Полумрак

— Сквизгаар… просыпается!       Сквизгаар распахнул глаза, шумно выдохнул и резко приподнялся на кровати, не совсем осознавая, где он сейчас находится. Он всё ещё пребывал где-то далеко, в обволакивающем, приторно сладком ощущении сна, которое тянуло его затекшие шею и поясницу вниз, обратно, а его расслабленные руки почти этому не сопротивлялись. Пульсирующие слабой болью глаза закрылись, и вот Сквизгаар медленно и неспеша вновь начал погружаться в обитель грё- — Сквизгаар! — прозвучавший совсем рядом зов окатил Сквигельфа с головы до ног остужающим чувством раздражения. Он зарычал и с силой щелкнул выключатель на настольной лампе. Тусклый свет озарил комнату, озарил сидящего на краю кровати Токи. — Хули тебе нужный?! — Сквизгаар протер свои заспанные глаза и откинул назад светлые спутанные пряди. Он со злостью ощущал, как сон стремительно покидает его; больше он не уснет.       Лицо Токи выражало не то грусть, не то смятение, отягощенное нотками ужаса. Сквизгаар уже давно, хоть и нехотя, это заметил: после всего произошедшего — с Магнусом, с группой, со всем миром, на лице Токи осела едва уловимая, но жуткая эмоция. Как отголосок пережитого кошмара, на нем отпечаталось заиндевевшее морозное отчаяние: даже самая широкая его улыбка не могла скрыть впалых щёк, помутневших глаз, несглаживаемых на лице морщин. Сквизгаара ужасно раздражало то, что один раз заметив, он больше не может не обращать внимания на пару поседевших волосков на голове Токи. Они отливали холодным серебром каждый раз, когда тот невзначай вскидывал голову или со всепоглощающей сосредоточенностью чем-то занимался — тогда пару передних прядей, опадающих на его лицо, предательски поблескивали этим неживым белым светом. Это настолько сильно угнетало и злило, что Сквизгаар предпочитал вообще не смотреть на Токи, не слушать его голос, потому что каждый раз, как бельмо, эти новые черты притягивали взор и заставляли сердце болезненно сжиматься. — Я повторяет: что тебе нужный? — пробормотал сквозь зубы Сквизгаар, отводя взгляд в сторону. Ему было невыносимо находиться наедине с Токи, ещё невыносимей было от осознания, что в моменты обострившегося отчаяния, когда старые и новые шрамы начинали кровоточить, Токи, осознанно или нет, прибегал именно к нему. — Я не мочь уснуть, — прошептав это, Токи сжал губы и смущенно приобнял себя за плечи, также отводя взгляд в сторону, как бы неосознанно зеркаля Сквизгаара. — И что? Ты хочет чтобы я обнимает тебя и идет варить тебе горячий какао, пока ты листает какую-нибудь книжка про Миссис Кролик? Или типа того? Спеть тебе колыбельная?       Уловив язвительный тон собеседника, Токи обиженно выгнул бровь и устало выдохнул. «Обновление Dethklok» ведь сулило всем перемены, так почему все в группе продолжают этот нелепый фарс, боясь и словом обменяться? — Ха-ха, Сквизгаар, очень смешной! Может быть и хочет, да. Но как будто бы я приходит и говорит это прямо тебе в лицо. — Тогда что ты хочет от меня?! Я никого не трогает и спать, и тебе тоже стоит пошельд отсюда и делать тоже самый!       Лицо Токи исказилось, на миг стало похоже на бездушную маску, на ритуальный слепок. Почти беззвучно, будто в себя, с обидой и непониманием происходящего, он прошептал: «Ты же знает, что я не мочь»       Да, знает. Прекрасно знает, как и все, пожалуй: порой, посреди глубокой темной ночи, по Мёрдхаусу раскатывался истошный вопль — это Токи кричал во сне, настигнутый образами из давнего и недавнего прошлого; порой, во время репетиции, обеда, ужина, во время перерыва — где бы он не находился, Токи медленно и бесшумно сползал на пол, и обхватив себя руками, сидел, уткнувшись головой в колени, так, пока об него кто-нибудь не споткнется или силой не поднимет на ноги. Любое небрежно кинутое в его адрес слово или неаккуратное действие могло вызвать непредсказуемые всплески агрессии или сильную истерику, прекратить которую можно было только путем специальных «ритуалов»: медленным последовательным разговором, счетом и, в крайних случаях, уколом фенорелаксана. Зачастую всеми этими вещами занимался Пиклз, умеющий вовремя среагировать и помочь. Он был единственным, кого страх перед подобными происшествиями не приводил в ступор. А Сквизгаара приводил, ещё как. Он не хотел быть «родителем»: видеть Токи беззащитным и слабым, отводить его в душ, в туалет, настраивать и подключать ему гитару, разговаривать с ним, как с умственно-отсталым, боясь вызвать у него истерику. Будь Токи всегда таким, он бы, может, давно смирился, может, его бы с ними сейчас и не было, но он не таким попал к ним, не таким Сквизгаар увидел его много лет назад, не таким восхитился. Он лучше пнёт плачущего и валяющегося в собственной рвоте Токи, чем признает тот факт, что это — теперь их новый ритм-гитарист. Он не желал «обновления», тем более такого.       Сквизгаар шумно выдохнул и взял в руку дет-фон: «3:47. Хорошо, ладно, посплю позже» — подумал он, потягиваясь длинными худыми руками. Токи продолжал наблюдать, ковыряя пальцы. — Я мочь уйти, — его высокий голос едва дрогнул. — Дэтот манипуляция на меня не действует, я же знает, что ты не «мочь» уйти, — Сквизгаар откинул одеяло и встал на ноги, разминая шею. Он был абсолютно голым, его узкие бёдра с тощими ягодицами, жилистые худые ноги и широкие плечи, обтянутые белоснежной тонкой кожей, походили своей гибкостью на молодую березу, стройную и высокую. Пока он поправлял волосы, к его пояснице прикоснулось что-то холоднее. Вздрогнув от неожиданности, Сквигельф обернулся и увидел Токи, замершего в позе пойманного воришки, с повисшим в воздухе указательным пальцем, которым он только что ткнул в Сквизгаара. — Не прикасается ко мне! — рявкнул он, накидывая на себя халат. — Ты будет говорить со мной?       Сквизгаар взглянул на него: снова эти жуткие впалые глазницы, выпирающие скулы. На секунду у него перед глазами предстал образ совсем исхудавшего и постаревшего, с седыми волосами, Токи. У него не было зубов, изо рта лилась беловатая слюна, на лице красовалась редкая седая бороденка, концы которой превратились в затвердевшие в рвоте сосульки. На нём был подгузник, его ноги не ходили, он полз к Сквизгаару, протягивая к нему свои тощие, с длинными нестрижеными ногтями, руки, а за ним тянулся кроваво-фекальный след. Сквигельфа будто пронзил ток. — Пойду я пожалуй… сейчас заваривает себе кофе и возвращается… — медленно произнёс он и спешно покинул комнату, хлопком двери прогоняя неприятное наваждение.

