You should see me in a crown

You should see me in a crown,

I'm gonna run this nothing town...

Watch me make 'em bow -

One by one by one. One by one by...

You should see me in a crown.

©"You should see me in a crown", Billie Eilish

—Твой ход. Каблук ботинка нетерпеливо постукивает по полу. Тело человека в кресле напротив Шерлока расслаблено, но в глубоких карих глазах острыми иглами застыла одержимость. Говоривший кивает в сторону шахматной доски и сцепляет ладони в замок. —Ну и чего ты ждешь? Ходи! — раздражение в голосе проявляется отчетливей. Впервые за все время, что он находится в полутемной комнате с неоново-красным освещением, Шерлок поднимает взгляд. Интересуется спокойно у того, кто его сюда притащил: —Что ты с ними сделал? В ответ ему фыркают. —Почему обязательно я? Боже, Шерлок. За кого ты меня принимаешь... Кто я, по-твоему? Развратник-нечестивец Калигула? — Мориарти с придыханием закатывает глаза, — Ничего я с твоими друзьями не делал, прекрати паранойить. Глубокий вдох и рассеяно перебирающие по столу пальцы. Отвечая, детектив по-прежнему спокоен: —Не ты. Твои люди... Ты не любишь пачкать руки. На этот раз Джим смеется, счастливый до безобразия. И хлопает в ладоши, пока в глазах горит огонек неуёмного восторга - с каждой минутой все более и более маниакальный: —Бинго! Видишь вон те экраны? Да, вот эти, с твоими похищенными близкими. Ну да, каюсь, похищенными моими подчинёнными... Опустим подробности. Каждый раз, когда кто-то кого-то съест... — преступник хватает черную пешку и трясет ею у него перед носом, — Слышишь меня, Шерлок? Каждый. Так вот, каждый раз будет умирать кто-то из людей. Твоих или моих, не суть. Вот это уже моя собственная идея!.. Тон так и лучится самодовольством. Если бы Шерлок не знал его лучше, он бы решил, что тот напрашивается на похвалу. —И твоя идея заключаются в том, чтобы сломать меня, — пристальное внимание перемещается на краткий миг с доски на его лицо. Джим озадаченно замирает. А детектив в который раз поражается про себя, насколько молниеносно у него менялось настроение. Сейчас, к примеру, вид преступника напоминал изнеженного кота с преступно довольной мордой, которого поймали за порчей обоев. —А-а?.. — от удивления Мориарти поперхнулся воздухом. Чуть приоткрыв рот и выпучив комично глаза с длинными ресницами, уставился на него. Он не хотел его ломать. Что за бред, фыркает про себя Джим, возвращая на лицо прежнее - озорное - выражение. Если интересную вещь испортить, она уже никогда не будет такой интересной. Ему нравилось обычно разрушать, портить и разбирать на кусочки, с садистским восторгом наблюдая за извращенным нечто, которое сотворил он. Это была его личная подпись, доказательство, что он может привнести в мир что-то своё - разрушив что-то чужое. Однако были и другие варианты. Хорошо ухоженные, смазанные бальзамом губы растягивает улыбка. Джим блуждает глазами по комнате, задумчивый. Как-то в детстве он разобрал игрушечную головоломку. Не сломал - разобрал. Это важно. Решить ее было нетрудно, ему хватило пяти минут... Зато потом у него оставалось время на то, чтобы развлечься. Он развлекался тем, что разобрал на мелкие составляющие. А после соорудил из нее нечто новое. Нечто, что хотел видеть только он. Как скульптор, ваяющий произведение искусства, он дробил вещь на мелкие кусочки и собирал заново. Склеивал в своё собственное, извращённое творение забавы ради. С человеком, как и любой другой вещью, это работает точно так же. Мориарти переводит взгляд на Шерлока. Вдруг разом собравшийся и чуткий. Он напевает, намеренно не попадая ни в одну ноту нестареющей классики: —Don't. Stop. Me. Now... 