Тюремный секс

      Тюрьма меняет людей. Я уяснил это буквально с первых дней пребывания в местах не столь отдалённых. Как я там оказался? Ну, скажем так, отказывать в сексе слабой на передок женушке верховного судьи, было плохой идеей. Как сейчас помню, я работал на очередной тематической вечеринке посвящённой Хэллоуину: развлекал малолетнего дебила, родившегося с золотой ложкой в жопе. Которому были до фонаря карточные фокусы, да и остальная программа тоже. Эта малолетняя сволочь никак не реагировала на мои потуги развлечь его. Он весь вечер провтыкал в телефон, в отличии от его назойливой мамаши. Большую часть шоу я ловил на себе похабные голодные взгляды этой шлюшьей курвы. Мразь постоянно вилась вокруг, как сука во время течки, то и дело повисая у меня на шее. Впрочем, её муженьку на это было насрать. Он ещё в самом начале праздника упился в сопли. Так и проторчал мордой в салате всё то время, пока я в клубе находился.       Когда программа была отработана, я сразу же засобирался покинуть мероприятие, сильно мне там не нравилось. Напрягало излишнее внимание. Моей ошибкой стало то, что я не свинтил сразу же, а попёрся в сортир. Ну, бля, против природы ничего не попишешь — сильно прижало поссать. Там-то богатенькая шмара меня и настигла: зажала в тесной кабинке. Не успел моргнуть, а эта сука уже свои грабли мне в трусы запустила. Я грубости к женщинам не проявлял никогда, но тот случай стал исключением. Пихнул курву от себя и без оглядки помчал на выход, а она очень некстати башкой пизданулась об железный косяк. Голову она не проломила — хотя, беря во внимание срок, который я отматываю, лучше бы ёбнулась насмерть, — а вот обиду затаила.       На следующий же день ко мне в дом вломился целый отряд силовиков. Меня грубо ткнули мордой в пол, потрясли перед носом какими-то драгоценностями, тут же повязали, и ничего не объяснив, увезли с собой. Даже прав, суки, не зачитали. Как потом выяснилось меня обвинили в краже. Ещё и за уши притянули моих ассистентов, мол, мы действовали организованной группой, и обчистить гостей вечеринки — заранее было тщательно нами спланировано. Я, честно признаться, знатно охуел, когда адвокат вывалил на меня этот высер. Таких охуительных историй даже по телику не показывают. Естественно, обратного нихуя доказать не удалось, вот мне и впаяли десять лет строгача по 158-й. Ещё и лям деревянных отжали в качестве штрафа. Не то чтобы это ударило по карману, но было неприятно.       Первая неделя для первохода самая тяжелая, особенно, когда ты кент смазливой наружности, ещё и с тонкой душевной организацией. Тут таких не любят. В тебе сразу заподозрят пидора, с радостью насаживающегося очком на любой подвернувшийся член. Вести себя надо правильно: особо не трепаться, но и не молчать, иначе подумают — есть что скрывать; не стоит жать руки всем подряд — можно запачкаться о петуха, тогда не то что до конца срока, а до конца жизни уже не отмоешься; не выёбываться, но если кто на тебя быканёт, нужно ответить — в противном случае чморить будут, пока не откинешься. И вот чтобы не загнали под шконку или в обиженку, пришлось очень быстро подстраиваться под новые реалии. Мне это удалось. Не знаю, может, я и впрямь баловень судьбы, как мне всегда раньше Олька говорила. Кстати, о ней — бросила меня стерва. Мало мне было судов, так она сверху накинула — решила развестись. Отсудила ребёнка, хату и добрую половину нажитого имущества. В общем, полный пиздец. Дурак, бля, надо было брачный контракт составлять. Ну, что уж теперь — после драки кулаками не машут.       