любовь длиною в жизнь

      Дрожащими губами она целует его оледеневшие костяшки, глядя из-под покрытых инеем ресниц на его аккуратное, мертвенно спокойное лицо.       Она видит его в последний раз. Целует в последний раз. Зовёт его так ласково, так влюблённо — «Джеком» — в последний раз.       А потом отпускает его холодную руку, и он скрывается в бездонной морской пучине.       А ей хочется за ним прыгнуть, удержать его, побить ещё раз по щекам, лишь бы он глаза открыл, лишь бы имя её произнёс снова.       Но она понимает — сделает так — и нарушит обещание. Она ведь обещала ему не сдаваться. Обещала, что останется в живых, несмотря ни на что. Несмотря на то, что быть живой без него совершенно бессмысленно.              Всё, что происходило с ней без него — всё было бессмысленно.       Он появился так резко, так внезапно, нагрянул в тот момент, в который абсолютно был не нужен. Но он спас её тогда: спас от самой себя и от общества, от которого ей было тошно.       Он подарил ей смысл. Смысл открывать глаза по утрам, смысл дарить свою аккуратную улыбку окружающим, смысл жить, в конце концов, и жить, наслаждаясь каждой минутой, ей отведённой.       Они знали друг друга совсем недолго, но даже этого мизерного времени хватило, чтобы предаться мечтаниям о будущих свершениях и окунуться с головой в чистую, бурную и яркую любовь.       Любовь…       Роза до последнего временила со словами любви, ведь наивно полагала, что у неё для чистосердечного признания будет целая жизнь. Целая жизнь бок о бок с тем, кто умел жить, как никто другой.       Нет. Не будет.       Все мечты о совместном будущем ушли ко дну вместе с этим злополучным кораблём, вместе с ледяным телом того, кто играл в этом «будущем» главную роль.       Они же могли быть счастливы! Сбежать от тирана-жениха по прибытии в Нью-Йорк, оборвать все связи с меркантильной матерью. Броситься навстречу приключениям, являясь друг для друга опорой, поддержкой, смыслом! Они имели право просто любить друг друга!       И их так трагично лишили этого права.       Роза обещала ему выжить. Она выжила. Ей чудом удалось привлечь внимание прибывшей на помощь спасательной шлюпки, удалось оказаться на ближайшем корабле в целости и сохранности, удалось даже скрыться от придурка Кэла, что несколько дней до высадки в Америке бороздил поверхность палубы в поисках своей ненаглядной, надеясь, что она спаслась.       А когда её, сошедшую с борта, попросили представиться, она с гордостью назвала его фамилию.       — Доусон. Роза Доусон.       Представилась той, кем официально бы стать не смогла, потому что тот, кто мог раз и навсегда подарить ей свою фамилию, остался посреди океана.       Неважно.       Всё это теперь не имеет смысла. Теперь она — Роуза Доусон, она будет носить его фамилию!       Она выжила ради него, и она будет жить ради него, даже если он ради неё пожить не успел.       И Роза смотрит на Нью-Йоркский причал; на людей, что туда-сюда снуют, пытаясь опознать пострадавших, оказать им необходимую помощь — и таким ей бессмысленным всё это кажется. Таким мизерным. Таким мелочным. Ведь среди этих промёрзших зевак, что никак не могут расстаться с тёплыми пледами, что называют свои имена, заикаясь на каждой букве, мог быть он. Он мог быть рядом с ней. Подтвердить, что она в действительности Доусон.       А его нет.       Проходят дни, недели, месяцы после трагедии. Жизнь течёт медленной, спокойной рекой. Не торопится, тянется так же бесконечно длинно, как тянулась до того, как нога Розы ступила на борт Титаника. И всё это так скучно… Утомительно… Неправильно…       Роза ложится спать, а во сне — она снова на нижних этажах корабля, снова отплясывает бешеные танцы на пару с ним; снова смеётся искреннее и не беспокоится ни о чём. Роза просыпается, а в голове — его голос; его мягкое, нежное «Роза» — никто никогда не произносил её имя так. Роза пытается жить день по-обычному, надеясь найти себе стабильный источник дохода, обеспечить себя ночлежкой и продовольствием хоть на какой-то срок, а везде: в комнате, на улице — куда бы она ни пошла — его запах; запах юношеского авантюризма, мыла и каюты третьего класса.       Джек везде. Но только не с ней.       «Надо жить дальше, Роза. Ты обещала ему. Он отдал жизнь ради тебя, ты не имеешь права потратить её впустую!» — и уже как утренняя молитва, как злое напоминание самой себе, кому она обязана.       Дважды обязана. Ведь он дважды её спас.       Сначала — от собственной глупой ошибки, когда она импульсивно захотела броситься в объятия ночного океана.       Потом — от ошибки других людей, повлёкшей за собой крушение лайнера, который стал свидетелем их яркой и болезненной любви.       Подумать только… дважды сохранил её жизнь… и пожертвовал своей.       Роза не могла более об этом размышлять: мысли о Джеке, о его поступке, о его пугающей и такой близкой смерти ядом текли по венам, тяжким грузом оседали в голове, мешали работать, общаться с другими людьми — жить, в конце-то концов. Жить, как она ему обещ…       Довольно!       