В комнате до ужаса душно. Все окна намертво закрыты, не давая и шанса холодному воздуху с Родины Чайлда проникнуть внутрь. На кровати же рыжего, что так отчаянно пытался отгородиться от мороза за окном, покоилась гора одеял, где, поджав под себя оледеневшие ноги, прятался и сам Чайлд. Возвращение в Снежную после жаркого климата города контрактов тяжело дался Одиннадцатому: после прибытия тот сразу же слег с болезнью. Третий день он не покидал собственную комнату; температура нещадно била под 39, пригвоздив Тарталью к постели. Местные лекари старались, как могли: негоже было потерять одного из талантливейших Фатуи.
Благодаря их стараниям, юношу уже через пару дней отпустила адская агония, и он заставлял себя следовать простейшим биологическим потребностям вроде похода в туалет. Однако на большее его не хватало: встать и приготовить еду, или даже сходить за ней на кухню, казалось невообразимой задачей. Покинуть теплый кокон пледа ради какой-то еды казалось до ужаса несуразной идеей. И лучше он выберет голодовку, чем предпочтет дрожать от болезни, как осиновый лист, в попытках добыть себе пропитание. Но стоило этой вести дойти до Капитано, и милостивый Предвестник отправил одного из своих подопечных позаботиться о коллеге. Вот только выбор пал совсем не на того человека.
— Не скажу, что рад тебя видеть. Впрочем, как и находиться тут. Однако Кэп не оставил мне выбора — с таким тоном говорить, чтобы я проследил за твоим самочувствием… Ослушаться — себе дороже.
Скарамучча стоит у входа в комнату, взирая на одеяльное нечто с немытой головой, в которое сейчас превратился Одиннадцатый. В комнате стоял затхлый запах, что неприятно бил по носу.
— И всегда ты в такой помойке живешь? — с издевкой спрашивает юнец, но Тарталья лишь протестующе мычит, не желая тревожить больное горло. И только когда Шестой за пару шагов подходит к окну, он выдает хриплое «стой», тут же заходясь кашлем.
— Тут дышать невозможно. Мне сказали заняться тобой, но как это, черт возьми, сделать, если вот-вот я сам слягу от духоты?
— Мне… холодно, — осипшим голосом выдавливает рыжий, пряча красное лицо за слоями одеял.
— Меня это не касается, — выдает Скарамучча, однако руку с оконной ручки убирает, не желая совершенно тревожить тепло Чайлда, что тот так старательно пытался сохранить.
— А господин Капитано, случаем, не приказал тебе явиться с кружкой чая?
Скарамучча кривится на столь плохо завуалированную просьбу:
— Где-то было сказано, что я нанимался в слуги?
Аякс набрался с силами, сглатывая вязкую слюну, чтобы что-то в очередной раз прохрипеть, однако вновь зашелся кашлем. Зрелище было поистине жалкое: хваленый Одиннадцатый Предвестник, о котором ходила слава и средь простого люда, и в рядах Фатуи, прирожденный воин, что был известен своей жестокостью, сейчас не находил в себе сил даже ответить простейшей колкостью на напыщенные речи Шестого.
— Ни слова больше. Не желаю вновь это слышать, — Сказитель удалился прочь, следуя просьбе Одиннадцатого.
«Если Царица пожелала моей смерти, то Капитано отправил ко мне нужного человека. В ином случае не понимаю, за что он хочет продлить мои страдания», — размышлял Чайлд, ожидая возвращения Скарамуччи. Какой поддержки от него ожидать, если сам Предвестник — сплошное насилие?
В комнату проследовал юноша с чашкой горячего чая в руках. Полупрозрачная вуаль шляпы развевалась в такт его движениям. В какой-то степени это смотрелось даже грациозно и немного отрезвляюще, разбавляя мрачную атмосферу комнату больного. Рыжий не знал, что это: последствия болезни или обыкновенная дурость, что заставляет думать о таком, но в таком акте заботы он видел что-то… прелестное? И уж заносчивый коллега не выглядел таким до ужаса циничным.
Скарамучча ловит взгляд Аякса, задумчивый и немного туманный. По лицу читает, что мысли рыжего ушли далеко не туда. Покрасневшие голубые глаза неосознанно разглядывают юнца, что застыл в метре от того. Он смотрит на него так наивно и с ноткой тупости во взгляде, точно ребенок. Чайлд похож на беззащитную юную деву, что в первый раз напилась в незнакомой компании и старается сохранить свою невинность…
И тут уж самого Скару посещают не лучшие мысли.
