Hope is dangerous, isn't it?

      Кайя оставляет жену в комнате, когда они приезжают после морально тяжёлого разговора сестёр, он понимает, что большего, чем объятия, подаренные ей на улице и в машине, он сейчас предложить не может, да и вряд и девушка захочет чего-то ещё. Но мужчина помнит, как Суне нравится успокаивающий лавандовый чай с молоком, они вместе пили его на кухне в день перед помолвкой, именно так девушка избавлялась от волнения, вызванного предстоящим событием. Это вроде бы было всего несколько дней назад, но чувствуется, что они уже столько прошли вместе из-за дней, насыщенных разными событиями. Никогда не знаешь, что принесёт следующий день, что выкинет в очередной раз не только Ферит, но уже и Сейран.       Мужчина радуется, когда никого не обнаруживает на кухне и не спеша готовит ароматный напиток своей жене, вспоминая рецепт, рассказанный Суной, и надеясь, что хоть он подарит ей положительные эмоции, если в объятиях своего мужа успокоение девушка найти так и не может. Кайя, безусловно, хотел бы стать тем самым человеком для Суны, которому она могла бы безоговорочно довериться и, прижимаясь к его крепкому телу, найти защиту от этого мира, причинившего ей — такой хрупкой и заботливой девушке — столько зла. Он верит, что станет для девушки тем самым убежищем, а не очередным источником проблем, так часто сваливающихся на её красивую голову, а также однажды они оба будут хотеть быть вместе не потому, что так удобно, нужно, важно, а потому, что не представляют жизни друг без друга. И в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии — тот самый принцип жизни, который станет во главе их отношений. Точно станет!       Кайя переводит дух и, правда, надеется, что однажды это произойдёт, и Суна крепко обнимет его в ответ, примет всю заботу и защиту и перестанет бояться. Да, надеется. Говорили ему лондонские друзья: надежда опасна, она затуманивает разум, не даёт мыслить трезво; делай всё, что угодно, — кричи, верь, борись, мсти, действуй сам, но не надейся. Надежда тебя убьёт, растопчет, сломает. Кайя усмехается и берёт в руки поднос, на котором располагает чайник с заваренным напитком, распространяющим невероятный аромат на всё помещение кухни, тарелочку с печеньем, которое, как он заметил, Суна с аппетитом съедает за завтраком, и две чайные пары.       Суна переодевается в домашнюю одежду, надевая излюбленный спортивный костюм чёрного цвета, и ложится на кровать. Ещё день, но уже чувствует такую вселенскую усталость, что хочется только лежать, уставившись взглядом на едва заметную трещинку в стене. Воспроизводя в голове уже который раз разговор с сестрой, девушка понимает, сколько же глупостей наговорила… Зачем вообще полезла? Кому она лучше сделала своими словами и своим поступком? Непрошеные слёзы вновь стекают по щекам, а рядом нет человека, который всегда прижимает её к себе, как только видит её растерянность, боль и печаль, всегда так нежно и аккуратно вытирает её слёзы и, как маленькую, беззащитную девочку, целует в макушку или в плечо так легко и невесомо. Муж куда-то ушёл, как только они вернулись в злосчастный особняк. Уже устал от неё?       — Как думаешь? Ты от меня устанешь?       — Не думаю. Но кто знает?       Суна сразу же вспоминает их разговор за завтраком в кафе — одно из лучших воспоминаний о том, что они делали вместе. Как же девушке было приятно тогда сидеть с женихом в местечке недалеко от дома, завтракать и обсуждать всё, что только в голову придёт… Тогда она ещё не знала о его жалости и планах использовать её ради мести Корханам. Может, ей лучше вообще не стоило слышать тот разговор Кайи с матерью? Пусть жила бы в неведении и обмане — ей не привыкать, — но зато была бы хоть иллюзорно счастлива…       Счастье — всё, чего хочет эта маленькая девочка внутри неё, не получившая в детстве ни капли мужского внимания и заботы, только крики, удары, ненависть и боль. А сейчас? Девушка хмурится: а ведь сейчас её законный муж делает всё, лишь бы уделить ей внимание, поддержать, взять за руку и обнять. Та самая жалость?       Или... неужели она так слепа?       