'Couse I having a good time, having a good ti-i-i-ime! —Чудесные вокальные данные. Но я бы не советовал идти с этим на гастроли, — невозмутимо отвечает Шерлок, переставляя на доске ладью, — Шах. Мориарти в ответ лишь ухмыляется лукаво: —Не-а, не согласен. Белая ладья блокирована черным ферзём. Доступ к королю перекрыт плотной стеной из миниатюрной конницы, башен и пешек. Однако детектив по-прежнему спокоен: —Даже так? Подцепленная кончиками пальцев пешка становится на место черной ладьи. Шерлок глядит какое-то время на новую расстановку фигур - и, внешне абсолютно спокойный, вновь переводит взгляд на Мориарти. Тот подскакивает на месте от возбуждения. —Вот за это я тебя и люблю! С тобой не скучно, — близко-близко к уху восторженно восклицают, из-за чего Шерлок чуть кривит губы. Приподнимает голову, и в свете неоново-красных огней помещения лицо Джима выглядит так же нелепо-пугающе, как очертания жестокого ребёнка, выдёргивающего лапы пауку. Он был практически уверен в том, что новая интересная игрушка завлечёт Мориарти надолго - прежде, чем тот наконец наиграется и выбросит её за ненадобностью. Точно так же, как он делает сейчас со своим ближайшим, как было известно Шерлоку, подчинённым. По фамилии Моран, кажется. У него нет абсолютно никакого желания переводить взгляд на мониторы, но все же он это делает. И слегка кривится, едва видит, как связанному человеку в камере пихают в рот пистолет. Джима, впрочем, это не смущает. Он только пожимает плечами: —Что поделаешь, правила есть правила. Громкий выстрел совсем немного приглушён столкновением о череп обездвиженного пленника. Шерлок старается не обращать внимания на истошные крики по радиосвязи, которую Мориарти специально поднёс поближе к его уху. Зная, что тот даже не двинется: снайперы всегда начеку. Преступник между тем снова кусает в исступлении губы. Обращается к нему маниакальным шёпотом, помеременно то повышая, то вновь понижая тон: —Ты знаешь, а ведь я не шутил, когда говорил, что с тобой веселее, чем с другими идиотами. Потому что мы похожи, Шерлок. Ещё как похожи. Как сиамские близнецы - ой, посмотрите, их забыли разделить! - такие одинаковые... Вместе они составляют единое целое. Прямо как мы с тобой. Инь и янь, соус и паста, Гензель и Гретель... А, стой, это немного из другой оперы... Детектив не успевает вставить и слова. Шерлок уже в шаге от того, чтобы отключиться от беспрерывной сумбурной болтовни. Он и представлять не хочет, сколько нужно платить своим подчиненным, чтобы они выслушивали это каждый день. Он бы давным-давно застрелился. Закинув ногу на ногу, Джим снова откидывается всем телом на спинку своего кресла. Кажется, он немного сбавил красноречие и готов продолжить первоначальную мысль: —О чём это я? А, да. Мы похожи. Разница только в том, — акулья улыбка сверкает на преступно довольном лице, — что я лучше. Дыхание криминального гения, наклонившегося к нему вплотную, тёплое и немного терпкое. Еле уловимый аромат сладкой ваты и сигаретного аммония: Мориарти курил "Harvest" около часа назад, перебив после табачный запах жвачкой. Своей любимой, судя по всему, которую он не выпускал изо рта даже в здании суда. На лице детектива мелькает еле уловимая усмешка. Ему прекрасно известно, что Джим наблюдателен: значит, он ее заметил. Шерлок позволяет приподняться уголку губ вверх при своих следующих словах: —Похожи. Так же, как пенициллин и крысиная отрава? —Alle Dinge sind Gift, und nichts ist ohne Gift. Тебе ли не знать, — лукаво улыбается преступник. Ноги вальяжно скрещены, в глазах - любопытство. Без колебаний ему отвечают: —Аllein die Dosis macht dass ein Ding kein