— Твой чай готов. Надеюсь, на этом моя эксплуатация закончится.
Тарталья выдавливает сухое «спасибо» в ответ на протянутую чашку. Жар до боли обжигает руки, но это именно то, чего ему так не хватало. Он готов вариться в кипятке заживо, лишь бы унять чертову дрожь от холода.
— Но уверен ли ты, что чая достаточно, чтобы согреться? — как-то невпопад, будто вырвав из контекса, говорит Мучча.
— Хочешь заварить вторую кружку? Разве ты не говорил, что роль
моей девочки на побегушках тебя не устраивает? — тихо смеется Тарталья; после крепкого напитка говорить стало менее мучительно.
— На такие просьбы я более не откликнусь, но раз ты так страдаешь от холода, я могу показать тебе хороший способ согреться.
Шестой садится на край кровати, что не завалена одеялами, и подается вперед,
ближе к его лицу. Тарталья еще больше тупит взгляд: жар окутывает сознание, не давая ни одной мысли сформироваться. В голове то ли полное ничего, то ли все сразу и побольше. До последнего он думает, что из-за бреда все понял неправильно, и в действиях коллеги нет ничего постыдного, но когда влажный язык проходится за ухом, опаляя дыханием, его передергивает: видимо,
они думают об одном. Тарталья молчит, выжидает, боясь озвучить свои выводы, но делать этого не приходится: Скарамучча опережает его. Но, Архонты, лучше бы он молчал.
— Знаешь, что у меня чертовски горячий рот? — Скара знает, что тому нужны доказательства. Даже если рыжий не хочет. Даже если гонит эти мысли, окончательно спутавшиеся в клубок, к черту.
Сам Сказитель хочет ему это доказать.
Мягкие губы обхватывают мочку уха, покусывают и оставляют жаркий поцелуй чуть ниже, у челюсти. Тонкая юношеская рука тянется к веснушчатому лицу, однако ее поспешно перехватывают.
— Скар, что ты…
— Тебе ведь нужно согреться.
Поцелуи и правда разгорячили лучше любого чая. Теплое чувство разливалось в груди и переходило все ниже, заставляя Аякса все больше терять связь с реальностью. Рыжий отставляет чашку в сторону — ни к чему горячие напитки, когда рядом
столь горячий Предвестник.
— В таком случае, согрей меня, — несколько неуверенно говорит тот, все еще не в состоянии осознать реальность.
Дважды просить Скарамуччу не приходится: он слишком загорелся идеей довести все до конца.
Этот рыжий ублюдок просто провоцировал его своей беспомощностью, так пусть получит свое. Чайлда поспешно раскутывают из толстого плена одеял, давая больший доступ к телу. Одиннадцатого тут же бросает в дрожь; болезнь снова дает о себе знать.
— Терпи, иначе будешь довольствоваться одним лишь чаем.
Губы обхватывают острый кадык, запрокинув рыжую макушку назад. Чайлд выдыхает рвано, хватаясь за тонкие плечи. Тело Сказителя оказывается столь же горячим, как и его язык.
Не обманул.
Места для всех желаемых поцелуев не хватает: раздевать и без того замерзшего Предвестника никак не хочется. Скара использует все свободное пространство, что не сокрыто под воротом свитера, как ему только вздумается: следы укусов и влажных дорожек языка расписали всю шею, ключицы и даже часть плеч, куда только смог дотянуться ловкий язык юноши. Он чувствовал, как дрожь понемногу унимается, и чувствовал, как Тарталье
горячо. По крайней мере, его давно выпирающей из штанов плоти.
Шестой перекидывает ноги через узкие бедра, расположившись прямо на его члене, ерзает, вжимается в возбужденный орган, ощущая, как по обоим расползается ядовитой змеей тягучее желание.
Но сегодня уйдет удовлетворенным только один.
Аякс под ним тихо мычит, заглушая болезненные стоны. Он с самого начала был прав: это самый настоящий дьявол, что измывается над ним, как только вздумается, испытывая его терпение. Ему давно не холодно, но он тихо молит Скарамуччу продолжить.
Он должен знать, на что еще способен его язык.
