Наваждение

У каждого из нас началась работа, поэтому виделись мы только вечерами и иногда пересекались утром. Александр в основном уходил очень рано, раньше Линды. Мы не узнали друг друга лучше за этот период, можно сказать, почти не контактировали. Я была этому только рада, потому что после последнего разговора было неловко смотреть ему в глаза, зная, что он располагает такой информацией обо мне, когда я не знаю о нем практически ничего. Одним вечером я застала его выходящим из ванной комнаты с одним полотенцем на бедрах. Прежде я не видела его без одежды, и эта ситуация несколько смутила меня, потому что это было совершенно неожиданно. Судя по очертаниям его рубашек было предельно понятно, что он спортивный мужчина, привлекательный, но чтобы настолько. Его тело будто без единого изъяна, идеально ровное, без шрамов и даже родинок. Я поняла, что невольно засмотрелась на него, когда он спросил, все ли у меня нормально. Не удостоив его ответа, я пошла дальше по своему намеченному направлению. Перед сном мысли невольно возвращались к этой ситуации. Представлялись его крепкие руки, которые мягко обхватывают талию, ведут по бедрам и медленно разводят ноги в стороны. Очень некстати вспоминалась его усмешка, губы, которые нежно целуют шею и спускаются ниже. — Нет, так нельзя, — пронеслось в голове и застыло на губах недовольным выкриком. Открыв дверь, прислушалась, нет ли в коридоре Его, и направилась в кухню, чтобы выпить холодной воды и остудить себя изнутри. Хотя снаружи тоже не хватает ванны из льда. В кухне было темно, и только огни ночной Москвы из окна озаряли комнату. Я стояла напротив этой невероятно красивой панорамы с мыслями о том, что Москва не спит никогда и по ощущениям может съесть тебя даже ночью, и не услышала, что в комнату вошли. Почувствовала, что рядом кто-то стоит за секунду до того, как некто в тени решил себя выдать: — Красиво, правда? — Ты меня напугал. Я думала, ты спишь. Не подкрадывайся так больше, вдруг у меня проблемы с сердцем. — Я знаю, что у тебя нет таких проблем, не выдумывай, — перекинул мои волосы на одно плечо и стал нежно поглаживать шею. То ли у меня давно не было физического контакта, то ли, действительно, Он на меня так влияет, но я окунулась в негу нежности и поглаживаний, не в силе попросить Его отойти и не трогать меня. К нежным рукам присоединились такие же мягкие губы и опустились на мою шею, оставляя быстрые и обжигающие поцелуи, — Знаешь, я думал, что буду ненавидеть тебя, — шепот у самого уха. Оборачиваюсь к нему и заглядываю в глаза, в душу. В глубине этого моря можно утонуть, хотя наиболее вероятно тебя утащат ко дну морские обитатели. Без шанса на выживание, наполняя легкие водой и доставляя мучительную смерть вместе с предсмертным наслаждением. — Почему? Мое сердце будто начинало оттаивать, доселе покрытое льдом прямо в грудной клетке. Но вот лед растекается по венам вместе с кровью и становится горячей красной обжигающей жидкостью. — Иди спать. Не забудь про завтра. В 9, — и снова одним шепотом, одними губами. Будто нас подслушивают. Будучи на работе, обдумывала Его предложение и в свободное время заполняла анкету. Сначала страх застилал пеленой глаза, а потом предвкушением разливался в грудной клетке и внизу живота. Наваждение, которое не хотело уходить из моих мыслей и физически действовало на тело. Я не понимала своих ощущений по отношению к Нему, потому что еще несколько дней назад я не хотела иметь с Ним ничего общего и надеялась, что мы будем жить как соседи. Но теперь…как будто хочется узнать Его лучше, залезть Ему в мысли и под кожу, искупаться в бушующих волнах Его взгляда. Время текло медленно, так происходит всегда, когда чего-то ожидаешь. Но боишься. И ожидаешь. Но