И вот вроде бы я уже освоился, зарекомендовал себя и твёрдо закрепился в мужиках, как случился очередной удар под дых. Два грёбаных пидора: пупкарь Серёга Пыжев и тюремный психолог Вадим Шлахтер — стали недвусмысленно засматриваться на мою жопу. Да так палевно, что диву даюсь, как я до сих пор ещё не зашкварился.       Однажды довелось мне быть свидетелем, как тут одного блатного опустили. Правда, совсем по другим причинам — пиздел много. Ну, вот и допизделся. Обсуждал с сокамерниками, что, мол, Дементий, — мы его звали Рептилией, — любит в очко долбиться. И дырку ему шлифует не кто-нибудь, а по самые уши замаранный петушара Олежка. Петухов касаться — дело постыдное и моментально наказуемое, но в очко их ебать — не возбраняется. А вот если ты петуху жопу подставляешь — дело совсем другое, зашкварное. Но о таком между собой болтать здесь не принято. Пока не пойман за руку, как дешёвка, развлекаешься сугубо исходя из собственных предпочтений.       Рептилия не выдержал такого позора и вскрылся. А петух его, возьми, да и отомсти за отъехавшую дырку: прыг голеньким на Тимурку, — до тех самых пор уважаемого мужиками Доктора — и давай облизывать ему шею, да в губы целовать. Ну вот и всё: некогда блатной разжалован и опущен на самое дно. Место его у параши, даже, когда выйдет, всё равно не отмоется. Постыдное клеймо теперь с ним пожизненно останется.       Вот я и стал осторожничать. Оно мне надо, чтобы меня до суки понизили, или ещё чего похуже? Старался всячески избегать двух старых извращенцев, под руку им не попадаться. Но как бы не так: территория ограниченная и охраняемая. Бегай не бегай, а всё равно за жопу схватят. Так я и оказался однажды стоящий раком посреди кабинета Шлахтера, прижатый Пыжиком мордой в стол.       Психолог хренов куколдом оказался. Пока у него на глазах кого-нибудь в жопу не отдерут, хуй у Вадимки не поднимется. А вот, когда наконец хрен взыгрывает ебливым настроением и приободряется, тогда Шлахтер и подпускает к сладкому — любит, только когда его орально ублажают. За всё время наших консультаций, не припомню, чтобы он хоть раз оттарабанить меня кроме, как в рот, ещё куда-то намеревался.       Пыжик же на деле оказался совсем другим. Этот наоборот, любит нежничать и без умолку трепаться в процессе. Забавно, но он всегда готовится ко встрече со мной: намывается, настирывается, даже конфетки мятные жуёт. Но, сука, лучше бы хоть раз смазку с собой прихватил. Так нет же, из раза в раз обходится одной слюной. А у меня в анусе потом днями напролёт саднит нещадно.       Но я ведь тоже не пальцем деланный: быстро сумел подстроиться и выжать из наших совместных встреч выгоду. Оно ведь только в первый раз за себя стыдно и противно, когда хуй в чужой мужской шершавой ладони каменеет, потом становится уже плевать. Порой даже удовольствие получить можно. Особенно с Пыжиком. Серёга пиздец внимательный и обычно радеет за обоюдное наслаждение.       Вадим, правда, как-то пытался меня осадить, грубость применял. Но я идиотских шуток не понимаю — мигом оскалился. Шлахтер не дурак, сразу смекнул у кого во рту его член находится. Моргнуть бы не успел, как вместо торчащего хера зияла бы дыра. Ну и кем бы он был после этого? Так я и приручил зверюг, стал с них необходимое мне для жизни на зоне требовать. К слову, мой счёт втрое увеличился, куревом я теперь на постоянке обеспечен, ну и снабжен теликом. Со мной отныне, как с хозяином ящика, никому недозволенно конфликтовать. А то вдруг меня переведут в другую камеру, и что тогда? На собственные и без того опостылевшие рожи смотреть?       Вот и сегодня мне очередная встреча с тюремным психологом назначена. Стою как дурак, отираюсь у стенки кабинета, жду третьего участника — пупкаря. Без Пыжика лёд с места не тронется и веселье не начнётся. В заднице уже зудит от предвкушения. Как говорится быстрее начнём, быстрее закончим.       