В вашем регионе ожидается гроза

Наруто заходит в подъезд и цокает, смотря в телефоне на оповещение от МЧС и смахивая уведомление в сторону, откладывая на другое время. Скоро будет гроза. Узумаки не спеша поднимается по ступенькам и к лифту, но пальцы, нажимающие шестой этаж, отчего-то дрожат. Отчего-то? Он знает от чего. Конечно знает. Всё его существо стремится к верхним этажам, словно тот ждущий его живой огонёк тянет к себе невидимыми нитями, которым Узумаки и не сопротивляется. Душно, и сердце ёкает в груди при каждой сменяющейся горящей цифре. «4»…«5»…«6»… С характерным звуком лифт останавливается, двери раскрываются, выпуская — приглашая — его. Даже в этом было что-то лёгкое и манящее, что-то простое, словно извилистые тропы острых камней сменились тёплым пляжным песком — до финиша. Всего немного — и его квартира. Нет… их. Пальцы смыкаются на ручке двери, зная, что в этот раз не понадобятся ключ, зная, что его ждут, и уже ощущая чужое присутствие, отзывающееся набатами пульса в ушах. Испытывать чужое терпение приятно, но и своё собственное стучит в груди по рёбрам и всевозможным узлам жил и артерий. Дверь внезапно открывается сама, разрывая дымку наваждения, и Наруто вталкивают внутрь, в полутьму, и резкий — приятный — запах квартиры ударяет ему в нос чем-то острым… да, конечно, запах Саске. Мурашки на руках и шее, и дверь захлопывается. Над плечом проворачиваются замки, но Наруто не чувствует себя в ловушке. Как можно чувствовать себя в ловушке, когда на тебя смотрят вот так? Горящая, плавящая и плавящаяся тьма, за которой, ореолом, оранжево-жёлтый кухонный свет. Всегда недостаточно яркий, но сейчас это было как никогда нужно, необходимо. Приглушённость, глаза в глаза, без обличающих лампочек света, под которыми любая страсть затухает, как свеча, которой нужна темнота, чтобы иметь смысл. — Будет гроза. Первая… в этом году. Сказал, лишь бы что-то сказать. А что говорить, когда Саске здесь, совсем близко, глядящий так темно и пристально, прижимающий к двери… Наруто мог чувствовать его тело. — Да. Её все долго ждали, — тихо, на выдохе у самого уха, и мурашки Наруто покрывают уже всю кожу. Шёпот оседает где-то в груди, подкашивая колени, задерживаясь в голове мягким шумом. Где-то снаружи гремит гром, предвещающе и угрожающе. Наруто тяжело дышит, ему всё ещё душно, и Саске дышит так же, и кажется, будто одними своими выдохами они вызывают статическое электричество между друг другом. Наруто не отрывает взгляд, смотрит, вдыхает этот сухой воздух, что поднимает волоски на руках и ногах, и чувствует покалывание в кончиках пальцев, не зная, как долго они стоят в тёмной прихожей, не помня, о чём думал до всего этого… Чем жил, о чём были его мысли, как мог он вообще думать о чём-то ещё, когда дома его ждал Саске, открытый в своём влечении, дышащий так же часто, смотрящий своими чёрными блестящими глазами и такой, такой… Саске чуть отклоняется и тянет его вперёд. Наруто только и успевает стянуть кроссовки с ног и поспешить за ведущей рукой. Узумаки был поглощён чужой аурой: она оседала на языке чем-то терпким, забивала нос и окружала, словно дым. Поведи его сейчас Саске к краю скалы, Наруто бы ни за что не отпустил его руку… Саске ещё не жил здесь, но каждый сантиметр этой квартиры был им наполнен. И сейчас. Особенно сейчас. Пока они шли до спальни, из приоткрытых форточек — из которых, правда, не веяло даже малейшим дуновением ветерка — доносились раскаты грома. Тучи сгущались, темнело. Всё пространство скатывалось, сгущалось вокруг них, и у Наруто оставались лишь крепкая хватка Саске и замкнувшаяся цепь тока, проходящая через их тела кипящей кровью, шипящими, тающими мыслями, живой энергией, наполненной статикой. Саске снова тянет, и Наруто послушно падает на кровать, успевая лишь заметить грозовые облака, а