Gift ist. "Только доза делает яд лекарством, а лекарство ядом"... Популярная байка вследствие кривого перевода. В оригинале он имел в виду совсем другое. —А я о чём! Обман, обман, кругом обман!.. Кстати... Ам. Вкусно. С широченнной улыбкой Джим толкает своей королевой белого слона, так, что он с негромким стуком ударяется о поверхность доски. А затем, той же фигурой проделывает то же еще с двумя пешками на своем пути к королю. Шерлок чувствует, как горло сдавливает. Глупое детское желание зажать руками уши и зажмурится становится просто невыносимым. Но ему прекрасно известно, что это не поможет. Даже если он это сделает, он все равно будет слышать стоны боли Лестрейда, миссис Хадсон и своего брата. Из которых в этот самый момент люди преступного консультанта медленно, капля за каплей, вытягивали вместе с кровью жизнь. Все, что ему остаётся - сделать как можно более равнодушное выражение лица и смотреть. Он не собирается доставлять Мориарти удовольствие своей мини-истерикой - учитывая, что последнее было скорее по части преступника. Поэтому он просто молчит и смотрит на смерть своих единственых близких людей. Словно сквозь толщу песка до Шерлока доносится насмешливый голос. Такой далёкий и еле слышный, словно откуда-то очень-очень издалека: —Забавно, правда? Гуманисты утверждают, будто каждый человек индивидуален - но внутри-то они все одинаковые. Как на подбор: печень, сердце, селезёнка... Рудиментарные пережитки прошлого. Многократно пережёванный эволюцией homo sapiens. Ошмётки отмерших тканей, проникающие тебе в горло вместе с пылью. Ску-ука. Мориарти демонстративно зевает. Шерлок на грани. В шаге от того, чтобы не сорваться в бездну, к краю которой его так легко и играюче подталкивал Мориарти. Лишь каким-то невероятным усилием воли ему удаётся сохранить бесстрастное выражение лица. Он говорит негромко - совсем немного осуждающе: —Молодец. Тебе удалось убить чужими руками связанных и беспомощных людей. Можешь по праву собой гордиться, Джеймс. —Ой, вот только не надо... Это ты их убил, а не я. Вернее, не смог защитить. Но это ведь одно и тоже а? О-о-о, — Мориарти задыхается от волнения, возбужденный, он даже тискает пальцами край стола, — А знаешь, о чём я все время думаю? С кем из своих друзей ты спал? Или, может, ты не спал вообще? Ну-ка, как юный высокофункциональный социопат проводил холодные зимние вечера, хм-м-м? Последние слова он произносит, чуть посмеиваясь визгливым своим хохотом. Может быть, его забавлял термин, которым окрестил сам себя Шерлок. В конце концов, ему точно не требовалась никакая классификация. Он просто... Был. Джеймс Мориарти просто был тем, кем он является - кем он должен являться - вот и всё. Все остальное не имело никакого значения. Усилием воли вырвавшись из захватывающих сознание Чертогов Разума, Шерлок незаметно моргает. И вновь обращает свое пристальное внимание на преступника, который уже успел позабыть про их шахматную партию и усесться по-турецки на полу. Прямо перед его креслом. Умильно подперев рукой подбородок и ухмыляясь ему во все тридцать два. Детектив с трудом борется с желанием помассировать виски. Концентрация внимания у его противника и правда будто у рыбки-гуппи. В отличие от интеллекта, к сожалению. Теперь, например, самопровозглашенный Наполеон преступности вдруг заинтересовался его половой жизнью. Шерлок думает мрачно, что, зная его, эта навязчивая мысль будет преследовать Мориарти до тех пор, пока он не получит ответ. Разумеется, можно было бы это игнорировать - что, безусловно, его разозлит. Еще бы. Никто не любит, когда спектакль одного актера проходит впустую. Но пока было слишком рискованно