боишься… Долгожданные 9 часов. Я в своей комнате, но в Его нижнем белье, с Его анкетой в руках, собираюсь идти в Его комнату, смотреть на Него, делать то, что скажет Он. Слишком много. Стучу в дверь, стоя у двери. Он открывает ее почти сразу, и воздух, другой, из его комнаты, как лавина, обрушивается на меня. Контрастирующая прохлада с ароматом Его духов. Древесных, хвойных. От переизбытка чувств или мыслей, под его пристальным взглядом начали подкашиваться ноги. И все это за секунду, пока я не услышала «Входи». Его комната отличалась от остальной квартиры. Темная, как будто выгоняющая тебя как нечто инородное. Не терпящая никого, кроме своего Хозяина. Но позволяющая тебе остаться, если ты с Ним. Протягиваю ему лист с анкетой, как будто он поможет мне сейчас отсрочить момент, укрыться, заслониться от Его пристального взгляда. Садится в кресло, просматривая лист, а я остаюсь стоять у двери. Буравлю его своим взглядом, источая тревогу и возбуждение по комнате. От него же исходит чистая уверенность и тотальное спокойствие, отчего начинаешь и сам успокаиваться. — Ничего не изменилось, почти, — берет ручку, такую же черную, как и пространство вокруг, и ставит свою подпись. — Так и есть. — Распишешься? — наконец поднимает глаза на меня, оценивает, почти раздевает глазами, хотя очень, очень сдерживается. Ставлю подпись рядом с графой «Нижний (ая)» и понимаю, что обратного пути нет. Как минимум на месяц, если не передумаю раньше. В договоре расписывается срок, на который заключаются тематические отношения. В Его договоре это один месяц. Если один из членов хочет выйти из этих отношений, он может сделать это не раньше двух недель до конца контракта. Поэтому редко кто подписывает контракты более чем на 3 месяца. Стою перед ним в нижнем белье, которое Он сам выбрал, и в черном халате, красивом, тонком, кружевном, но длинном и закрытом, который выбрала уже я сама. Потому что надевать ту откровенную сорочку я не собиралась. Знаю, что это нарушение правил, за которое можно получить наказание. Но Он про это ничего не говорит. — Ты очень красивая. Даже в одежде, которая закрывает все твое тело. Присаживайся, — указывает на соседнее кресло, — Я надеюсь, ты подробно изучила информацию о наказаниях, запретах и дозволенностях. Она несильно отличается от привычных правил, но есть у меня и свои предпочтения. — Да, я все помню. Если не ошибаюсь, единственное, что разнится, это право разговаривать, когда захочу. То есть могу говорить всегда, когда захочу, верно? И исходная поза другая. — Да, все верно. Говоришь, пока не прикажу молчать сам. — Почему ты это разрешаешь? Многие предпочитают молчание, полное подчинение и кивки. — Так интереснее. Например, иногда за острый язычок можно получить наказание, — и снова эта ехидная улыбочка, — Не люблю подавлять личность в этом плане. Коммуникация важна и нужна. — Я тебя поняла. Во время сессий как мне к тебе обращаться? — Предпочитаю «Хозяин». Своим нижним я тоже придумываю клички, кстати. — Как собакам. — Что-то вроде того. Тебе тоже уже подобрал. — И какое же? — Аки. — Что-то японское? Хентая пересмотрел? — В переводе с японского, да, означает осень. А ты самая что ни на есть настоящая осень. Хентай, кстати, не по мне, я просто романтик с широким кругозором. — Главное, чтобы не душнила. — Кто, прости? — Да так…сленговое выражение. Странно, что ты не слышал его. — Потом объяснишь. Может перейдем к сладкому? — Как скажете, — переключаться к ты на Вы особенно приятно, низ живота сразу наполняется теплом, взгляд затуманивается, а тело так и кричит «я Ваша». — Встань напротив меня. Хочу на тебя посмотреть, — оказались друг на против друга, глаза в глаза. Выдерживать Его взгляд в таких обстоятельствах сложнее, чем