после — Саске отворачивает его за подбородок от окна, на миллисекунду цепляя взгляд, словно приковывая к себе, не позволяя смотреть куда-либо ещё, и Наруто улыбается ему в губы. Саске хотелось стопроцентного, абсолютного внимания. И это заставляет Узумаки крепко прижать Саске к себе, провести пальцами по чужим волосам, легко вплетая их. Учиха касается волос Наруто в ответ, отражая его действия и смотря затягивающе, оцепеняюще, молчаливо. Кто знал такого Саске? Наруто видел его такого впервые, но и сам был не свой, ещё до того, как его нога коснулась ступенек подъезда. Это нельзя списать на случай, на мимолётную прихоть, поверхностное баловство гормонов. Это что-то выше и глубже, чем он смог бы понять. И даже выше и глубже, чем смог бы понять Саске. Может они наконец идут к тому, что их так долго ждало. Может они наконец станут собой. То, что пробуждалось в их зрачках каждый раз, когда они сталкивались взглядами, случайными касаниями, словами, не было чем-то обычным. Когда просто находились рядом и смотрели, смотрели, копя в себе напряжение, которое готово было вот-вот разразиться чем-то неостановимым. Разве это могло быть ошибкой восприятия? Они чувствовали это оба, и от осознания взаимности у Наруто всё тяжелело в паху, а руки сами вцеплялись в чужое тело, оглаживая спину, проходясь по позвонкам. Понимая, что можно, можно. Но прикосновения уверенные и плавные. Тихие, медленные; чужими пальцами, в которых чувствуется сдерживаемая дрожь. Саске нависает сверху, попеременно то мягко прижимаясь к губам Наруто, то смотря в его глаза, словно что-то постоянно проверяя. Узумаки растерян чужой медлительностью и лёгкой скованностью, которой не чувствовалось за пределами спальни. И не то чтобы ему не нравилась нежность… Но сейчас, когда их тела горят, он знал, что им обоим хотелось другого. И с первой вспышкой за окном его осеняет. Он грубо хватает Саске за воротник и переворачивает их, прижимаясь своими бёдрами к чужим, впиваясь цепким поцелуем. Грубо, прочно и уверенно, чтобы доказать, что ни единого сомнения не блуждает в его голове, что он хочет его так же сильно и так же давно. И Саске понимает. Напряжённая и неправильная металлическая пружина ослабляется в Учихе, разматываясь и освобождая его. Гром пробирается в их комнату совсем близко, словно пробуждая, разрывая в клочья все оставшиеся «но», оставляя лишь жгучее желание, горящее на их губах, когда в мыслях бьётся одно и то же, облегчённое «он хочет меня так же, как я хочу его». Звуки, фиолетово-белые всполохи, вспышки… Что это, по сравнению с тем, как пальцы Саске наконец вцепляются в его бока и прижимают ближе к себе. Как его губы сминают губы Наруто, не в силах разорваться, не в силах расцепиться, проникая языком внутрь. Узумаки судорожно выдыхает, получая ответные прикосновения, и сжимает пальцы на чужой неожиданно холодной футболке. Однако под их бёдрами горячо и почти влажно, и Наруто еле удерживает себя от того, чтобы сделать хотя бы маленькое движение. В комнате становится по-настоящему темно и жарко, а вспышки сверкают где-то вдалеке, выхватывая их силуэты на кровати и освещая на короткие мгновения сплетённые тела. Гром, оглушающий своим эхом, разносится по округе, врываясь к ним, словно громкие мысли в загруженную голову. Маленькое стихийное бедствие, но оно не там, не за окном: Наруто чувствует, как внутри него разгорается настоящий пожар, и, видя искрящиеся глаза Саске, понимает, что и блёклые отблески снаружи лишь жалкая тень той грозы, что творится внутри тела Учихи. И Наруто нет дела даже до настоящих природных катаклизмов: ворвись сюда хоть шаровая молния, он не смог бы замереть. Что эти пугающие звуки неба, когда он слышит только Саске, его голос, чувствует вибрацию его тела — совсем не такого терпеливого и статичного, как могло бы