдерживал раздражение от того, что она (или Рон), сама того не подозревая, натворила. — Малфой, — произнесла Гермиона, не отрывая взгляда от пергамента, на котором размашисто и быстро писала. Это была одна из её уловок, чтобы продемонстрировать крайнюю степень сосредоточенности. — Присаживайся. Когда она показала рукой на кресло напротив, Малфой уже уселся в него, закинув ногу на ногу и пристально глядя на неё сквозь скрещённые пальцы. В его глазах было ледяное упрямство, которого она не видела с тех самых пор, как он уверил её, что поможет ей одержать победу на выборах (самыми, как он подчеркнул к её удивлению, законными и честными методами). — Чем могу помочь? Драко промолчал, внимательно всматриваясь в её лицо. Гермиона не привыкла сдаваться, поэтому продолжила немигающим взглядом смотреть на него. — Ты упомянул, что речь идёт о публичном инциденте. Рон снова болтал, что я оседлала дракона? Журналисты всё ещё настаивали, что это был эвфемизм. Драко ухмыльнулся. Она и раньше видела это выражение его лица; совсем не единожды. Но ощущать, что теперь его презрительная усмешка предназначалась ей, оказалось для Гермионы в новинку. Одной из многих вещей, которыми она восхищалась в нём, было умение Малфоя одним лишь взглядом прищуренных глаз довести любого репортёра до заикания. Не то чтобы вещей, которыми она восхищалась в нём, было так уж много. Совсем чуть-чуть, максимум парочка. Десятков. В любом случае, её восхищение касалось исключительно его профессиональных навыков, и ничего кроме них. — Мне правда не до… — начала было она. — Верно. Тебе не до этого, — резкость в его голосе резала ухо. Они хорошо сработались вместе как коллеги и… люди? Её нынешнее положение просто кричало о том, насколько они сблизились, пусть не последнюю роль в этом сыграло вино, которого Гермиона тогда выпила ровно на два бокала больше, чем обычно. — Рада, что ты согласен. Займись, чем бы это ни было, сам. Думаю, что мы уже достаточно доверяем друг другу. — Можно и так сказать. — Ладно, — заключила Гермиона нейтральным тоном, стремясь поскорее завершить разговор. Она решила, что справилась вполне достойно. — Это всё? — Нет, не всё. На его отказ просто живенько уйти, рука Гермионы дёрнулась от неожиданности так, что перо упало на пол. Она начала лихорадочно соображать, чем могла выдать себя в попытках остаться невозмутимой в его присутствии. — Что ещё нам нужно обсудить? — Она смогла наощупь найти перо и не разорвать зрительный контакт, твёрдо настроенная заняться подготовкой ко встрече с послом Андорры. — Может, это ты мне скажешь, Грейнджер? От ужаса мурашки побежали по спине. Малфой никак не мог узнать. Она тщательно выбирала самые свободные предметы одежды в своём гардеробе и старалась по возможности сидеть во время деловых встреч. — Не понимаю, о чём ты… — Ладно, — коротко и резко перебил он. — Последние дни были просто сумасшедшими. Есть идеи, что же такого я обнаружил? — Ни единой. — Гермиона перебирала стопку пергамента: ей нужно было чем-то занять руки, которые то и дело инстинктивно тянулись к животу. — Видишь ли, во вторник я ужинал дома и заодно изучал результаты твоих опросов, кстати, мне есть что о них сказать, как моя мать прервала меня, чтобы крайне смущённо, но, полагаю, довольно искренне поздравить. Гермиона была уверена, что Нарцисса постоянно поздравляла сына: будь то с очередной статьёй Риты Скитер, в которой та сделала комплимент его скулам, или с тем, что Малфой смог продержаться ещё один день среди простолюдинов. — А есть с чем? — Весьма сомневаюсь в этом. — Что… — Представляешь, моя мать искала редкий экземпляр книги в библиотеке, как вдруг заметила нечто странное на гобелене с фамильным древом. — Гермиона сглотнула, теперь стараясь смотреть куда угодно, но только не Малфою в глаза. Чёрт бы побрал эти фамильные генеалогические реликвии. — Может, теперь что-то придёт вам в голову, госпожа Министр? Ну же, они ведь не просто так зовут тебя самой талантливой ведьмой, а? Блять. Бляяяять. Гермиона вдруг крайне заинтересовалась пятном от чернил на указательном пальце, которое решила немедленно стереть. — На гобелене появилось твоё имя, Грейнджер. Гермиона мельком подняла взгляд: Малфой был в ярости, его губы крепко сжаты. Она снова уставилась на свои ладони. — Не может быть. — Она была категорически недовольна своим так не вовремя дрогнувшим голосом. Гермиона считала, что поборола это проявление слабости где-то между своим первым интервью в качестве министра и недавним увлечением утренними аффирмациями. — О, может, и ещё как. Гобелен изображает не только тех, кто родился в семье Малфой или стал её частью после свадьбы. — До чего любопытно, — Гермиона старалась казаться искренне заинтересованной, будто речь шла о невиданном научном чуде. На деле её голос звучал так, будто она самым жалким образом умоляла Малфоя поверить в её невиновность. Чернильное пятно всё ещё красовалось на пальце. — Да. — А что ещё оно показы… — Хватит валять дурака, Грейнджер. Даже остолоп Уизли и то сообразил бы. Гермиона сглотнула. Она была политиком, мастером манипуляции и полуправды. Проблема состояла в том, что всему, что она знала, она