***

      События, описанные в пророчестве и их последствия, изменили всех, в том числе и Сквизгаара. Они научили смирению, сплоченности, осадили и «заземлили» каждого, кто был ослеплен собственной гордыней. Наконец, ощутив на себе груз ответственности, он понял, насколько тяжело ему дается даже самое простое действие, когда думаешь о том, какие последствия оно будет иметь в будущем. Сквизгаар привык, что успех и слава настигают его, как бы, «по воле случая» — будто невидимый ориентир, ведущий его лишь в правильном направлении, наталкивающий на решения, сулящие исключительный успех. Но он и сам знал, что это неправда. Снова и снова он отказывался признавать то, что он не Бог, не исключительный талант — ощущение беспрекословной материнской любви он потерял тогда, когда раз за разом заставал её, самого близкого ему человека с самыми разными мужчинами, и это чувство отчаяния и разочарования было настолько сильно, что он убегал, убегал куда подальше, чтобы заглушить его раз и навсегда, пусть и заведомо зная, что рано или поздно он вернётся. Но теперь, сбежать не выйдет. Он уже смог взглянуть в лицо опасности, осознать близость поражения, испытать собственное бессилие и беспомощность перед ситуацией. Но он выстоял, он справился вместе с остальными лишь тогда, когда ощутил всеобщую ответственность — и чувство общей победы оказалось великолепнее всех его ранее полученных достижений. Ощутив его, он прозрел и наконец стал настоящим мужчиной. А на настоящем мужчине всегда должна лежать ответственность за близких, ведь те, кто бросает их, испугавшись трудностей, не имеют права зваться не то что мужчинами — людьми. — Да уж, занятный всё это… — пробормотал под нос Сквизгаар, ступая по коридору. Он подошёл к дежурящему клокатиру и послал того делать ему кофе, а сам присел в кресло, ожидая. Спустя несколько минут он был готов. «Отнести его в Ваши покои?» — спокойно произнес клокатир. — Да, да. — он немного помялся на месте. — А, слушает, дэто, где у нас лежит какао?

