Новогодняя Ярмарка

— Рябчики! Крупные, плотные! Подходи, налетай!       Ноги парня разъехались на льду, и он уж было чуть не опрокинулся в сугроб, как товарищи подхватили его под руки и, посмеиваясь над неуклюжестью того, потянули в сторону прилавков со свининой. — Сигма, француза шпагой безустали наштыковывал, а здесь что, ноги не держат? — посмеиваясь, риторически поинтересовались у смущенного парня. — Ага, в отличии от тебя, я пользуюсь своими навыками в ответственный момент, а не щеголяю во всем наряде перед дамами, — парировал Сигма. Его товарищи заулюлюкали. — Правильно, ты находишь в себе силы наблюдать за прекрасными девушками из дальнего угла. — Как за недоступными шедеврами искусства, мой неотёсанный друг! — Хах, ежели так, то не побывать тебе ночью в музее. Покрасневший Сигма обиженно вздёрнул нос, но краем глаза зацепившись за добродушную улыбку друга, тихо засмеялся и, наконец, обратив внимание на купца, крикнул: — Сударь, будьте добры футов шесть свинины! Да без жирка завешивайте, а то знаем мы вас, — он притворно строго покачал головой. — Обижаете, господин! Как бы доля наша тяжела не была, народ честной не обманем! Тем боле Рожденственская неделя, да и Новый год подкрался: рука не подымется вам жира заместо сочного мяса подложить! — купец дал знак мяснику. И тот, схватившись за топор и широко им размахнувшись, ударил по тушке. Ещё раз — и ещё! "Небольшие"(иной раз и с полфута!) куски мяса свободно летели на снег, окрашивая его розоватой струйкой. Никто не обращал на них внимания, товарищ Сигмы даже сделал пару шагов в сторону от прилетевшего к носкам его сапог куска. Праздник же: нищие разберут.       Как почувствовав аромат свежей крови, неподалёку от прилавка образовался потрепанный юнец лет шестнадцати с крохотными, внимательными глазёнками. Он стоял, выставив правую ногу вперед и чуть склонив корпус: на готове. Недовольно он дырявил взглядом мужчину в ветхих одеяниях, будучего тоже заинтересованным в прилавке со свининой. Мальчик был готов нешуточно драться за желанную добычу, судя по закатанным рукавам рубахи и сложенным бровям. Стало ясно — он не собирается уступать. Стоило компании Сигмы отойти чуть поодаль, парнишка сорвался. Упав на колени, он стал необычайно быстро загребать в сформированную из краёв рубахи корзину куски мяса. Пока мужчина подбежал на тоже место, мальчик собрал всё, что можно было, и юркнул в сторону. Несясь по раскрашенной улице и аккуратно приддерживая добытую груду, он лишь мелькал перед прохожими, удивительно маневрируя между веселящихся компашек. Он скоро достиг места общего сбора и вывалил мясо в изнутри обложенное сушёнными лисьями подорожника ведро. — Моло-о-одчина, Вовчик, — довольно протянул "глава", тихим свистом выпуская воздух через дырку вместо зуба. "По-дружески" ударив паренька в плечо, с широкой ухмылкой едко добавил: — Этой ночью можешь спать спокойно,       Не зная, что говорить, паренёк беззвучно прошептал слова благодарности, склонил голову и глухо попросил: — Можно я пойду? — Кудай-то? Неужто от общего дела слинять хочешь? — Он предвкушающе оскалился. — Зазывалой иди. На главную площадь, там где шубами торгуют. Может заодно и подхватишь какую-нибудь пушную полосочку, — и опять засветил отсутствующим зубом.       Паренёк угукнул и вновь посеменил вливаться толпу.       Главарь же разгульно пошёл куда-то, насвистывая какой-то незамысловатый общественный мотив. Через некоторое время он приблизился к "приютскому" прилавку и по-хозяйски облокотился на него, смотря на недовольный нежно-голубой глаз напротив. — Ну что-ж, Nikolas, как продажи? Может, есть пожертвования? Глядя на тебя, убогого, наверное, так и хочется либо выколоть глаза, либо кинуть полушку из глубокой жалости. Сколько людей отошло от прилавка слепыми? — Все. Но боюсь ослепли они не от моего облика, а от серости используемых для наших изделий тканей. После такого и на мир смотреть не хочется.       Глава, продолжая ухмыляться во всю харю, дал Николаю оплеуху. И хоть на первый взгляд та могла показаться слабой, всё же, Николаю пришлось опереться на прилавок, дабы устоять.       Главарь, воровато оглядываясь и прикрываясь, показал из-за шерстяного платка сжатый кулак и кивнул на него, привлекая внимание Николая. — Надеюсь, что по моему приходу, мешочек(сам знаешь какой) будет не то что заполнен — переполнен. А иначе, — он хрустнул костяшками. — Бывай.       