— Не много для одного раза хочешь? — усмехается Скарамучча, чувствуя, как от одного прикосновения к низу живота тот вздрагивает, подаваясь бедрами вперед и этим жестом прося опустить руку ниже.
— Разве ты не хочешь обслужить меня по полной, куколка? — впервые за весь вечер отпускает едкость Тарталья. Такие игры явно привели его в чувство, и теперь он желал лишь принять вызов Сказителя, позволить обласкать всего его, во всех местах, заставляя заходиться стонами.
— Смотри-ка, дашь плебеям волю, а они тебе на шею сядут, — Скара больно тянет за волосы, вновь запрокидывая голову. — Но я тебе еще не показал, на что по-настоящему способен мой рот.
Язык влажно скользит меж его губ. Аякс лишь послушно поддается всем его ласкам, и, черт возьми, то, что он делает, сводит его с ума. От одних только поцелуев Чайлд начинает задыхаться, сжимать теплые бока и пытаться насадить Скарамуччу на себя даже сквозь одежду. Терпение окончательно рвется, когда он слышит звук расстегивающейся молнии собственных брюк. Чайлд готов молить его не останавливаться, просить опуститься ниже и взять наконец у него в рот. Но этого делать не приходится — стоит только Мучче разорвать поцелуй, и он тут же оказывается снизу, меж широко раздвинутых ног. На трусах расползлось огромное мокрое пятно от предэякулята. Казалось даже, что рыжий успел кончить пару раз, однако Скара знал, что он держался. Точно так же, как Чайлд знал, что все закончится, стоит ему потерять самообладание и спустить в штаны.
Сказитель припадает губами к мокрому месту, смачивая его еще и слюной. Посасывает влажную головку сквозь ткань и, о Господи, как же Чайлд прекрасно на это стонет. Он все еще немного хрипит, и это делает каждый его выдох нереально сексуальным. Наверное, Мучча подобрал идеальный момент, чтобы стать ему любовником на ночь — когда он
такой.
И хочется его еще.
Трусы тут же слетают вниз, оголяя приличных размеров достоинство Аякса. Скарамучча смотрит завороженно, предвкушая, что сейчас возьмет его в рот. И как же, черт возьми, хорошо, что партнер не слышит его мысли в этот момент.
Губы накрывают крупную головку. На языке чувствуется вкус смазки, что густо стекает в горло — видимо, он ждал слишком долго. Тарталья охает, сжимая в руке виноградные волосы, и, кажется, не хочет, чтобы Скара двигался дальше. Он уже на пределе, и кончить прямо сейчас было бы непростительно. Скарамучча усмехается, видя смущенное положение младшего, и резко двигает головой вниз, заглатывая почти до половины. Аякс быстро реагирует, перехватывая член у основания и оттягивая долгожданную разрядку.
Не так быстро.
Хватка на затылке ослабляется, когда он чувствует, что продержится еще немного, и Сказитель начинает мучительно медленные движения ртом. «Да он издевается» — закусывает губу Тарталья. Пытка кажется ему до безумия долгой, но такой сладкой. И с медленного темпа Скара срывается на резкий и грубый, беря половой орган до середины, давится слюнями, но утирать их нет времени — сейчас нужно лишь довести до исступления нахального рыжего, что буквально полчаса назад строил из себя умирающего больного. Ноги Чайлда вновь дрожат, но уже не от холода: оргазм постепенно подступает, заставляя того сильнее хвататься за короткие пряди, насаживать его на себя и буквально растрахивать его рот.
Скарамучча плотно втягивает щеки, когда чувствует, как горячая жидкость ударяет ему в горло, заполняя полностью. Тарталья старается насадить его до предела, в последние разы толкаясь бедрами в Предвестника. Рука безвольно соскальзывает с его головы, перед этим пригладив порядком растрепавшиеся волосы. В комнате стояла тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием обоих Фатуи.
— А у тебя и правда чертовски горячий рот.
***
— Как самочувствие, Тарталья? — любезно интересуется Капитан, когда спустя неделю вновь видит Предвестника при работе.
— Все прекрасно, сэр, мне лучше. Очень мило было с Вашей стороны, что Вы отправили ко мне Скарамуччу на время болезни.
Казалось, было даже из-под маски видно, насколько удивлен Капитано. Ни в тот день, ни в любые другие дни болезни Аякса он никого к нему не посылал.