Слышу, как щёлкает дверной замок. Теперь нам никто не помешает. Хренов Серёга, не успевает переступить порог, а уже сзади ко мне прижимается. Шепчет на ухо о том, как сильно по мне скучал, о том как хуй в штанах его наливается. А я и без слов всё понимаю и чувствую. Пиздец, он будто ножом мне в копчик тычет. Старый пердун, небось без таблеток елда хрена с два встанет, потому он и задерживается каждый раз. — Илюшка, Илюшенька, — кусает меня за мочку, легко зубами кожу оттягивает, горячим дыханием шею обжигает. — Сладкий, думал о тебе всё это время.       Одну руку под робу мне запускает и живот оглаживает, второй по голове гладит, лицом к себе разворачивает. Слюнявым ртом по подбородку мажет, к моим губам прижимается, юркий язык внутрь запускает. Лижется рьяно, словно пёс истосковавшийся по хозяину. Подталкивает меня вперёд к столу, с поверхности которого моментально всё лишнее на пол слетает. — Илюшка, сладенький.       Каждый раз корёжит от этого. Уж лучше бы ты молчал. Но здесь только мне положено играть в молчанку. Старым пидорам нравится думать, что ломают меня. Это было главным их условием — не говорить с ними во время консультаций.       Пыжик задирает робу повыше, густо мне живот зацеловывает. Борода его приятно кожу покалывает. А он выше поднимается, прихватывает губами сосок и посасывает. Знает ведь, что мне это не нравится, потому на меня лукавый взгляд бросает, тут же сталкиваясь с моим — недовольным. Он издевательски ухмыляется. Снова мне в рот язык проталкивает: по нёбу скользит, по зубам, с моим языком сплетается. Гладит по спине, ниже спускается, крепко обхватывает ягодицы, вжимая меня в себя. С губ срывается рваный хрип. Пыжик довольный собой пиздец. Поощрительно шею мне зализывает, пока столешница больно в задницу упирается. — Ну же, Илюшка, чего такой скованный? — вполголоса произносит у самого уха. — Знаю, что ждал встречи не меньше.       Разворачивает меня к себе спиной, теснее прижимается, а после нагибает — снова мордой в стол впечатывает. Задирает робу к лопаткам и руку просовывает между мной и столешницей, подхватывает под животом и ближе к себе подтягивает. Одним рывком штаны вместе с бельём к коленям стягивает. Легко бьёт по щиколоткам, чтобы я ноги пошире расставил. — Мой хороший, — не вижу, но точно знаю, что сволочь улыбается. — Такой податливый, такой послушный.       Пыжик гладит меня по ягодицам и раздвигает их. Слышу похабный звук плевка, чувствую, как между булок вязкая слюна стекает. Инстинктивно сжимаюсь весь. Блять, не могу расслабиться и поймать ебливое настроение. Сука, так дело не пойдет. Закрываю глаза и судорожно выдыхаю. — Такой робкий, будто в первый раз, — тихо смеётся Пыжев, и я слышу, как он опускается ещё ниже. — Расслабься и получай удовольствие, сладкий. Всё для тебя.       Ощущаю, как горячий язык проходится у меня между булок. Я непроизвольно дёргаюсь и членом проезжаю по столешнице. А Пыжик, не жалея слюны, принимается анус мне вылизывать. И такие, блять, кульбиты языком выделывает, что я чувствую, как начинает тянуть в паху и член, сука, твердеет. Дыхание становится неровным, а сердцебиение учащается. Я уже сам развожу ноги шире, настолько, насколько позволяют хреновы штаны, сковывающие в коленях.       Чёртов Пыжик продолжает истязать: проталкивает палец мне в очко, задевая грёбанные волоски. Сука! К большому сожалению жопу на зоне никак не побрить. Душ общий: никаких тебе перегородок, кабинок и прочего. Да и лезвия тупые, и выдаются на короткое время под запись. На корты при всех не присядешь, чтобы зад себе отполировать — это верная дорога в петушиные ряды. Вот и приходится мириться с вынужденными обстоятельствами. — Сладкий, ты чего такой тихий? — поднимаясь, спрашивает Пыжев, прижимаясь ко мне вставшим хером через штаны, и добавляет палец. — Хочу слышать тебя.       