Суна садится на кровати, как только начинает весь мыслительный процесс. Она вспоминает, как Кайя с самого начала заступался за неё, как поддерживал и держал за руку, как только видел, что ей тяжело. Он оказался первым и единственным мужчиной, загородившим её от отца, защитившим от привычных ударов. Как же он держал её руку в день первого их поцелуя и шептал, что он здесь, рядом. После эфира, на котором Сейран вылила грязь на Корханов, коснувшись и биографии Суны, именно объятия Кайи на той лестнице смогли привести её в норму и дать сил добраться до особняка и даже вцепиться в волосы Пелин, выводящей Суну из себя только одним своим видом, теперь ставшим уже таким наглым и надменным. А что после сделала Суна? Убежала, сидела, укрытая одним пальто с Абидином, и даже касалась его, пусть позже опомнилась и ушла. «Фу», — девушка морщится и трясёт головой, отгоняя воспоминания и понимая, как это противно со стороны, когда анализируешь всё спустя некоторое время. И потом, вернувшись, она ещё и разозлилась на Кайю, хоть снова сама провинилась и нарушила обещание больше не убегать ночью. Откуда в этом мужчине столько терпения?       — Дура, — произносит она вслух, и ей вдруг становится мерзко от своих же поступков. — Как можно быть такой дурой! Он же обещал поддерживать и быть рядом, а ты в ответ что делаешь? Не можешь быть заботливой женой, отвечающей взаимностью своему же законному мужу…       Хочется ударить себя и побиться головой о многострадальный шкаф, как Кайя не так давно той самой ночью. Как же она испугалась тогда, что он навредит себе из-за неё… и в её объятиях он схватился за Суну, как за спасательный круг. Она испугалась, да, но в тот момент, кажется, больше был напуган сам Кайя тем, что потеряет её.              — Разве это жалость…       Человек, который жалеет, не будет так смотреть, искать взглядом и буквально съедать им. Он ведь всегда изучающе смотрел на неё, с самой первой встречи. Но тогда это был просто интерес, что сейчас? Неужели она всё же ему небезразлична?       От этой мысли будто бы перехватывает дыхание, что девушка даже хватается за горло. Где же Кайя? Куда он ушёл? Неужели, правда, устал от неё и больше не желает видеть? Ему даже жалости, наверное, теперь мало, чтобы видеть её.       Суна резко поднимается с кровати и стремительно направляется к двери, которая неожиданно открывается её мужем, держащим в руках красивый серебряный поднос.       «Он здесь», — облегчённо выдыхает девушка.       — Куда летишь, фея? — удивлённо спрашивает Кайя, входя и закрывая за собой дверь.       Суна растеряна. Она думала, что он уже куда-то сбежал подальше от неё, устал от её вечных страданий и невзаимности, а этот мужчина был на кухне и готовил, как она понимает по запаху, сводящему её с ума, её любимый лавандовый чай с молоком. «Ты дура вдвойне, Суна», — ругает себя мысленно девушка, переводя взгляд с дымящегося чайника на мужа, чьи глаза неотрывно следят за ней. Как всегда, изучает или даже… любуется?       — Я… я хотела тебя найти, — отвечает, наконец, девушка.       — Я здесь, — отвечает он, располагая поднос на столе, за которым он обычно делает наброски, работает или делает чётки. — Как ты себя чувствуешь?       Кайя поворачивается к жене и не успевает взять кружку, в которую только налил чай, чтобы протянуть её жене, как вдруг она крепко обнимает его, прижимаясь к крепкому телу и утыкаясь носом в ключицу. Вдыхает его аромат, которым пропитана вся их комната. Аромат её безопасности и её дома. От растерянности мужчина не сразу обнимает Суну, но, опомнившись, располагает руки на талии и нежно, как и всегда, поглаживает её.       — Я ужасная жена, прости, — признаётся она, бормоча слова куда-то в шею.       — Мне даже страшно подумать, что творилось в твоей голове, пока я готовил тебе чай, — мужчина аккуратно поправляет её волосы за ухо и целует в макушку. Так привычно и так… правильно.              Кайя садится на стул и усаживает Суну на колени, отчего ей сначала неловко и неудобно находиться в подобном положении, но она ведь его жена… находиться так близко рядом с мужем не просто можно, а нужно.       