показаться, — улавливает его запах, терпкий, острый, естественный, в котором примешалось немного ноток кофе. Саске словно читает его мысли и тоже вдыхает где-то у шеи Наруто, касаясь носом ключицы и скатывая футболку с его поясницы, чтобы снять её вовсе. Царапая ногтями по спине, заставляя Наруто задрожать и выгнуться, прижаться пахом сильнее, вырывая у обоих сдавленный стон. Наруто поспешно стягивает с Саске верхнюю одежду и не успевает так же коснуться чужого тела, как снова оказывается снизу, прижатым к матрасу, но снова чувствуя напряжение Саске своим собственным. Закусывая губу, чтобы не толкнуться вверх, читая это же желание во взгляде напротив, настолько тёмном, что даже неожиданно яркие отблески молний не могут осветить клубящуюся бездну в чужих глазах. Саске ведёт пальцами по его животу, цепляя мурашки, и дальше, выше, к напряжённой вздымающейся груди, к чувствительным соскам. Вспышка и очередной раскат, снова оглушающе, снова совсем рядом, и Наруто выгибается навстречу чужим рукам, прикусывая губу и хмуря брови, таки толкаясь в чужие бёдра. Не успевая заметить чужую реакцию из-за зажмуренных от удовольствия глаз. Спустя какое-то время, которое для Наруто текло вязкой приятной патокой под чужими пальцами, Саске сокращает расстояние и наклоняется, наконец позволяя Наруто исследовать своё горячее, покрасневшее тело, пока сам жарко дышит в его плечо, чуть царапая другое. И Узумаки ведёт от этого. И от контраста явного смелого возбуждения Саске и его застенчивой доверчивости, от его желания тоже быть удовлетворённым, увиденным. Касания. Саске был нужен Наруто: его пальцы, ладони и губы; и Узумаки, от понимания этой простой истины, от осознания чужого тихого ожидания, преисполняется настолько кипящей энергией, что кончики пальцев, грудь и плечо, в которое дышит Саске, становятся близки к возгоранию. Наруто снова переворачивает их, снова восседая на чужих бёдрах и так же, как Саске секунду назад, наклоняется к чужому лицу. Узумаки краем сознания ловит раскаты грома, с закрытыми глазами целует лицо Саске: лоб, нос, щёки, виски, всё, пока под тьму закрытых век пробирается свет вспышек молний… или же это было трепыхающееся, словно огонь свечи, удовольствие, пускающее цветные круги перед глазами? Неважно, неважно, так неважно… Наруто слышит прерывистое дыхание Саске, кусает мочку уха, и уже Учиха выгибается ему навстречу. Они оба не удерживаются от движения бёдер, через жёсткую ткань джинс, и оба сдавленно стонут, выдыхая горячий воздух в чужие губы и тут же кусая их. Наруто снова переходит к шее, а после — к ключицам и груди, чувствуя, как прочная линия позвоночника Саске постоянно приподнимает его, и Наруто не удерживается от того, чтобы подложить руку под чужую поясницу. Водя языком по чужим выступающим рёбрам, соскам, слегка кусая их, Узумаки ловит сдавленный вздох: Саске, выламывая брови, прижимает руку ко рту. Комната попеременно озаряется яркими всполохами, но Наруто не может открыть глаза, весь отдавшись осязанию и обонянию, проводя языком по чужому торсу и чувствуя чужие мурашки и перекатывания мышц, едва заметные телодвижения и мокрые выдохи. Рука Саске вцепляется ему в волосы, когда рот Наруто приближается слишком близко к тазовым косточкам, и тянет вверх, снова прижимая к себе. Узумаки чувствует, как они оба вспотели, как комната наполнилась влажным грозовым воздухом и запахом их обоих. Но он чувствует только запах Саске и уже не сдерживает движения тазом, почти ложится на чужое тело, прижимается плотно, глубоко целуя. Они двигаются, выдыхают друг другу в губы и снова целуются, пока на фоне грохочет небо, пока Наруто ведёт рукой по чужой руке — от плеча к запястью, смыкаясь на влажной ладони, переплетая пальцы. Саске тяжело дышит и подаётся навстречу, сжимая челюсть и заглушая в себе рычащие глубокие