Я упрямо стискиваю зубы и сильнее зажмуриваюсь, но охотно насаживаюсь на крупные пальцы. — Разве тебе неприятно? — звучит очередная издёвка, а внутри меня размеренно двигаются уже три пальца. Пыжик не собирается останавливаться и добавляет четвёртый. Перебор, мне больно. Я сжимаюсь и рвано выдыхаю. Блять, когда-нибудь, он точно протолкнёт в меня целый кулак. Будет совсем пиздец, если соглашусь ещё и на это.       Серёга резко вынимает пальцы, и снова плюёт мне на дырку, раздирая ягодицы. Слышу, как звенит пряжка от ремня, шорох одежды. Сраный Пыжик явно торопится мне присунуть. Он оглаживает мои бёдра, без грубости, почти нежно. Трётся членом между булок, и тычется влажной головкой мне в анус. Входит не полностью, так на полшишечки, и сразу вытаскивает член. Повторяет так несколько раз. Дразнится ублюдок, а мне уже невмоготу терпеть. Я недвусмысленно толкаюсь задницей ему навстречу. Давай, сука, сделай то, за чем пришёл. — Не терпится, да? — снова издевательский смешок.       Да, сука, не терпится.       Он сжаливается надо мной и входит на всю длину. Медленно заполняя меня. Люто хочется дрочить, и я пытаюсь привстать, отталкиваясь руками от поверхности стола. Но меня моментально пресекают. — Нет, Илюшка, сегодня будет по-моему.       Серёга возвращает меня в прежнее положение, и заведя мне руки назад, крепко сжимает их, скрестив на пояснице. Пиздец, как не удобно. Он начинает двигаться внутри меня. От частых толчков, я проезжаю возбуждённым членом по уже скользкой от пота столешнице. В башке сплошной туман, нихрена не соображаю. Хочется ещё и ещё. Чтобы брал резче, чтобы трогал везде. Пыжик будто прочитав мои мысли, меняет угол проникновения, и, сука, задевает возбуждённую простату. Я не сдерживаю стон и открываю глаза, хочу видеть Серёгу, но сталкиваюсь с сальным взглядом Шлахтера напротив. Грязное животное широко расставив ноги, во всю наяривает себе елдак, пристально наблюдая за нами. С уголка рта у него свисает слюна. Тонкая прозрачная нить тянется и стекает ему прямо на расстёгнутую рубашку. Вот урод. Жалкий отвратительный мудень. — Илюшка, — слышу как хрипит сзади Пыжик, у него напрочь сбилось дыхание. Кажется, в его возрасте столь резвые скачки даются ему тяжко. — Не молчи. Покажи мне, как тебе приятно. Хочу слышать, как тебе хорошо.       Он отпускает мне руки и просит приподняться. Я делаю, как он сказал. А в следующий момент, он уже затягивает петлю у меня на шее. Ремень больно врезается в кожу, а Пыжик лишь сильнее натягивает импровизированный поводок, заставляя прогнуться в пояснице и откинуться назад. Я хватаюсь за стол, чтобы была хоть какая-то опора. — Не молчи, — шепчет над ухом. Касается меня, крепко сжимая член. Усердно работает кулаком, едва поспевая за частыми толчками. — Поцелуй меня, — требует.       Петля затягивается сильнее. Серёга перекрывает мне кислород. В глазах темнеет. Я упираюсь затылком ему в плечо и еле поворачиваю лицо туда, где секунду назад слышал его голос. Ни черта не вижу, но ощущаю его дыхание на губах. Он несколько раз проходится по ним языком. — Кончи для меня, Илья. Кончи для меня.       