Сонмез проводит большим пальцем по щеке Суны, вытирая размазанную от слёз тушь, и любуется её очаровательными карими глазами, которые неотрывно наблюдают за ним и его действиями.       — Рассказывай, — просит Кайя, целуя девушку в щёку, где совсем недавно стекала непрошеная слезинка, — я тебя внимательно слушаю.       А она и не знает, что говорить. Рассказать, что она полная дура? Признаться в том вечернем «рандеву» с водителем, от которого ей сейчас самой мерзко и тошно? Поговорить о своих страхах, что однажды он просто уйдёт и оставит её одну, брошенную и никому не нужную? Наверное, да, нужно быть честным с ним, как и он честен с ней. За время их хоть и непродолжительного брака Кайя ни разу не дал повода усомниться в нём, как в порядочном и заботливом муже, со стороны, взглянув на его поступки, никто даже и не сказал бы, что их брак формальный. В отличие от неё… дважды ночью убежала, огрызалась с ним, принимала объятия, даже не обнимая мужа в ответ. Как он вообще до сих пор находится рядом с ней и оказывает поддержку?       — Суна, — тихо зовёт её муж, — я, к сожалению, ещё не умею читать твои мысли. А их, как я понимаю, в твоей голове сейчас очень много. Если хочешь, поделись со мной, тебе станет легче.       Она вздыхает и касается ямочки на его щеке, до которой она хотела дотронуться ещё в Мармарисе, когда Кайя в ресторане подвинул стул, наклонился к Суне и что-то спросил, обворожительно улыбаясь и обнажая эту самую ямочку, такую яркую и притягательную. Она даже не помнит его вопрос, не помнит свой ответ, помнит только эту ямочку, завладевшую всем её вниманием. Как и сейчас. Суна волнуется и сомневается, делать ли то, что она задумала, или бросить эту затею, лечь на кровать, спрятавшись под одеялом, как в панцире, и попросить Кайю не трогать её? Нет, точно нет. Но девушка переживает, что же он о ней подумает… как отреагирует?       «Хватит быть трусихой, — говорит она сама себе. — Это твой муж, действуй!»       Решается.       Убирает руку с щеки. Под внимательным и будто заворожённым взглядом Кайи девушка наклоняется и касается так легко, будто пёрышко, желанной ямочки губами. Муж замирает, кажется, будто перестаёт дышать и желает остановить этот момент, остаться в нём навсегда, где его жена, такая нежная и волшебная, как нимфа из сказок, касается его по своему желанию. Такое простое действие, на которое его жена решалась так долго, сводит Кайю с ума. Не думал он, искушённый разными утехами и взаимодействиями с противоположным полом, что невесомый поцелуй в щёку подействует лучше любого афродизиака.       Кайя переводит дыхание, тяжело дышит, а Суна отстраняется и смотрит на реакцию мужа. Ей ведь было так интересно, что же он подумает… и, наверное, хорошо, что они всё же не читают мысли друг друга, иначе от откровенных желаний, вызванных невинным поцелуем, Суна бы так смутилась, что не посмела бы ему больше посмотреть в глаза. И всё же эти желания можно прочесть по глазам, зрачки мужчины так увеличились, что теперь не видно радужки, отливающей на солнце цветом янтаря, и глаза кажутся магнетически чёрными, потемневшими от желания.       «Доигралась ты, Суна, — проносится у девушки в голове. — И, кажется, довела мужика».       — Ох, Суна, — вздыхает он так, будто его только что истязали средневековыми пытками, — что ты творишь со мной? Ты потрясающая, — шепчет он ей в губы, держа рукой подбородок и большим пальцем оттягивая нижнюю, пухлую губу, совсем как в тот раз, в их первый поцелуй, который можно воспроизводить в голове вечно, начиная от её жалкой попытки коснуться его губ и заканчивая страстью, которую Кайя не смог сдержать. — В моей жизни не было ни одной женщины, которая могла бы свести меня с ума касанием губ к щеке… наверное, именно поэтому ты – моя жена.       В ногах скапливается такая томительная слабость, а в низу живота что-то так приятно ноет, хорошо, что она сидит на коленях мужа, иначе, будучи в вертикальном положении, Кайе пришлось бы ловить свою жену. Она сводит его с ума поцелуем в эту притягательную ямочку, а он — словами, такими естественными и правильными, нужными им обоим.       