выводить его из себя. Подыграть - лучшее решение, чему он и следует. Именно поэтому Шерлока не особенно удивляет, что его мнение никого не волнует. Мориарти уже чуть подался вперед, темная радужка сверкает восторженно-предвкушающим блеском. У него с любопытством интересуются: —Скажи мне, ты правда девственник? —Сомневаюсь, что тебя это касается. —Да ладно, — стонет Мориарти, и в его голосе Шерлок отдаленно замечает нотки ребяческого нетерпения. Эта мысль заставляет его усмехнуться, — Тут же все свои, эй! Ну скажи, ну правда? Я угадал? Детектив вздыхает. У него начинает болеть голова. —Нет. Я не девственник, — краткий ответ. —Чёрт, — Джим цокает языком, раздосадованный, — Приношу глубочайшие извинения. Иногда я теряюсь в пространных выводах. Они, ну, знаешь... Только у меня в голове. Мориарти хихикает, шевеля в воздухе длинными пальцами. Хотя он был значительно ниже Шерлока, это вовсе не мешало ему смотреть свысока. Высокомерно и вместе с тем любопытно, игриво и с раздражением. Так, как мог только он. Преступник заговорщически наклоняется ближе и спрашивает, подмигивая: —Спорим, такого опыта у тебя еще не было? С этими словами он вдруг плавно перемещается к нему на колени. Шерлок всегда считал свою рекцию как минимум неплохой, но в этот раз совершенно пропустил момент, когда криминальный гений запустил руку ему в волосы. Подняв взгляд, он натыкается на широкую ухмылку. Зубы у Мориарти - острые, белые и мелкие, как у хорька, отмечает автоматически Шерлок. Идеальные зубы, чтобы играться с кем-нибудь, балансируя на грани баловства и реальной угрозы. Что он сейчас и делает, прижавшись к застывшему детективу так, что сладковатое дыхание щекочет шею. Шершавый язык чередуется с движениями пальцев, едва Мориарти берёт свой личный - весьма смелый - курс на чужое горло. Он скребёт, лижет, царапает и покусывает, пока Шерлок стоически терпит эти странные манипуляции с собственным телом. Ничуть не теряется, когда ему в ухо выдыхают: —Я хочу есть. —Сочувствую. Джим смеётся, будто услышав замечательную шутку: они оба знают, что это ложь. В чём-то Джим прав, отстраненно хмыкает Шерлок. Они действительно похожи. —Я могу съесть тебя, знаешь... Мне всегда было интересно, каково на вкус человеческое мясо. —Попробуй, — Шерлок легко с ним соглашается, — рискни остатками здравомыслия. По правде говоря, Шерлок сказал это, только чтобы чем-то перебить маниакальное бормотание. Он сильно сомневался, что у Мориарти осталась хоть капля здравомыслия - в привычном понимании этого слова. Сам он этим похвастаться, впрочем, тоже не мог. "Смерть - это так сексуально", — шепчет ему внутренний голос с характерными скачущими нотками. Высокими и слегка истеричными. Голос ломается, дрожит и волнами расплывается по комнате. Он обволакивает и режет слух одновременно - так, как был способен лишь один человек. Который сейчас пробирался своими ледяными пальцами под рубашку, проникал, как чёртов яд, отравляя собой все, до чего мог дотянуться. Без всякой на то причины. Цели. Просто забавы ради, потому что ему так хочется. Вот почему он никогда не мог его по-настоящему понять. Мориарти был непредсказуем до предела, в высшей степени всех человеческих возможностей. Он спонсировал благотворительный фонд, потому что ему так хочется. Он угрожал бомбой детям, потому что ему так хочется. Он взломал все банки города, потому что ему так хочется. Он трётся сейчас об него всем телом, носом в шею тыкаясь, потому что ему так хочется. Высшая степень свободы. От всего и для всего. Все по заветам великих. Когда-то некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить людей гордостью: а другой дьявол