Пора прекратить.       Иначе эти гнусные думы приведут туда, где Джек ещё не готов её встречать. Где он он должен встретить её пожилой и увидевшей всё в этой жизни, а не юной, бледной и горем убитой.       И Роза продолжила жить. Начала жить. Жить так, как до этого ей не позволяло воспитание, статус. И мать.       Училась выживать, зарабатывать деньги, коммуницировать с другими людьми в надежде выстроить крепкие связи, способные сыграть на руку в будущем.       Было тяжело. Безумно тяжело. Роза скиталась по улицам, бралась за любую работу, за которую могла, откладывала деньги и питалась скромно, с упоением вспоминая деликатесы, которыми угощали её на том корабле.       А в кармане, в шкафу, в матрасе кровати в очередной съёмной комнате — злополучный камень. Роза на нём могла сколотить состояние. Могла вмиг снова стать леди, богатой и уважаемой. Не отказывать себе ни в чём. Жить в нормальных условиях, есть нормальную еду.       Но ей казалось, что продавать его нельзя. Камень этот таил в себе нечто сокровенное — то, что хотелось хранить в голове в самом тёмном углу, вспоминая одинокими ночами. То, что для неё было ценнее всех денег мира. Лишаться этого…? Нет, Роза не смогла. Потому берегла его, скрывая от мира так усердно, как только была способна.       И жизнь текла своим размеренным чередом, и Роза данное обещание выполняла исправно.       Жила так, как хотела. Не боялась ничего, стремилась к вершинам, совершала подвиги, которые были ей неподвластны под опекой матери и бывшего жениха-недоумка.       Она становилась старше, мудрее, опытнее. Но в глазах всё ещё блестел огонёк безмятежной юности, а в голове оставался образ яркой, чистой, настоящей любви. Джек не покидал её мыслей, он был рядом всегда, и пускай черты его лица с каждым годом становились всё расплывчатее, звонкий голос стоял в ушах так же чётко, как в день катастрофы.       А потом появился юноша с забавным именем Калверт, и куда-то это всё исчезло, и жизнь Розы превратилась в жизнь обычного счастливого человека.       Она ведь стала актрисой. Поначалу не сильно известной, но впоследствии вполне успешной. Неудивительно, что у неё появились поклонники. Неудивительно, что с одним из них она закрутила роман.       Калверт был хорошим человеком. Он любил Розу, относился к ней с уважением, поддерживал её, если это было необходимо. Он стал для неё глотком свежего воздуха, напомнившим, как приятно любить человека.       Роза хотела, чтобы Калверт стал её спутником жизни, ведь с ним было хорошо и уютно. Она и вправду питала к нему глубокие романтические чувства, которые помогли им создать крепкую семью и прожить душа в душу очень много лет.       Иногда, конечно, непрошеные воспоминания проявлялись яркой вспышкой, и Розу одолевала сильная грусть и тоска, потому что — да, она была счастлива; да, она жила, как и обещала; да, она стала прекрасной женщиной, отличной женой и матерью, но рядом с ней был не тот, кто помог ей всё осознать и встать на ноги. Без Джека было всё так же плохо, всё так же хотелось снова коснуться его, поговорить с ним. Сколько лет прошло? Десять, двадцать? Роза не хотела об этом думать, потому что каждый раз ей казалось, что трагедия случилась вчера.       Она переживаниями ни с кем не делилась, да и не нужно было ей это, в самом-то деле. Отбрасывая мысли о Титанике, которых с каждым годом жизни становилось всё меньше, она чувствовала себя совершенно нормально. У неё было всё, что нужно было для счастья, и она жила себе дальше, тихо и спокойно, встречая зрелость, а за ней — старость.       Нянчила детей. Не успела оглянуться — уже пришлось нянчить внуков. Вскоре умер Калверт, и без него, конечно, было одиноко. Роза скучала по мужу, но, будучи дамой преклонного возраста, повидавшей на своём веку многое, пережившей гибель первой любви на собственных глазах, сильно слёзы не лила. Они хотя бы постарели вместе, и на том спасибо.       Она становилась всё старше, болезни стремительно одолевали её дряхлое тело, воспоминания стирались из памяти. Роза потихоньку готовилась отходить в мир иной, как вдруг увидела то, что заставило её почувствовать себя снова семнадцатилетней девушкой, впервые ступившей на борт Титаника. По телевизору показывали рисунок, который Роза видела лишь однажды в своей долгой жизни. Несомненно, ей захотелось посмотреть на него ещё один разочек, прежде чем уйти на заслуженный покой.       Она прибыла на исследовательский корабль, и с гордостью поведала экипажу и собственной внучке историю, которую хранила в тайне больше восьмидесяти лет. Она говорила неторопливо, долго. Наблюдала, как скептицизм в глазах слушателей меняется на сочувствие. Она всё рассказывала и рассказывала, и каждое слово в груди отзывалось теплом и болью — она говорила и вспоминала всё — и всё это было так ярко! Так по-настоящему!       