звуки. Царапает спину и плечи Наруто просто потому, что тот вздрагивает всем телом, и тогда под мокрой чёлкой можно увидеть зажмуренные светлые ресницы, изогнутые брови, а ниже — закушенную губу. Но несмотря на это, утробные звуки Узумаки вырываются откуда-то из самого́ его существа, смешиваясь с громом, что оглушает или даже дополняет то, что вырывается из его тела. Глаза горят у обоих, от своих и чужих реакций, и они понимают: вот он, предел, и они его достигли. Дрожащими руками наконец освобождаются от джинс и нижнего белья, не глядя, не отрываясь друг от друга, запуская пальцы в волосы, сжимая. Водя губами куда только они попадают, облизывая, кусая, насыщаясь друг другом, не в силах больше остановиться, словно электропоезда, в которых отказали все тормоза и даже красная аварийная кнопка «СТОП», особенно когда они впервые соприкасаются членами. Оба распахивают глаза от внезапного прошедшего через их тела электрического разряда, ловя его уходящее отражение в чужих расширенных зрачках. И понимая: вот это они так долго отодвигали, смахивали на наваждение, отгораживались очевидно ложной мыслью, что чувства односторонни. И ведь только недавно они наконец всё выяснили и сейчас наконец могли чувствовать друг друга, трогать чужую горячую кожу, вести по волосам, целовать губы, соприкасаться всеми частями тела. Возбуждение накопилось внутри до состояния невыносимой чувствительности, и они оба понимают это, оба чувствуют, как внутри горит бегущая кровь, всё приливая и приливая вниз. Саске вытягивает руку и шарит ей по простыне, тяжело дышит, пробираясь рукой под вторую подушку и вытаскивая оттуда презерватив и смазку. — А ты подготовился, — выдыхает Наруто, и со словами в их изредка озаряющуюся светом комнату проникает частичка реальности. И Узумаки ведёт от ощущения Саске рядом, от того, что всё это на самом деле, и не может нетерпеливо не закусить губу, ожидая того, что будет дальше. Он так сильно его хотел. Учиха держит оба небольших предмета в руке и вопросительно смотрит на Узумаки, другой рукой убирая со лба мокрые пряди. — Если ты хочешь, я могу быть… — с готовностью начинает Наруто, похоже, неверно истолковав его взгляд, ведь ему тут же приземляется на рот чужая рука. Саске безмолвно качает головой и уверенно смотрит в глаза Наруто, не убирая ладони с его губ. Смотрит и смотрит, и в его глазах взрываются искры, а от тела словно идут электрические разряды, как от шара Теслы. — Я, — просто говорит он, и вспышка молнии с громом снова освещают их, и, в особенности, лицо Саске, бледное и сияющее от пота, с едва заметным румянцем и блестящими глазами, такими глубокими и такими чёрными, что нельзя различить, где кончаются зрачки и где начинается радужка. Наруто, растерянный и очарованный, смотрит, как Саске оглядывает кровать, думая, как ему лечь. — Давай на живот, — хрипло предлагает Наруто и не узнаёт свой голос, словно горло покрылось песком, горячим, раскалённым. Всё тело необъяснимо стало гореть, а щёки и вовсе… — Неужели ты стесняешься, — приподнимает бровь Саске, подкладывая под живот вторую подушку, ложась на неё и выгибая поясницу. Росчерки света выхватывают его крепкие, ровные лопатки, едва блестящую спину, округлые ягодицы и взлохмаченные волосы. Наруто сглатывает, ему снова хочется вплести в них свои пальцы и потянуть. Он мельком думает, что тогда поза выбрана верно, и тут же смущается этой мысли. — Саске, я если что совсем не… — Всё уже. — Что… уже? Учиха утыкается лбом в сложенные на подушке руки и отворачивается к окну. И становится видно только его красные, очень красные уши. Наруто озаряет осознанием так, словно в него самого ударила молния, и прилив нежности вдруг делает что-то невероятное с его лицом. Хорошо, что Саске не видит эту его улыбку, наверняка сразу разозлился бы, потому что такого