Не успела

Прабабушка Карины мирно спала на покачивающемся клетчатом стульчике за тёплым камином, пока на её коленях покоилась недочитанная свежая газета, принесённая почтальоном сегодня утром. Рядом внизу, на мохнатом ковре, удобно устроилась Шерри, свернувшись калачиком. За окном бушевал холодный сильный ветер, да так, что было ничего не разглядеть, кроме белого мутного снега. Сидя за столом и смотря на весь этот обзор вместе с тлеющими угольками, Карина заметно ёжится, ощущая с одной стороны тепло согревающих дров, а с другой — легко ощутимый сквозняк с плохо прикрытой щели деревянной оконной рамы. Живёт она здесь с тех пор, как бабушка угодила в больницу по её вине. Тогда они шли на медосмотр. Бабушка приказала внучке ждать у пешеходного перехода, а Карина неловко перешла на велосипеде в другую сторону, видя как машины останавливаются и уступают ей дорогу. Бабушка тогда разговаривала с сестрой и когда заметила нарушение внучки, разозлённая направилась к ней. Долиашвили испугалась, что люлей не избежать, как вдруг жигули проскочила мимо, сбив бабушку. Она тогда испытала смешанные чувства. Сначала радость, что люлей не отхватит, потом страх за бабушкину жизнь. Так бабушка оказалась в больнице. Дедушка с сестрой были озлоблены на неё и не хотели не то что разговаривать с ней, но и видеть. Все обвиняли, что она виновата, хоть и была маленькой. Сперва Карина считала, что это не так. Ведь она не нарушила никаких правил в отличие от бабушки, перешедшей на встречку. Потом же обвинила себя, как и они, что если бы тогда осталась стоять на месте, ничего этого не произошло бы. Жить она там больше не могла, поэтому переехала к прабабушке, облегчив душу дедушки своим уходом. На данный момент Каринина рука делает последние штрихи, проходясь простым карандашом по поверхности матовой бумаги. Добавляя ресницы, она опускает карандаш на место, выдыхая и стряхивая уставшую руку. На неё смотрят два узких тёмных глаза, и она не может отвести от них свои очи. Теперь она может смотреть на неё, не боясь получить холодный равнодушный взгляд, пусть и в собственном блокноте. Ведь они там смотрят на неё совсем по-другому. *** Идти в институт не хочется из-за конкретных людей, но прабабушка буквально выгоняет её из дома. Будь даже метель и пурга, дома бы отсиживаться всё равно не оставила. Карина грустно плетётся по заснеженной дороге, крепче сжимая лямку чёрного рюкзака. Руки становятся совсем красными от холода и ищут спасение в виде тёплых еловых варежек в карманах, но не находят. Она снова забыла их дома, думает вернуться за ними, но боится получить ещё и от прабабушки, поэтому лишь прячет озябшие руки в карманы куртки, вспоминая о ждущих её белых варежках с бусинками, одиноко греющихся в окрашенном зелёным цветом батарее. Учась на втором курсе социально-культурной кафедры, хочет взять документы и отчислиться, потому что морально не выдерживает. Заданий с каждым днём всё больше и сложней, а ненавистные взгляды и подколы от обидчиков, в частности, от одной, терпеть становится всё невыносимей. *** На перемене она просто выходит в туалет, как за спину грубо толкают и молниеносно затаскивают в кабинет, в котором, очевидно, сейчас свободный урок. Шершавая рука сильно хватает за горло и переворачивает лицом к себе, прижимая к посыпающейся штукатуркой стене. Оелана. А сзади — её верные псы. Карина лишь скалится, хочет убрать душащую руку с шеи, как чужая рывком бьёт по ним, затем и по щеке, делая коже ещё больней. — Сначала значок на рюкзаке, теперь и это? — Карина не понимает, в чём дело, а потом догадывается по чужому взгляду, направленному вниз. — Какая разница, какого цвета мой новый свитер, — пытается говорить понятно и уверенно, но голос предательски дрожит. В который раз, — разве нельзя ходить, в чём нравится? — Старая испортилась? Что? Теперь в этой весь год будешь ходить и маячить нам глаза? — любимый голос будто орёт на неё. Карина не смеет поднять глаза. Потому что знает: как только она посмотрит на неё и встретится не только с равнодушными, но уже и с презирающими её глазами, не выдержит и расплачется. Даже «нет» сказать не успевает, как хватка на горле усиливается, перекрывая доступ к кислороду и оставляя синяки от грубых пальцев на нежной коже. Пальцами чужую руку убрать пытается, задыхаясь от нехватки воздуха в лёгких, но выходит слабо. Закрывающиеся на месте голубые глаза безуспешно гуляют по лицам остальных зрителей, прося о помощи, но все они лишь гадко насмехаются, говоря между собой. Очи ненароком останавливаются на Оелане, душащую её. Та победно разглядывает её, ухмыляясь одной губой. «Зачем ты это делаешь?» — хочет спросить Карина, но кроме слабого выдоха в её сторону ничего не выходит. — Кто позволял тебе дышать на меня? — рука, что душила её, наконец убирается, а сама Карина сползает по белой стенке, хватаясь за горло и кашляя, пытаясь унять появившуюся темноту в глазах. Дальше