обязана именно Малфою. — Я думала, что мы говорим о гобелене. Малфой изо всех сил (ох уж этот его талант к легилименции, о котором слагали легенды) сощурился. Чёрт. — Гобелен изображает всех отпрысков семьи Малфой. — В это мгновение Гермиона окончательно поняла, что её песенка спета. — И их кровных родственников. Ну вот и всё, подумала Гермиона со всей ясностью рассудка. Она ещё не успела придумать ответ; скрывать, что беременна от своего коллеги, вовсе не входило в её планы по предвыборной агитации, которые они обсуждали. Ей вдруг стало так жарко, что вспотела шея. — Значит, этот инцидент… — Прямо сейчас я бы хотел обсудить личные дела, Грейнджер. — А именно?.. — Гермиона дотронулась до шеи: на ней выступила испарина. Из Малфоя, должно быть, вышел бы отличный следователь, подумала она. Впрочем, его прошлые связи с организованной преступностью были определённо преградой для подобной карьеры. — Что ты беременна от меня и решила утаить этот факт, — его тон не изменился, но в кабинете повисла оглушающая тишина. — По крайней мере, это объясняет, почему ты вдруг стала наряжаться в балахоны, хоть я и не знал, что можно найти ещё что-то более бесформенное. Секундная вспышка гнева уступила смирению. Гермиона, что было так непохоже на неё, смирилась с тем, что проиграла. — А. Ты об этом. Было что-то умиротворяющее в мысли о том, что теперь Драко знает. Гермионе будто стало легче дышать, и она вдруг вспомнила, что очистить пятно поможет палочка. Волнение прошло, и твёрдой рукой она наколдовала очищающее заклинание. Пауза затянулась, пока Гермиона ждала реакции Малфоя. Говорят, прямо перед смертью наступает момент блаженного покоя, и, если пришёл черед Гермионы, она была к нему готова. Этот разговор крутился в её голове сотни раз, и в каждом из них именно она сообщала Малфою, что ждёт от него отпрыска, а не наоборот. Гермиона обдумывала тон, которым сообщит эту новость, — деловой или спокойный — в зависимости от того, насколько сильно будет раздражена в тот день. Она представляла себе, как воспримет новость Малфой: от едва сдерживаемых слёз счастья до категорического отрицания правды. Гермиона явно не ждала в ответ гробовой тишины. С другой стороны, она и подумать не могла, что её уличат если не во лжи, то в утаивании правды. Она ведь была слишком умна для этого, по крайней мере, так она думала раньше. Но как уже случалось в прошлом, её довольно обрывочные знания об обычаях чистокровных и древних волшебных коврах привели к полному провалу. Гермиона постаралась вспомнить все пункты, которые хотела учесть в разговоре; она даже подготовила карточки, но те, к великому сожалению, были спрятаны в ящике её рабочего стола дома под видом контрактов на бюджет транспортного отдела. — Ты вовсе не обязан участвовать в воспитании. Обычно Гермиона представляла себе, что от этих слов Малфой вспыхнет от гнева, решительно заявит, что это даже не обсуждается и что он не позволит растить ей ребёнка в одиночку. Вместо этого Малфой неопределённо хмыкнул, вцепился ладонями в ручки кресла и лишь на мгновение уголок его рта дёрнулся вниз. — Ты этого хочешь? — уточнил он. Его лицо вновь приняло совершенно непроницаемое выражение. Гермиона открыла было рот, чтобы ответить согласием, как, к своему удивлению, засомневалась. Она и сама не знала, чего хотела. Составленные ей списки совсем не помогали принять решение. Гермиона нахмурилась, и Малфой тут же поспешил воспользоваться преимуществом, несмотря на своё волнение, которое предоставила ему возникшая пауза из-за неспособности Гермионы выдавить из себя хоть пару слов. — Потому что я бы хотел. В смысле участвовать. — В воспитании? — Да, — Малфой нахмурился. — Заниматься малышом. — А, — только и ответила Гермиона, потому что в мыслях была блаженная пустота. Всё шло так гладко, что у неё возникли некоторые подозрения. — Ты воспринял новость лучше, чем я могла представить. — Последние тридцать шесть часов или около того я провёл в подогретом огневиски, если не экзистенциальном кризисе, то в определённо тщательном обдумывании моих приоритетов. — Напряжение в его челюсти спало, будто нечаянное озарение вдруг принесло ему облегчение. — Ясно. И твои приоритеты… — Остаются неизменными. Главный из них — моя семья. Никакого ответа на это у Гермионы заготовлено не было, даже если бы все её карточки вдруг оказались прямо перед ней. Малфой невозмутимо посмотрел на часы. — Ещё нам нужно обсудить публичную сторону вопроса. — Да, — быстро ответила Гермиона, предпочитая перейти к более насущным темам, нежели говорить о чувствах. Она всё ещё пыталась прийти в себя, лихорадочно соображая, как Малфой вдруг вытащил из кармана и бросил на стол небольшую бархатную коробочку: та перекатилась по исписанным бумагам и остановилась прямо рядом с её левой рукой. — Я всё обдумал, — Малфой кивнул, взглядом показывая на коробочку. Выражение его лица смягчилось, а губы тронула самоуверенная ухмылка, которую Гермиона так хорошо знала и люби… кхм, то есть терпеть не могла. Коробочка открылась с глухим щелчком. Гермиона только и успела заметить яркий блик огромного — ну кто бы сомневался! — жёлтого бриллианта. — Нам надо пожениться.