лишит их однажды ее, чтобы замучить их самопрезрением. Шерлок еле заметно усмехается. Джима Мориарти не мучала ни гордость, ни самопрезрение. Все, что он делал, он делал с удовольствием на лице и задорной искрой тёмно-карих глазах. С весельем и упоением, с головой погружённый в омут собственного бесчинства. Эпатажный, неуловимый и ослепительно-яркий, как полыхающая звезда в момент своего падения. Он наслаждался этим так же, как теперь наслаждается теплом чужого обнаженного тела рядом со своим. Сдерживая стон, детектив машинально ухватывается за костлявые плечи. Проводит большими пальцами по косточкам, судорожный вздох все же срывается с губ. В следующий миг он без труда опрокидывает преступного гения на спину, а сам нависает сверху, прижав обе руки к его горлу. Кадык под ладонями ходит вверх-вниз: Джим сглатывает. А после самостоятельно раскидывает руки в излюбленную позу Христа на распятии и смотрит с воодушевлением в чужие глаза. Сквозь синюю радужку, сквозь оболочку личности, в самую глубь его подсознания. Шерлок может с абсолютной уверенностью сказать, что ему не нравится такое сканирование. Но взгляда он отвести не может. Не хочет просто, всматриваясь точно так же в полубезумные фейерверки из эмоций в больших зрачках напротив. Слишком больших зрачках. Принимал ли Мориарти наркотики? По его сведениям, нет. Но в последнее время все, что он знал прежде, рушилось ко всем чертям, и Шерлок уже не до конца доверял собственным дедуктивным способностям. Честность. Он уверен, что сейчас преступник будет с ним откровенен. Возможно, единственный раз за все их общение. Поэтому он выдыхает, щекочет дыханием ушную раковину меньшего человека под ним: —Джеймс. Ты злоупотребляешь психоактивными веществами? Ответь мне. —Мм-н-фх... — хрупкий торс ворочается, и преступный гений мычит неразборчиво - недовольный, что от него на секунду отодвинулись. Ему постоянно нужно внимание. Никто не смеет его игнорировать. Возмущённый, он пытается прижаться поближе, ищет инстинктивно тепла живого существа рядом. Но Шерлок непреклонен. Детектив берет его за обнажённые плечи, заставляя посмотрить себе в глаза: —Мориарти. Раздраженный стон. —Ну что? Ну было пару раз. Джим замолкает, увидев скептически приподнятую бровь. Продолжает неохотно, пытаясь зарыться куда-то под детектива: —Ладно, может, больше. Не надо ругать злого-злого мальчика, злому-злому мальчику плевать на любое наказание, — он хохочет заливисто, гиеньим своим смехом захлебываясь, — А кроме того, дорогой... Не тебе меня попрекать. Думаешь, я не знаю про твои увлечения? Он снова вгрызается зубами ему в основание шеи. Это больно - но Шерлок этого почти не замечает. Сжимая в пальцах челюсть преступника, он отталкивает от ее от себя. Стискивает так сильно, словно хочет раздробить кости. Но все же останавливается. Джим урчит довольно, жмется к нему, острыми коленями в бок упираясь. И настойчиво трётся о пах. Разгоряченный, вздыхает, когда с него срывают боксеры. Елозит на кресле ради приличия, делая вид, что сопротивляется - но Шерлок прекрасно видит, что после этого мешающее нижнее бельё сползает с бедер гораздо быстрее. Детектив не очень уверен, была ли у него припасена на такой случай смазка. Но разждраженное рычание Мориарти в момент, когда он замешкался, красноречивее любых слов: ему она не нужна. Шерлок не спорит. Шерлок просто приподнимает чужие бёдра и входит в него раз за разом, хладнокровный и равнодушный к стонам. Он тоже умеет быть жестоким. Будто членистоногое, перебирающее множеством длинных лап, Джим извивается под ним в приступе экстаза. Кажется, ему действительно нравится, что Шерлок сверху. Учитывая