И пусть лицо Джека давно уже забылось, и пусть голос его был искажён. Роза помнила о нём, помнила о том, что он сделал с ней, что он сделал для неё. Она гордилась собой, гордилась тем, что пронесла воспоминания о нём через всю свою жизнь и наконец нашла в себе силы поделиться этим.       И плохо было, и печально, и радостно, и тоскливо — и сожаление слышалось в её речах, и искренняя, тёплая любовь, но под конец истории Роза почувствовала себя самой радостной дамой на свете, потому что она осознала, что не предала Джека.       Ей было тяжело. Было страшно. Нужно было брать себя в руки, становиться новым человеком, жить для себя. Как её просил тот, по кому она так отчаянно скучала. И она сделала всё так, как и обещала. И ни капли об этом не жалела, ведь в конце концов она смогла стать счастливой.       Оставалось сделать лишь одну вещь, и можно было спокойно покидать и исследовательскую группу, и собственную семью, и этот мир.       Мистер Ловетт, глава экспедиции, хоть и был заинтересован рассказом, всё-таки не мог сдержать собственного любопытства и спросил, где же тот злополучный камень, что Роза в своё время так сильно не хотела продавать.       Конечно, утерян. Утерян ещё во время кораблекрушения.       Что ещё она могла сказать?       Или они рассчитывали на то, что лихая старушка так просто его отдаст? Отдаст своё сокровище — единственное вещественное напоминание о Джеке. И пусть её хоть трижды назовут лгуньей, и пусть не поверят в её рассказ без доказательств — плевать ей уже было на это.       Ночью Роза выходит на палубу. Да, ходить без посторонней помощи ей тяжко, но уж сейчас она-то точно справится с этой задачей, как справлялась со всеми остальными. Подходит к краю, смотрит на тёмную пучину океана, в которой скрылось тело её возлюбленного очень много лет назад — и наконец тоска не трогает её. Сейчас она станет свободной.       Роза достаёт Сердце океана. Увесистый камень в её тонкой, слабой руке выглядит уже не так правильно, как выглядел на её аккуратной шее в год катастрофы.       Она смотрит на него — на камень, да и на океан тоже — в последний раз. Делает глубокий вдох, и рука её отпускает ожерелье, и оно летит вниз, падает в воду и стремительно идёт ко дну — туда, где ему самое место.       И Роза идёт туда, где самое место ей.       Она чувствует, что сегодня всё закончится. Что завтра внучка будет не рада видеть бабушку в таком виде, в каком она перед ней предстанет. Но может ли она что-то с этим сделать? Уже нет. Она и так сделала слишком много.       Роза засыпает — глаза отчего-то закрываются особенно легко. И дышится спокойно, и она чувствует такую умиротворённость, какой прежде никогда не ощущала.       Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох…       И когда Роза открывает глаза, яркий свет заставляет её прищуриться. Она слышит громкую, красивую музыку, под которую впору только танцевать до упаду, и ноги ведут её куда-то вперёд, а она и противиться им не может.       Смотрит на руки свои — и они снова мягкие и молодые, облачённые в длинные перчатки. Оглядывает тело — оно вновь юное, подтянутое; и роскошное платье волной спускается к полу.       А потом чужой голос откуда-то говорит громко:       — Роза!       И сердце её начинает стучать невероятно быстро, и отчего-то хочется на зов сразу же побежать, потому что он такой родной, такой желанный.       И не нужно долго думать, чтобы вспомнить, кому принадлежал голос, который она только что услышала.       Роза моргает и понимает, наконец, где она — вокруг роскошное убранство, длинная лестница с дорогим ковром, люди в нарядах, которые никто уже давно не носит.       А внизу — он.       Всё такой же молодой, такой же красивый и улыбчивый, каким Роза помнила его, пока память позволяла.       И он одет в костюм, который по статусу ему, может, и не подходил, но по ощущениям — был его на все сто процентов.       И Роза смотрит на него, а потом бросается вниз и налетает с объятиями такими крепкими, такими чувственными, что парень и не знает, что сказать.       Где она сейчас находится? Рай ли это? Или сладкий сон перед кошмарным адом? Какая разница, если рядом с ней сейчас тот, кого она и не надеялась больше увидеть.       — Джек… — шепчет она ему куда-то в плечо, и горячие слёзы глаза застилают, и радость переполняет сердце.       — Я ждал тебя, — говорит он, и, отстранившись, смотрит на неё так мягко, так влюблённо, как смотрел все те дни, что они были вместе.       Получается, всё было не зря? Вся жизнь Розы, всё, что с ней происходило — все препятствия и трудности, с которыми она сталкивалась — всё привело к тому, чего она желала, оказывается, больше всего на свете.       Она снова с ним.       Джек аккуратно убирает волосы с её лица и мягко целует её в лоб. Держит хрупкое тело крепко-крепко, словно отпускать никогда больше не собирается.       И говорит гордо, а самое главное — благодарно:       — Ты молодец.