в повседневной жизни. И как же Он был прав, возбуждение нарастало само собой. Будто в воздухе распылили афродизиак, — Раздевайся. — Полностью? — Халат. Не разрывая зрительного контакта, тяну за пояс. Медленно сбрасываю халат с плеч, оголяю грудь и живот, опускаю руки вниз и по ним спадает халат. Стою перед ним как чистый лист, на котором можно нарисовать все, что захочешь, как пластилин, из которого можно слепить все, что душе угодно. Каждый Верхний лепит то, что ему по душе. Прохладный воздух в комнате касается кожи и проникает внутрь, и на контрасте чувствуется жар внутри тела. Просит подойти вплотную к креслу. Мой живот напротив Его лица. Неловко, неудобно, хотя я определенно не против. Начинает вести своими нежными длинными пальцами по моим ногам. Очерчивает колени, поднимается выше по бедрам, касается опасной зоны, — внутренней стороны бедра — что приносит табун мурашек. Никогда не могла совладать с собой в такие моменты. Слышу смешок с Его стороны, будто Он уже знал об этом, знал, как я таю от таких касаний. Ведет вверх по животу, еле касаясь, медленно и осторожно. Также медленно поднимается и встает сзади. Ничего не делает, просто наблюдает. Как бегают по телу мурашки, как двигается тело во время дыхания, которое я пытаюсь сделать ровным. Он стоял так ровно столько, чтобы я успела улететь в свои мысли и забыть, где я нахожусь, а потом неожиданно очнуться от касания к своей талии и шепота, который разрезал тишину: — Идем. Я недоуменно смотрела на шкаф, к которому он меня привел, гадая, что там может быть: дверь в злополучную «красную комнату», шкаф с игрушками или что-то еще хуже? — Раздень меня, — вот такое банальное, простое. Когда я успела напридумать себе все что угодно, только не тривиальное. Сначала опешила, потому что о таком еще никто не просил. Но здесь все будет по-другому. И изменение ощущается уже в самом воздухе, которым мы дышим. Снимаю черный пиджак, открываю шкаф, чтобы повесить его на вешалку. Все немного замедленно и монотонно, потому что отчего-то начинаю переживать. От приближающейся близости. От такого близкого контакта с Ним. Взволнованными руками расстегиваю пуговицы на рубашке. Он только сверлит взглядом мое лицо, да так, что от напряжения там скоро и вправду будет дыра. Снимаю рубашку и тоже вешаю в шкаф. Замираю, ожидая, нужно ли снимать низ. Но Он ничего не говорит, а только подходит ближе, как хищник к добыче, и начинает целовать мои губы. Медленно, но громко. С чувством, с расстановкой, с жаром. Кажется, что вся квартира заполнена этими пошлыми звуками, а не только эта комната. Проводит языком под моей верхней губой, чем вызывает такой табун мурашек, что я теряюсь на несколько секунд в оцепенении. Пользуется замешательством и отходит к кровати. Трогаю свои губы, будто с ними что-то случилось. Будто на них что-то осталось. След или знак. — Подойди. Встань ко мне спиной, — слышу звук расстегивающегося лифа, который быстро падает мне в ноги, — Ложись на кровать, спиной, руки вверх. Хочется прикрыть грудь руками, а не поднять их наверх. Уязвимое положение. Но я сама на это согласилась, поэтому злить своего Верхнего никто в здравом уме не будет. Чувствую, что запястья фиксируются чем-то тканевым у изголовья кровати. Сначала тревога, неловкость. потом снова возбуждение. Ура, собачку привязали и сказали не двигаться, а она и рада. — Не хочу, чтобы ты меня сегодня трогала. Сегодня трогать буду я. Нависает сверху, опираясь на руки. Начинает снова целовать. Губы, подбородок, шея. Водит по ней языком, будто слизывая что-то, снова целует и еле заметно кусает. Из-за Его самоуверенности хотелось изначально доказать Ему, что не так уж Он и хорош, как говорит. Но в конкретную секунду я позабыла о своих