довольства и такого прилива любви одновременно Наруто не чувствовал уже давно. Саске обо всём позаботился. И он хотел, чтобы сейчас… чтобы это был Наруто. — Ты уснул? Очнувшись, Наруто резко оказывается сзади и, возможно, его одолело бы гораздо более сильное смущение, чем сейчас, если бы он не был так сильно возбуждён. Он еле сдерживается, чтобы не провести рукой по члену, смотря на такого Саске, с выгнутой спиной, приподнятыми ягодицами, открытого и тоже возбуждённого. Наруто аккуратно сначала разбирается с презервативом, а после выдавливает на пальцы смазку из тюбика. Разогрев её между пальцами, он хотел было уже поднести их к анусу Саске, как резко ударил гром, и Наруто, полный напряжения и сосредоточенности, резко вздрагивает и промахивается, ведя пальцами по ягодице Учихи и нелепо заваливаясь в сторону. Саске беспомощно давит смех в подушку, его плечи дрожат, и он только-только приподнимает голову от сложенных рук, чтобы отпустить какую-то шутку, как пальцы Наруто таки вталкиваются в него, и в этот же момент Узумаки проводит рукой по чужому члену, дабы уменьшить болевые ощущения и не дать засранцу вымолвить ни слова. Учиха резко ахает и подаётся вперёд, к чужой руке. Наруто успевает увидеть только высоко поднятые брови и крепко закушенную губу Саске, прежде чем тот падает обратно на подушку, снова выгибаясь. Наруто ухмыляется, но тут же сосредотачивается вновь. Саске действительно подготовился: два пальца спокойно проходят со слегка влажным звуком. Узумаки вцепляется другой рукой в ягодицу Учихи, чтобы сдержаться и не трогать себя, потому что вид дрожащего и давящего вздохи Саске что-то взрывает в его мозгу, и реальность с каждой секундой размывается всё больше. Только тугое, острое и невыносимое возбуждение имеет значение, и Саске, цепляющийся за подушку и заглушающий, паршивец, все свои звуки. Когда с растяжкой было покончено, Наруто проводит по члену смоченными в смазке пальцами и едва сдерживает себя, чтобы позорно не кончить от такой банальной стимуляции. Приставив головку члена, Наруто тихо выдыхает, удивляясь, что вообще ещё может говорить: — Я вхожу, — хрипло и тихо. Гроза заглушает его слова, но Саске кивает, чуть меняя положение и вставая в коленно-локтевую. Узумаки медленно входит, не удерживаясь от судорожного долгого вдоха, чувствуя, как стенки ануса Саске обхватывают его член. — Боже… боже… Все ощущения Наруто сосредотачиваются внизу, скручиваются жгучей, палящей спиралью, и он просто не может выдержать того, насколько это хорошо. Саске тоже замирает, но по-другому: словно натянутая проволока; и сжимается, напрягая спину и вцепляясь вытянутыми руками в подушку, не издав ни единого звука. Прижавшись к его спине и поцеловав того в уязвимо торчащую лопатку, Наруто до боли закусывает губу, чтобы не начать двигаться как ему хочется: ищет верный угол проникновения, дрожа от напряжения и возбуждения, не смея двигаться, пока не увидит, что Саске хоть сколько-нибудь нравится происходящее. И на одном из движений Учиха резко приподнимает голову и всхлипывает, ведёт бёдрами назад, снова приподнимая их и снова выгибая поясницу, ложась грудью на кровать. И ровно в этот момент Наруто теряет нить времени, наконец начиная толкаться в расслабленное и выгнутое тело Саске. — Чёрт, Саске… это так… чёрт, чёрт… Гром, вспышка молнии, озарение светом — всё сливается в одно фиолетово-белое марево, в котором ярким контрастом чернеет макушка Саске. Он приглушённо и часто стонет в подушку, пытаясь заглушить себя как можно больше, но неизменно толкаясь бёдрами в ответ. Пошлые звуки почти не были слышны из-за происходящего за окном, но Наруто, прижимаясь к спине Саске и обхватив его рукой под животом, рядом с подушкой, прислушивается к малейшим вибрациям. Ему хорошо, так хорошо, внутри Саске горячо и туго, и Наруто