Главарь вновь устремился куда-то: наверное, нюхать украденный табак. Николай же остался в гордом одиночестве. Морозным утром тридцать первого числа. Ветер безжалостно бил по нежной коже паренька, оставляя на ней разбухающие красные разводы. Пальцы на руках и ногах каменели и синели, венки всё больше просвечивались, разрастаясь по телу своими могучими пурпурными корнями. Муражки потоками бежали по голеням и плечам, собираясь группками в тех местах, где на одежде Николая зияли дыры. Порой на открытых участках кожи высыпались созвездия разноцветных (но в основном красных) некрупных точек, но тогда Николай немедля начинал растирать это место, после — несколько раз выкидывал ноги из полуприсяда. Морозец с лёгкостью пробирался под пару кое-где разорванных рубах, и без труда подлазил под протертые штаны. А воздух нес с собой не только аромат утренней свежести, но и запах мяса, сушенных овощей, мороженных грибов, различных трав... И других пряностей, о которых Николай не мог и мечтать. Тут его ноздри опалил серый дымок, и Николай стал воодушевленно выискивать взглядом его источник. — Жар-птица снизошла на сей базар, дабы согреть жалких смертных! — вскрикнул он, заметив язык пламени, вокруг которого уже столпилось довольно много людей.       Кто-то, заслышав его высказывание, хохотнул, иные — не обратили внимания, продолжая беседовать между собой. Николай же, боле не обращая внимание ни на что, помчался к костру. И, еле протолкнувшись ближе, к самой решётке, восхищённо уставился на взрывающиеся искорки. Его лицо обдало жаром, а щёки и нос раскреснелись, вместо голобуватого оттенка. Блаженно улыбнувшись, Николай незаметно прижался к теплым шубам позади, а белые ладони уложил между огненных прутьев решетки. Впервые за этот день ему удалось согреться.       Расслабившись, Николай стал вслушиваться в разговоры поблизости. — Нет, ну, Кутузов всё же ж был не прав, не, не, — недовольное бурчание. — Москва — не Россия, а Россия — народ в ней, ты разве не согласен? Михаил Илларионович принял тяжёлое, но верное решение. Именно оно и привело нас к победе. — Ересь! — воскликнули уже громче. — Если б дали сражение за Москву, мы бы побороли француза в разы быстрее! Да мы бы распустили их армию по сучьям! Быстро, метко. У войска была бы мотивация — огого! — Мы поразили и ослабили француза, уравняли силы, и тем самым многие из нас остались в живых! — А это потому что мы воевали из мести, а так бы... — Да какой из мести! — в беседу влился новый бас. — За Россиюшку мы воевали, за народ честной, за царя батюшку! Из мести! Тьфу, спекулянт... Николай переключился на иные голоса. — Хлеб с солью надо было нести, а не ружьями тыкать. Тогда бы, может, по-другому жизнь наша заладилась... — Ну, не говори, а ежели б и отче-Наполеон религию нашу тоже проклял...       Дальше Николай уже не слышал: глаза его расширились от недовольства, а кисть случайно докоснулась раскаленной решетки. Ахнув и ухватившись за пораженное место, Николай отбежал от толпы в тихое, свободное место, расположенное не так далеко от приютского прилавка. С данной точки Николаю открывался вид на восхитительный хвойный лес. Макушки сосен возвышались над сельскими домишками, и казалось, что их прогнувшиеся под белоснежными сугробами ветви чуть ли не путаются в кучных облачных лапах. Стволы располагались довольно далеко друг от друга, тем самым давая простор пушистым еловым юбченкам. Некоторые длинные иглы отливали бирюзовым цветом, что предавало сказочному лесу некую тайну. Николай всем сердцем желал бы сейчас бросить все обязательства и устремиться душою и телом туда — в чащу лесную, где нет ни поклонников Наполеона, ни веселящихся компаний, ни приютского главаря, ни надзирателей и владельцев... Где лишь царит мускусный аромат хвои и скрипуче трещат величавые, многовековые стволы. Именно так представлял Николай свободу. Именно о ней и грезил безотрывно.       Тут Николаю между лопаток прилетел сильный тычок, что аж в глазах потемнело. — Эй, юрдивый, чёй-то мы здесь шляемся? Ты на кого прилавок оставил, Емеля? — лживо ласково ворковал главарь, рядом с которым теперь горой стоял Миша — местный парниша-силач. — За кассой не следишь, товар на попечительство воришек оставляешь... — От варвара слышу, — тотчас Николая схватили за косу и потянули вниз. Но Николай устоял, кусая губы и сердито смотря хищнику прямо в глаза. — Тц-тц, ай, Nikolas, ай, не хорошо. Сам косячишь, пользу общему делу не приносишь, мне грубишь... Как опрометчиво, как бездумно... — нравоучительно укорял главарь, медленно приближаясь. — Как смело, как остроумно, — Николая схватили за воротник и резко потянули вперёд. Миша же дал тому не слабый пинок под зад. Николай, можно сказать, долетел до прилавка и больно стукнувшись об его острый угол грудной клеткой, простонал от боли и разочарования. — Слушай сюда, Nikolas, если ты так и не соизволишь приманить покупателей... — Я на бутылку синенькой похож?       