его явные психические нарушения, Шерлок бы не слишком удивился, будь тот мазохистом. Отчасти, он понимает этот подход. Боль - идеальный рычаг давления. Но как давить на того, кто не только не страшится боли, но и приходит в восторг, едва его руки тряпичными жгутами выворачивают в обратную сторону? Как сейчас. Шерлок не пытается причинить боль, но это выходит само собой. Мягкое, податливое тело Мориарти дрожит под ним лихорадочно. Скулит и трясётся от удовольствия, пропарывая ухоженными ногтями кожу на чужой спине. Шерлок уверен, что после там останутся незаживающие шрамы. Обхватывая ногами его корпус, Джим сам толкается все глубже и глубже. Запрокидывает назад голову, и из горла вырывается гортанный, животный стон. Жутко, думает Шерлок. Не по-человечески. И вместе с тем парадоксально завораживающе. Возможно, это стоило бы сравнить только с наблюдением за диким совершенно существом в зоопарке. С той лишь разницей, что исследователь обычно находился снаружи клетки, а не внутри. Он еще раз обращает пристальное внимание на Джима, на этот раз с большей тщательностью. Волосы растрепанные и немного будто бы влажные - совсем как тогда, когда Мориарти, издеваясь, изображал из себя актёра Ричарда. Такой непохожий на себя обычного... Но его всегда выдавало безумие в глубине глаз. От него, как было известно Шерлоку, еще не придумали ни одной таблетки и ни одной маски, способных скрыть неестественное для человека уродство. Но никто всё равно ничего не замечал. Даже он поначалу не понял - а когда осознал, безумие преступного гения уже прочно отравило и его душу. Сильная боль в сжатой чужими руками коже выводит его из задумчивости. Все ещё тиская в пальцах его кожу на плечах, так, будто желая с корнем оторвать, Мориарти хрипит с закатившимися от наслаждения глазами: —Погоди... Сейчас... Самое время. Шерлок не сразу замечает, что он собирается делать. А когда замечает, становится уже поздно. —Вот... Так. Выгнувшись под ним колесом, Джим сцапывает своими тонкими паучьими пальцами черного коня с шахматной доски. Косится игриво на человека сбоку, и торжественно опускает его на место королевы противника. Едва Шерлок видит, кому на этот раз уготована участь быть "съеденным", дыхание в лёгких спирает. Он было перехватывает чужую руку, но тощее запястье ловко избавляется от хватки. Шерлок никогда не думал, что его голос может звучать настолько умоляюще: —Нет... —Да, — смешок, — Пока-пока, бедный Джонни. Белый ферзь слетает с доски и летит куда-то на пол, за пределы стола; а по многочисленным экранам транслируется перекошенное от боли и ужаса лицо доктора Ватсона. И он ничего не может с этим сделать. Задыхаясь, Шерлок входит в тугое кольцо мышц последний раз. Отчаянный, неестественно быстро оборвавшийся крик Джона совпадает по времени с его оргазмом. Он не знает, испытал ли то же самое Мориарти, но сейчас это неважно. Одна только мысль об этом вызывает тошноту и головокружение - и Шерлок плотно сжимает губы, приглушая собственный стон и предсмертный крик лучшего друга. А затем он кончает. Отпихивает от себя тёплое тело и кривится в отвращении. Глядя на развалившегося на его коленях Мориарти, Шерлок думает, что ему ничего не стоит сейчас полоснуть его по беззащитному горлу чем-нибудь острым. Тем же концом шахматной фигуры. Один удар, точный и молниеносный, и Лондон навсегда избавится от поражающей в самое сердце язвы. Но он не станет этого делать. И преступный гений это прекрасно понимает. Ведь любая игра должна быть закончена, да? Шерлок вздыхает судорожно. Щурит глаза и глядит внимательно на Мориарти с прикрытыми веками, странно умиротворённого и счастливого. Он