она ничего не помнит. Помнит лишь тяжёлые ботинки в бёдрах, на своём радужном свитере, купленных за последние деньги. Они её везде, где только можно пинают, но не по лицу. Ведь лишних вопросов никто не хочет. Как же Карина ненавидит этих людей, мечтает, чтобы они исчезли с лица земли. Им уже почти за двадцать, а как дети малые, до сих пор бьют людей. Прикрывая голову руками и слушая их привычные реплики, помутнённым взглядом смотрит на кроссовки Оеланы, что перестали колотить её, но продолжают другие. С болью по всему телу Карина ждёт, пока всё это закончится. Пока им надоест. *** Медленно перебирая ногами и прихрамывая на левую ногу, Карина сбегает с уроков. Она была уверена, что смогла бы выдержать и просидеть оставшиеся две пары, но последние колкие слова, брошенные вслед от Оеланы, разрушили хрупкую стену надежды вдребезги, на миллион крошечных осколков, что больно ранят своими острыми концами. «Видеть не могу эту долиашвилинскую морду, сгинь!» — до сих пор эти ядовитые слова не выходят с её головы. Нет, она не плачет, просто сидит в ванной, смотря на растекающуюся струю крови в запястье рядом с ранами от сигарет и новые расцветающие гематомы в местах, где ещё даже старые не зажили. На месте пожелтевших синяков красуются багрово-красные и сине-фиолетовые, не оставляя и живого места на слабом и безжизненном теле. Уходить не хочется, но её уже больше ничего не держит. Даже прабабушка и её надпись «Я всегда рядом», написанная на Карининой правой лучевой кости в день экзаменов в качестве необходимой поддержки. *** Глубокая студёная ночь. Силуэт девушки, что одиноко шагает по тёмной улице, хромая на одну ногу, снова без варежек. А ведь со вчерашнего дня они так и лежат в батарее, забытые непутёвой хозяйкой. Стоя на высоком мосту в белой ушанке она смотрит на претёмный горизонт, на серые многоэтажки, что ещё горят жёлтыми окнами. Сильный ветер всё дует на неё, словно пытаясь отогнать подальше от непоправимого. Река давно застыла льдом, а Карина вспоминает про это только сейчас. Второй фактор, подсказывающий не прыгать. Потому что будет больно, мучений за прожитую короткую жизнь довольно много натерпелась, но они похоже никогда не покинут её. Девушка и сама уже отказывается от этой затеи, как невовремя вспоминает убийственные слова Оеланы, возвращая ледяную руку к ограждению. — Тогда тебе станет легче жить? — что есть силы кричит, получая лишь разбушевавший ветер в свою сторону. Бессильно опускается на колени и обжигает ледяной поверхностью ладони, смотря на застывшую водяную степь. Под ней река, а хотелось бы море. В голове проносятся воспоминания, как прабабушка в детстве показывает ей картинки моря на старом журнальчике и обещает отвести туда когда-нибудь. Грустно улыбается несбывшимся надеждам и мечтам. Надеется, что хотя бы она увидит море и выполнит своё обещание и за неё. Пододвигается ближе к краю, намереваясь переступить через перила. Самой себе усмехается, что ничего в этой жизни не добилась и как раздавленный червь сидит сейчас в лютом морозе. Гладкая мерцающая водь словно зовёт к себе. Одна нога уже готова переступить её, вторую что-то держит. А ведь она даже не узнает, как правильно целоваться, или что-то большее, чем поцелуи. Вздыхает разочарованно, зря практиковалась на помидорах. Этих ощущений она не сможет испытать. Но ей хотелось бы. С одним единственным человеком. Только Оелана ненавидит её. Так, что готова убить на месте, разорвать, исполосовать на мелкие куски, чтобы остались кровавые жгучие полосы на сгорбленной спине. Но Карина продолжает тайно любить её и винить себя в этом, почему такая и не смогла влюбиться в кого-то другого. Может, тогда бы с ней всё было хорошо. Её образ всё никак не уходит. Даже перед окончанием своего жалкого существования. Кадры в голове один за другим переменяются, напоминая болячками в теле. Ставит руки как в «Титанике», вспоминая недавний сон с участием Оеланы. Как та нежно держала её за талию сзади, чтобы она не упала из корабля в воду, ведь не умеет плавать. Усмехается этому сну, много думает о ней, вот и приснилась. Может, это и не она была, думает Карина, ведь не видно, кто стоит у тебя за спиной. Но ты инстинктивно чувствуешь кто. Отгоняет подальше от себя эти мысли, чтобы не отвлекали её, намереваясь закончить начатое дело до конца. Пушистые от снежинок ресницы перед полётом медленно закрывают веки, душа её думает, что наконец Оелана расслабленно выдохнет без неё. Только как жестоко она ошибается. Макарова уже никогда не сможет извиниться перед ней и сказать «люблю». Пытаясь отгородить эти чувства, она всячески издевалась над ней, но не смогла отпустить их даже после её смерти. Личная жизнь девушки не складывалась, даже в постели невзначай возникало знакомое лицо, ставшее до боли родным. С девушками было покончено. Через много лет, пусть и не по любви, Оелана вышла замуж, родив дочку, которую назвала её именем, — Кариной.