Как хорошо, что в желаниях мы с ним сходимся. Я на грани того, чтобы отключиться. Пусть зрение на время потеряно, но осязание обостряется многократно. Каждое движение, трение, касание, его горячее дыхание на моей коже, шершавая рука на члене, ощущаются в миллиард раз приятней. Я отпускаю себя. Мои стоны и хрипы рвут пространство, заполняют всё вокруг. Я остервенело насаживаюсь на член, и, когда кажется, что вот-вот потеряю связь с реальностью — кончаю. Изливаюсь в руку Пыжева. Он ослабевает ремень и что-то шепчет мне на ухо. Снова раскладывает меня на столе. Ещё пара толчков и Пыжик кончает мне на поясницу. Чёрт, как же меня мажет.       Я, блять, не могу отдышаться. Сердце колотится где-то под кадыком, а перед глазами всё нахрен расплывается. Пыжик как обычно, заботливо вытирает с меня свою сперму, снимает с шеи ремень. Хренов разнузданный паскудник, повезло мне с тобой. В отличие от Шлахтера. Пришла его очередь развлекаться. Ему плевать на мои желания и состояние. Он хватает меня за шкирку, и комкая робу, стаскивает со стола. Я неуклюже падаю перед ним на пол. На ощупь пытаюсь натянуть штаны на мокрую задницу. Пожалуй, на сегодня с неё хватит приключений. Да и Шлахтер фанат развлечений несколько иного толка. Поднимаюсь на ноги.       А когда зрение полностью возвращается, я вижу, как Шлахтер разваливается в кресле, широко расставляя ноги. У него из расстёгнутой ширинки поверх резинки трусов торчит вставший хуй, и будто полицейская сигналка, призывно маячит розовая головка, блестящая от естественной смазки, в полной боевой готовности. — Сюда, — манит меня к себе Вадим. — На колени.       Вот же мразь, вечно этот приказной тон. Бесит ужасно, но я послушно опускаюсь перед ним на колени. Всё равно этому пидору много не нужно. Он уже на пределе. Минута возни и я свободен.       Он касается моего лица и проводит огрубевшей ладонью по скуле, останавливается на губах. Проталкивает грязные жирные пальцы мне в рот, тычет их прямо в глотку. Надавливает на язык и зубы, оттягивая нижнюю челюсть. Смотрит заворожённо, пуская слюни от удовольствия. Вижу по его ублюдским глазам, что он борется с желанием плюнуть мне в рот. Но столкнувшись со мной взглядом, не осмеливается этого сделать и благоразумно вытаскивает пальцы. — Соси, — бросает мне презрительно, хотя в глазах его блестит желание и нетерпение.       Он не дожидается моих действий, хватает за бритый затылок и притягивает к себе ближе. Влажная головка мажет мне по подбородку и проезжает по губам. — Соси.       Не успеваю открыть рот, а старый боров уже засаживает мне свой хер прямо в горло. Хорошо, что у Шлахтера хуй короткий, плохо только, что толстый. Остаётся надеяться, что челюсть не заклинит, иначе придётся дольше с ним возиться. Подонок продолжает давить на затылок, толкаясь глубже мне в рот. Я носом утыкаюсь ему в волосатый лобок. Сука! Потом не меньше недели придётся ходить и лобковые из зубов выковыривать, да отхаркиваться, как кошак, наглотавшийся шерсти. Ненавижу.       Когда у меня на глаза наворачиваются слёзы, Шлахтер наконец-то ослабляет хватку. Я отстраняюсь, чтобы вдохнуть немного воздуха. И тут же беру ситуацию в свои руки. Крепко перехватываю член у основания, языком прохожусь по длине и губами накрываю головку. Ритмично двигаю головой, не обделяя обвисшие Шлахтеровские яйца вниманием.       И минуты не проходит, как сраного психолога бьёт крупная дрожь. Я вовремя успеваю отстраниться, так что кончает он мне в руку. Пидор закатывает глаза от удовольствия и хрипит так тяжело и так часто, будто ему не отсосали, а он только что километровку на время пробежал.       Я поднимаюсь на ноги и тут же сталкиваюсь с Пыжевым. Он платком вытирает мне руку. Смотрит прямо в глаза и улыбается. Дочиста стерев сперму с кожи, накрывает мою ладонь своей, а затем, легко целует костяшки пальцев. Вот же извращенец. — До встречи на следующей неделе, сладкий, — игриво подмигивает он, закрывая за мной дверь.