действительно сумасшедший или искусно притворяется? Этот человек был одной сплошной головоломкой, над которой бились лучшие умы всего мира. Тугое скопление нервов. Нейроны, беспрерывно движущиеся по петле головного мозга. Лживый, скользкий и до неестественности изворотливый, Мориарти был единственным, кого он так и не сумел до конца прочитать. Каждый раз, когда он думал, будто тот лишь делает вид помешанного, преступник вытворял что-то из ряда вон выходящее. Абсурдное. Нелепое и отчасти глупое. Настолько, что неясно было: то ли дурацкая выходка принадлежит ребенку, то ли - опаснейшему психопату, способному без колебаний совести убить сотню детей. И наоборот. Стоило Шерлоку утвердиться во мнении, что Джеймс болен, как Мориарти сбрасывал шкурку безумца и превращался в прекрасную адекватную Золушку. И так раз за разом. Едва ему казалось, что он приблизился к его пониманию, Мориарти вновь и вновь водил его за нос, точно так же не в силах разгадать самого Шерлока. Бесконечная игра в жмурки, в которых нет и не может быть победителя. В отличие от их маленькой игры, впрочем. Шерлок изворачивается под легким весом человека на себе и тянет ладонь к незавершенной партии. По его мнению, их игра зашла слишком далеко. И ее давно пора прекратить. —Мат. Вместе они смотрят на шахматную доску: туда, где черный король гордым изваянием застыл в окружении белых фигур, без шансов на выживание. Мориарти хлопает в ладоши, намеренно растягивая слова: —Браво. Жаль, что немного поздно... Для твоих друзей уж точно. Он по-прежнему обнажён, не считая браслета наручных часов. Равнодушное безразличие в глазах резко контрастирует с игриво произнесенными словами: —Я же говорил, что выжгу тебе сердце. А ты не верил, ай-ай-ай... — голос звучит так легко, словно Мориарти только что перекусил безглютеновым печеньем. Но Шерлока это уже не волнует. Он отвечает не менее спокойно: —И этим загнал сам себя в ловушку. Если бы не твои игры, можно было бы избежать всего этого. Твоей полоумной цели. Несмотря на то, что детектив демонстрирует ему пистолет, незаметно вытащенный из его сброшенного на поле пиджака, Джим только хихикает. —Ты еще не понял? Не было никакой цели. Не было! — преступник приподнимает высоко брови, все ещё ухмыляясь, — Иногда смысл игры вовсе не в том, чтобы победить... А в том, чтобы насладиться самим процессом. Холмс снисходительно окидывает его взглядом с ног до головы: —Так говорят все проигравшие. Вот оно. Кажется, он его задел. Осталось только подождать и посмотреть, что будет. Торопиться ему уже некуда. Настроение Джима будто по щёлчку пальцев сменяется с лениво-озорного на злобное: —Тебе стоит быть благодарным. Я избавил тебя от этого груза, — блеск в поразительно живых глазах отдает чем-то нездоровым, — Благодаря мне ты собственными руками убил тех, кто тянул тебя вверх. К ангелам. Где тебе совсем не место, а, Шерлок? Ну и где твоя благодарность?! Он продолжает, приблизив лицо почти вплотную к другому человеку: —Из-за меня ты наконец стал собой. На Шерлока это не производит впечатление. Он пожимает дуло к его голове и пожимает плечами: —Назад. Я выстрелю без особых колебаний или сомнений, и меня даже не будут терзать муки совести. Если ты так хорошо меня знаешь, то должен был предусмотреть и это. Комната на мгновение взрывается истеричным смехом, а после снова заполняется шипением: —О, теперь мы говорим, как нормальный человек... Брось, Шерлок. Это банальнейший, скучный бартер! — выкрик Джима становится выше на несколько октав - а после вновь опускается до размеренного тона, — Ты не можешь ответить взаимностью на их привязанность, а потому всеми силами пытаешься