толкается, зажмурив глаза от того, насколько это хорошо. Но ему хочется ещё больше, особенно когда он знает, что Саске мог ему это дать… В нём вдруг просыпается что-то новое, обдающее горячим ознобом и без того наполненное тягучим жаром тело. Какая-то лавовая, ясная уверенность поднимается в нём, и, замедляя ритм, Наруто таки вплетает пальцы в волосы Саске. Учиха возмущённо приподнимается на локтях, поворачивая красное от возбуждения и гнева лицо, злясь больше на замедление темпа, чем на хватку в своих волосах. Его ягодицы ощутимо дрожат, и Наруто еле успевает закусить губу, чтобы не ухмыльнуться: он чувствует, что Саске себя сдерживает, чтобы не двигаться, не насаживаться самостоятельно на его член. Прежде, чем Учиха, не дождавшийся причины замедления, придумал бы, как отомстить, Наруто выдыхает: — Я хочу тебя слышать. И тут же толкается снова, без предупреждения. Саске судорожно вдыхает и не может уткнуться в руки или в подушку: Наруто держит его за волосы, совсем не сильно, больше показывая желание приподнять его голову. Саске сразу понимает его замысел. — Добе, ты ублюдок. — Цедит дрожаще, от злости и толчков, и Наруто снова замедляется, ждёт. Ждёт одобрения, знака, чего угодно. Судорожно вдохнув и поджав губы, Саске заливается краской и отворачивается, но так, чтобы пальцы Наруто не выскользнули из его волос. И Узумаки сразу понимает. Снова прижимается к чужой спине, незанятой рукой поворачивает его голову к себе и целует в губы. Саске кусается, словно в отместку за чужое желание, но бережно прижимает к себе за челюсть. Поцелуй слегка болезненный (что прокатывает странные мурашки вдоль позвоночника Наруто) и мокрый. Ниточка слюны разрывается, когда Узумаки отстраняется от спины Учихи поудобнее берёт его за волосы. Наруто начинает медленно и глубоко двигаться, опираясь другой рукой о чужое плечо, почти качаясь. И он наконец стал слышать тихие вздохи, стоны, что мурашками ползли по его плечам, заставляя толкаться глубже, дрожа от удовольствия и от того, какие звуки издаёт Саске. Они сладко оседают внизу живота, отзываясь эхом в голове, которое Наруто мысленно повторяет и повторяет, а сам ускоряется. Они больше не обращают внимания на раскаты грома и бушующую грозу, не на шутку разыгравшуюся за окном. Наруто двигается, прижимается бёдрами и рычит, сдавливает чужое плечо, другой рукой тяня на себя чёрные волосы. Саске послушно ещё сильнее выгибает поясницу и голову, трётся членом о матрас, в такт движениям, и больше не молчит. И стоны, которые он издаёт, вызывают у Наруто почти наркотическую зависимость. Двинуться под эти углом — и получить задушенный всхлип; без передышки вталкиваться в чужое тело — услышать непрекращающийся стон, скачущий от низких до высоких интонаций и обратно до низких, когда Саске зажмуривается, цепляется за подушку и распахивает рот, не в силах больше его закрыть. Пот течёт по ним обоим, за окном сверкает, но им есть дело только друг до друга, только до скрученной огненной пружины, распространяющейся электрическими разрядами по всему телу. Ток бежит по ним, передаваясь от одного к другому, от кончиков пальцев до чувствительных от поцелуев губ. Наруто, не отдавая себе отчёта ни в чём, вдруг начинает нести всякую ерунду, даже не уверенный, что Саске слышит. Поток любви, страсти и нежности бурлит в нём и сковывает, одновременно раскрепощая голосовые связки, заставляя говорить и говорить, и тянуть чужие волосы на себя снова и снова. Чувствуя приближающуюся разрядку, Наруто просовывает руки под грудь Саске и хватает за плечи, прижимает его к подушке и тянет на себя, не снижая ритм, наоборот: начиная быстро и до упора двигаться. Резкая смена темпа заставила Саске громко охнуть, схватиться одной рукой за изголовье кровати, чтобы удержаться, и заскулить, тут же пытаясь заглушить себя