обещаниях, потому что тихие стоны начали непроизвольно вырываться из горла. Чувствую улыбку на его губах, Он расценивает это как маленькую победу. Спускается ниже, к груди. Медленно гладит, изредка задевая соски. Гладит так невесомо, будто водит пером по коже. Ведет еще ниже, по животу, спускается к лобку и ведет по трусикам между ног. Где уже горячо и влажно. Для него? Медленно снимает трусики, ведет их по бедрам, по щиколоткам и кладет рядом с лифом. Абсолютно открыта перед ним. Вот так в самую первую сессию снял все, что хотел, взял все, что хотел. Губы находят грудь и жадно целуют, кусают, оставляют засосы. Языком зализывает укусы, несуществующие раны, слизывает несуществующую кровь. Не успеваю понять в суматохе чувств и ощущений, как Его рука спустилась ниже и трогает внутреннюю поверхность бедра, нащупывает половые губы и начинает гладить их. Проводит между складками, собирает смазку, которая уже начала растираться по бедрам, погружает фалангу внутрь. Выгибаюсь в спине, Его прикосновения так приятны. Меня давно никто не трогал, как и я сама себя из-за нехватки времени. И как приятно ощущать чужие пальцы в себе на себе. Добавляет второй палец и начинает двигаться глубже, медленно, но всю длину пальцев. Хочется раздвинуть ноги и согласиться уже на все, лишь бы эти пальцы никогда не прекращали свое движение. Отрывается от груди и начинает наблюдать. За моими метаниями по кровати, за раскиданными по подушке волосами, за запрокинутой головой. — Ты бы хотела сегодня кончить? — Да, — отвечаю, еле расслышав, что он вообще спросил. — Тогда держи зрительный контакт и не отводи взгляд. А полегче что-нибудь не мог задать? Как можно смотреть кому-то в глаза, когда твоя голова сама запрокидывается назад, а глаза закрываются, жмурятся, помогают достичь оргазма? С усилием воли смотрю в Его глаза, уже никакого смущения, только желание поскорее снять напряжение между ног и отправиться в негу сладостного расслабления после оргазма. Начинает массировать клитор, а мои глаза предательски закрываются. Чувствую, что он останавливается и открываю глаза. — Будешь закрывать глаза, я буду останавливаться. Приближение оргазма зависит полностью от тебя. Его пальцы, невероятно нежные и мягкие, будто из шелка или перьев, так гладят клитор, как я себе не мастурбирую. Это какое-то новое ощущение того, как может быть приятно и нежно с чужими пальцами. Думать о контакте глаз, концентрироваться на ощущениях приближающегося оргазма и контролировать громкость своих стонов почти нереально, поэтому последние нарочито громко отталкиваются от стен и звенят в ушах. Так как Он сильно возбудил меня своими поцелуями, то череда Его прикосновений к клитору не продлилась долго, оргазм накрыл меня с головой. Он, видимо, и сам не ожидал, что получится так быстро. До сих пор не разрывая со мной контакта, погрузил пальцы в рот, обсасывая их так, будто они в чем-то сладком и вкусном. Представляю, как я выгляжу сейчас: запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с глазами, полными изумления, из-за чего получаю от него усмешку и его любимую улыбочку. А в голове только «как же это, черт, сексуально», и в животе по новой завязывается узел. Развязывает мне руки, уже изрядно затекшие в одном положении. — От 0 до 10? — 6, — произношу одно, а в голове табло «10!!!» — По твоему поведению скажешь иначе. — Ты? — уже забыла, что мы еще на Вы. — 10. Каждая сессия оценивается от 0 до 10 в самом конце, чтобы потом Верхний и нижняя смогли провести анализ и понять, нужно ли что-то менять, дорабатывать, изменять. Я решила поскорее ретироваться в свою комнату, чтобы ничего не объяснять, несмотря на трясущиеся ноги. Услышала только «доброй ночи, Аки» перед тем, как закрыть дверь.