В тонкие, выступающие даже сквозь рубаху, ребра Николая прилетел удар раскрытой ладони. — Не перебивай, старших. Так вот, тогда ты можешь не только забыть про ужин, но и ночью прочувствавать резкую нехватку воздуха в лёгких. — В отличие от тебя я табак по углам не нюхаю и за работу своих лёгких не беспокоюсь, — Николай ухмыльнулся, понимая, что теперь его ожидает как минимум бессонная ночь, а как максимум — и думать не стоит. — Сам работай давай, — как бы уставше прикрикнул главарь и отошёл от прилавка, но так, чтобы тот видеть. Николай вдохнул и тихо крикнул: — Обереги! Платки! Рубашки! — Nikolas, не скромничай! А то на зов подобный разве что разбуженная моль слетится. — отвлеченно посоветовал главарь, вальяжно расположившись на пеньке, обставленном "добычей". Николай направил око к облакам и, созерцав желтоватое пятно — солнце — у самого востока, улыбнулся. Раскинув руки в стороны, взмахнув косой и взобрав воздух полной грудью, он смело, без каких-либо сомнений, махом вскочил на прилавок. — Хэээй, люди добрые, подходи-и-и, праздничные жиры разгуливай-ай, — сильный его голос прогремел на всю округу, заставив некоторых обернуться. Главарь вздрогнул, недоверчиво наблюдая за начатым представлением. — Рубашки теплые с нашивками златыми — последний писк парижской моды. Подходи, не скупись, жену порадуй и сам принарядись! Оберег возьми с собой, чтоб с чёртом Новый год не встретить! И платочек винный захвати, чтоб веселей отметить! — К прилавку потянулись люди. Николай схватил парочки сшитых оберегов- невеличек и принялся ими чеканить да жонглировать: и через ноги в прыжке перекидывал, и головой вверх подкидывал, и на носе раскручивал... Чего умелец только не вытворял. — Как понимаю, скоро гастролирующий артист подъедет, си'рот разбирать, а вы к нему, что странно, очень хотели бы попасть?— поинтересовался ближний покупатель. — А разве я не в нём? И вы — не шут, что номер следу(ю)щий дает? Николай показательно опустился на колено и с добродушной улыбкой протянул покупателю красный платок, ранее сложив из него что-то наподобие копюшона-гегеля: — Ослиных ушей, сердечно прошу прощения, не оказалось.       Покупатель выпучил глаза и скверно забранившись, пошёл прочь.       Тот час к лавке подбежали главарь с Мишуткой, и последний незаметно стащил Николая с прилавка и врезал своим широким кулаком ему по носу.       Николай, ударившись об лед головой, вылетел на дорожку, прямо под ноги кому-то. Этот кто-то оказался небезызвестным дворянином, только вернувшимся из заграничного похода, носящим порой звучащую в подмосковных кругах фамилию рода Достоевских. Он галантно протянул Николаю руку, без удивления вглядываясь в затылок развалившегося перед ним паренька. — Ну, что ж вы так не осторожно, — замечанием обратил на себя внимание Достоевский.       Николай поднял на него испуганно-удивлённый взгляд и, приметив протянутую руку, принял помощь, поднялся. — Прошу прощения, — Николай потупил взор, отходя с дороги. Но Достоевский не спешил продолжать свой путь, а продолжал заинтересованно разглядывать лицо паренька. — Юноша, не сочтите за дерзость, но не могли бы вы отойти со мной поодаль и стать моим собесседником этим невзрачным утром? — Чего? — Николай впился настороженным оком в пурпурные зеницы напротив, которые, через некоторое время уверился он, не таили в себе недоброго умысла. Достоевским промолчал, опустив легкую улыбку. Николай быстро пробежался взглядом по бледному лицу, на которое спадали влажные пряди, и неуверенно кивнул, добавив: — Хорошо. Ребята, я отойду? — обратился он уже к главарю. На него посмотрели крайне злобно и недоверительно, но присутствие Достоевского приумерило пыл. — Куда? Зачем? — Недалеко. Милому господину помощь нужна, — заметив, что главарь хочет молвить ещё что-то, Николай подмигнул и постарался показать ему пересыпания невидимых монет. Его поняли: — Ну иди, хрен с тобой.