Суна не знает, откуда берётся её смелость, почему она действует сейчас так, как даже час назад у неё и в планах не было… Наверное, это осознание того, что её муж — настоящий мужчина, за которым женщина чувствует себя, как за каменной стеной, и приобретает уверенность.       — Кайя, — шепчет Суна, опаляя горячим дыханием большой палец мужчины, которым он водил по её нижней губе, — поцелуй меня.       Ни слова больше… Кайе дважды повторять не нужно, он сминает губы жены в долгожданном поцелуе, от которого сносит голову им обоим. Так жарко, так тесно. И им так мало, хочется больше. Мужчина помогает Суне перекинуть ноги так, что теперь они обвивают его бёдра, а тело так бесстыдно прижимается к его. Одной рукой Кайя хватает её за талию и тянет к себе ещё ближе, боится отпустить, прижимает так крепко, боясь, что это очередной его сон, в котором его жена наконец-то отвечает ему взаимностью. Другой рукой мужчина проводит по бедру девушки, но не достигает икр и голени, помня о её травме, полученной «благодаря» бывшему му... мудаку.       Кайя отрывается от губ жены и одним лишь взглядом спрашивает разрешения, можно ли ему коснуться нижней части её ног. Она понимает и кивает, зажмуривается, когда муж так ласково и трепетно одними кончиками пальцев касается лодыжек, а затем постепенно, очень аккуратно, боясь разрушить этот важный момент доверия, кладёт руки, нежно массируя и поглаживая мягкую кожу. Девушка спокойно открывает глаза, смотря сначала на руки Кайи, касающиеся ранее запретной зоны, а затем на него самого, и так счастливо улыбается, осознавая, что ей даже приятно… мрачные воспоминания всё ещё крутятся в её голове, но эти касания и счастливый взгляд мужа, который понимает, что у них всё получается, выбивают мерзкого Саффета из её головы. Он никогда не исчезнет, так или иначе всплывёт в какой-нибудь момент жутким воспоминанием, но сейчас у них вместе получается сделать огромный шаг вперёд.       Девушка касается лба мужа и, будто не веря, радостно смеётся. Получилось. Именно с ним. Ни с кем другим — она уверена — у неё точно бы не получилось медленно, но верно преодолевать тот ужасный опыт.       — Спасибо, — шепчет Суна, снова касаясь губ мужа, но уже не с той страстью, а с щемящей нежностью и благодарностью. — Кайя... ты такой хороший, чем же я тебя заслужила...       — Всё для тебя, моя любимая. Весь я, все мои поступки только для тебя и ради тебя.       Моя любимая. Моя любимая. Моя любимая. Моя любимая. Моя любимая. Моя любимая.       Это становится как мантра, которую девушка прокручивает у себя в голове. Это лучше любой песни, посвящённой любви, лучше сериальных диалогов, в которых люди признаются друг другу в чувствах, потому что эти слова сказаны именно ей, только ей.       Она любима. Даже и не надеялась на это, как и Кайя уже боялся надеяться на то, что Суна его полюбит или хотя бы просто ответит взаимностью. Выходит, надежда не так уж и опасна? Да, она не опасна, она не сломает и не уничтожит тебя только в том случае, если ты будешь прикладывать свои усилия, добиваться желаемого, а не ждать у моря погоды и всё спихивать только на одну лишь несчастную надежду. Действуй — и все твои надежды оправдаются.       Суна снова смеётся, обвивая шею Кайи руками и прижимаясь к нему телом. Он выдыхает и улыбается — да, она, находящаяся рядом и обнимающая его, — то, что ему нужно. Его лекарство от грусти и боли, ведь нет ничего прекраснее того, как твой человек прижимается к тебе и улыбается рядом с тобой, из-за твоих слов и действий. Быть причиной улыбки Суны для Кайи — истинное счастье, а, возможно, это вообще его предназначение быть спасением, защитой и радостью для этой прекрасной нимфы.       — А чай-то остыл, — говорит Суна, не переставая улыбаться и смотря в его глаза, похожие цветом на её любимый шоколад. — На самом деле… я просто хотела попросить тебя полежать со мной в обнимку весь вечер, но что-то пошло не так.       — Нет, моя дорогая жена, — ухмыляется Кайя, — всё пошло именно так, как нужно.