подушкой… — Н-не… останавливайся… Сам не понимая, Саске всем этим пускает такой разряд тока в прильнувшее тело Наруто, что тот не удерживается и кусает чужое плечо, двигаясь сильно и не замедляясь, снова и снова вырывая из Саске задушенные и почти умоляющие скулящие звуки. Узумаки уже не возражает тому, что Учиха снова сроднился с подушкой, и так слыша всё, что издавалось из податливого тела. И замутнённым взглядом видя, как остаётся мокрое пятно на наволочке, которую держит в зубах Саске, как выгибаются его брови и дрожат веки… Наруто быстро освобождает одну руку и вцепляется Саске в волосы, и тогда они оба почти вскрикивают: их настигает оргазм. От остаточных фрикций Наруто резко отрывается от чужой спины, вцепляясь в бёдра Саске и насаживаясь до упора, не расслабляя крепкую хватку на чужих волосах и постепенно замедляясь, пока сам Учиха, одолеваемый сильной дрожью, сам доводит последние послеоргазменные движения, трясь о матрас. Они оба дрожат, слившись в одно горячее, жарко дышащее существо, ослепнувшее от вспышек молний и своих собственных разрядов, пускаемых чувствительными нервами. Наруто не видя и бездумно целует спину Саске, зализывая краснеющий на бледной коже укус, чувствуя, как расслабляется тело Учихи, но видя, как дрожат его ресницы. Приподняв его за щёку, Наруто нежно целует его, куда попадает, пока Саске мычит что-то нечленораздельное. — Я люблю тебя. Саске открывает слипшиеся из-за непроизвольных слёз глаза. — Знаешь… — задыхаясь и пытаясь выровнять дыхание начинает он, — если бы я был в чьей-то заднице… я бы тоже и не такое… мог сказать. Наруто краснеет и наконец выходит, завязывая презерватив и кидая его куда-то в сторону мусорного ведра в конце комнаты, под не одобряющий взгляд Саске. Тот со стоном переворачивается на спину и выгибается, чтобы не вляпаться в последствие их страсти. Наруто, вдруг словивший эйфорию и прилив нежности, мигом меняет простыню и наволочки, закидывая старые куда-то под кровать. Саске наконец ложится, глубоко дышащий, спокойный, разморённый. Но хмурящийся, видимо, на боль в спине. Наруто заботливо подкладывает ему подушку под поясницу, убирает волосы с лица и накрывает их тела простынёй, чтобы не было жарко: послегрозовая ночь обычно очень душная. Шуршащая тишина и удаляющиеся, последние отзвуки грома. Небо всё такое же серое, но в комнату наконец проникает свежий ветер, который, однако, не в силах развеять поднятый ими жар. Прозрачная тюль слегка трепыхается, и когда Наруто почти проваливается в сон, Саске тихо шепчет: — Я тоже тебя люблю. И Наруто улыбается, приникает к нему, целуя в ухо и зарываясь носом в чужие влажные волосы. Он любил Саске. Он любил его запах, его чёрные, вечно всклокоченные волосы, тяжёлый характер. Он любил его губы, обычно бескровные, но, оказывается, становящиеся красными, когда их целуешь. Он любил его руки и цепкие пальцы, твёрдый стан и упрямый взгляд, почти всегда угнетённый. Оказывается, просто такой разрез глаз… Интересно, у всех ли Учих… Наруто, проваливаясь в сон, думал о всякой чепухе; о мелочах, что он любил в Саске; о том, как освободило их то, что между ними сейчас произошло. Они не встречались, но словно точно знали, что их напряжение, висящее грозовым небом над их головами, однажды разразится молниями и электрическими разрядами, что наконец на них обоих замкнётся ток. Они с хрупкой надеждой ждали этого. Ждали этого дня, когда наконец закончится штиль и начнётся шторм. Свежий ветер слегка обдувал их незакрытые плечи, и они оба погрузились в сон. А на телефоне Наруто пиликнуло сообщение, которое он ранее смахнул и отложил на час, спеша скорее наверх, домой, к тому, кто его ждал. Сообщение горело несколько секунд на заблокированном экране и погасло. Но даже без него Наруто и так знал, что… «В вашем регионе ожидается гроза».

Конец.