защитить. Тебе кажется, это большее, что ты можешь для них сделать... Они - тебе, ты - им. Просто. Тупо. Неинтересно. Мориарти поджимает губы, и лицо его от этого незамысловатого действия приобретает обиженное выражение. Новая (старая) игрушка его разочаровала. Снова. Поэтому он рычит, вплотную приблизившись к невозмутимому лицу детектива: —А ведь нам могло быть весело вместе. Мы ведь так замечательно играли, в чём, черт побери, твоя проблема?! Наклоняясь к нему близко-близко, Мориарти искажает лицо в насмешливом оскале. И тут же замирает, как олень в свете фар, едва Холмс начинает пристально его анализировать. Обычно ему это нравилось. Но не сейчас. —Сбивчивая речь, резкая смена настроения. Учащенное дыхание и расширенные зрачки, — Шерлок бормочет, всматриваясь в малейшие детали человека напротив, — Ты боишься. Чего же ты боишься... Возможно, не страх. Возбужденная фаза. Эйфория. При определенных патологиях одно означает другое. Но отчего?.. Он вовсе не ждёт ответа. Привычка проговаривать вслух рассуждения давно стала чем-то неотъемлемым в его жизни, и Шерлок продолжает рассуждать сам с собой, не обращая внимания на нервно дернувшийся уголок глаза преступника. К его достоинству, тот быстро восстановил над собой контроль. С кривой улыбкой Джим отвечает: —Страх имеет смысл только в том случае, если есть угроза уничтожения. Неважно, чего. Но невозможно сломать то, что было сломано изначально. Я думал, тебе потребуется меньше времени, чтоб догадаться... — он потирает кончиками пальцев висок, крылья носа слегка трепещут. А затем добавляет, чуть тише - и с куда большей угрозой: — Я не боюсь ничего. —Любой человек чего-то боится. Ты - всего лишь человек. Так чего ты боишься, Джеймс? В ответ ему неопределенно хмыкают. Затем - гримаса ликования. Широкая, одержимая улыбка. Щелчок пистолетного затвора. И он, его персональный двойник, ничуть не смущённый и не напуганный таким откровением. Мориарти улыбается так, что видны дёсна: —Точно не смерти. Все с той же навечно застывшей улыбкой Джим выхватывает у него из рук пистолет. И стреляет. Шерлок отшатывается вместе с креслом, едва кровь из простреленного черепа густым слоем брызжет ему на ботинки. На шахматной доске расползается липкая масса мозга. В отличие от внутренних органов желудочно-кишечного тракта, она ничем не пахнет: Шерлоку это прекрасно известно. Ему доводилось препарировать трупы. Неотрывно глядя на мертвое тело перед собой, он стискивает пальцами подлокотник кресла. Ему кажется, что он наконец разгадал последнюю игру преступного короля. Инь и янь, добро и зло. Две стороны одной медали. Параллельные прямые идут нога в ногу, и для простого обывателя никогда не пересекаются. Но Шерлок знает, что это неправда. То, что является аксиомой в математике, неприменимо для человеческих взаимоотношений, которые далеки от простых и надежных постулатов древних ученых. Он знает это так же, как и то, что целью Мориарти была вовсе не его смерть. Истинной причиной его игры было перерождение. Его, Шерлока, перерождение. В конце концов их противостояние должно было прийти к тому, что один заменит другого. Это было неизбежно, и Шерлок до сих пор не может - и не хочет - в это верить. Но на этот раз его не покидает ощущение, будто победа все-таки осталась за Мориарти. В конечном итоге... Шерлок разжимает мёртвые пальцы и берет оружие, пока они не успели одеревенеть и схватить рукоятку пистолета намертво. В конечном итоге Джеймс Мориарти получил контроль не только над ним, но и над самой смертью. Потому что смерть - это так сексуально. Бросив последний взгляд на распластанное на полу тело, он выходит из здания.