***

      На стол перед Токи была поставлена горячая кружка. — Это что? Какао? — с огромным удивлением проговорил он, — серьёзный?!       Сквизгаар ничего не ответил. Он многозначительно смотрел в стену, медленно попивая горький кофе. — Пф, ну и дрянь! — усмехнулся Токи, закашлявшись — я будто выпивает теплую грязь! — Эм, ну знает, наверное тяжело сделает хороший какао без сраный молоко и сахар, ты, дилд- — Сквизгаар вдруг умолк. Он не упомянул Токи о том, что это он сделал это вымученное, мерзкое на вкус какао. Но сделать это ему не позволяло мелочное чувство гордости, которое обратится в прах, если он признает, что способен на такие небольшие проявления… заботы. — В любом случае, мне все равный, скажи спасибый, что я вообще вспомнить о тебе и сказать сделать тебе что-нибудь. Сквизгаар обернулся на Токи, который с блаженной улыбкой смотрел на дно кружки. Полными благодарности голубыми глазами, он взглянул на Сквигельфа. — Спасибый, — его улыбающееся румяное лицо выглядело мягким и хрупким, почти нереальным. Этот тихий момент единения был похож на сон, на застывшую в воздухе предрассветную влагу — опьяняющую и отрезвляющую разум одновременно, живую, аморфную. Сквизгаар слабо улыбнулся в ответ. Он знал, что это как раз то, что он должен защищать — в особенности от самого себя. — Так что дэто за сон такой тебе присниться?       Токи двигал салфетницу по столу вперёд-назад, вперёд-назад. Даже после поступившего вопроса он не прекратил это делать. — Токи? — с ноткой раздражения в голосе повторил Сквизгаар. Он поставил кружку и скрестил руки в ожидании ответа. — Знает, я… наверное, извиняется перед тобой, за то что будит и прочее… — Токи бормотал себе под нос, смотря в никуда. — Ты быть такой хороший, не выгоняет меня, угостить… я уже и так благодарный тебе, спасибо, спасибо…       Сквизгаар ощутил что-то очень неладное. Если это был один из очередных «припадков» Токи, то он не мог понять, почему, почему именно сейчас? Разве он не постарался сделать всё так, чтобы ему было комфортно? Где он допустил ошибку? Хотя сейчас Токи, вроде, сохранял трезвость ума, даже слишком сильно — а это был огромный повод насторожиться. Что-то было не так. — Извиняется? Ты разбуждает меня, интригует, а сейчас сидит тут и говорит что извиняется?! Рассказывает немедленно. — сказал, как отрезал, Сквизгаар. — Тебе будет неприятно это слушает. — Мне неприятно слушает, когда ты лажает на каждой репетиция из-за свой недосып. Может ты уже выговаривает мне свой дурацкий кошмар и ушельд наконец спокойно спать?       Токи сжался, а потом с силой схватился руками за волосы и потянул. Прежде чем Сквизгаар успел среагировать, Токи успокоился и неловко почесал голову, — только сильно не смеяться надо мной. — Ладный… — недоуменно протянул Сквигельф, ложась обратно в кровать, — рассказывает. — Можный мне ложиться к тебе? Пожа-а-алуйстый, — проскулил Токи. — Ты крутит мной вообще как хочет, — Сквизгаар повернулся на бок и взбил лежащую слева от него подушку, — вперёд.       Странное, щекочущее ощущение нереальности происходящего, напрягало Сквизгаара: его поведение, слишком спокойное, слишком уступчивое, Токи, лежащий рядом, обхватив руками подушку, это… какао… «да, чёрт возьми, вообще все в последнее время странно, стоит перестать уже думать об этом. Декаденство, гедонизм и анархия не живут долго, за пределами «Dethklok» мы — обычные люди, пускай, конечно, и не такие отстойные и тупые, как эти высерки… не будет этих глупых странных действий — не будет Токи, не будет Токи — не будет никакой группы. Не будет группы… что ж, пожалуй, хватит…»       Токи рассказывал о своих странных, абстрактных снах: «Сквизгаар, мне однажды присниться, что ты есть огромный белый лошадь в малюсенький клетка… и тебе там так тесный…», рассказывал какие-то дурацкие истории, фантазии… это был тот несвязный глупый трёп, который все слышали от Токи ежедневно. Это очевидно было совсем не то, что тревожило его. Но Сквизгаар молчал, отвернувшись, лишь изредка угукая, давая понять, что он слушает. В какой-то момент повисла тишина, такая же нереальная, как и всё остальное в этой комнате, в этом мире. — Знает, иногда я ощущает чувство, будто я скоро умирает, — сказал Токи серьёзно и тихо, без привычного оптимизма и ребячества. — Я любит этот жизнь, я любит маму с папой, я любит тебя, Пиклза, Нейтана, Уильяма. Я любит Чарльза, Дика, Эбигейл. Ещё Роксо. Я… не испытывает ненависть к Магнусу, — он запнулся, коротко хмыкнув, — я, наверный, больше никогда не будет об этом говорит, но знает, люди совершает плохой поступки и делают больный лишь тогда, когда они сами испытывают огромный боль. Это нормальный, но… — Дэто никак не освобождает их от ответственность за свой действия, — серьёзно ответил Сквизгаар. — Ты не должный принимать всё только потому что Магнус не смог справляется со своим дерьмом, Роксо не слезает с кокаина, а я не имеет отцовский воспитание, — он развернулся и уперся взглядом в задумчивое лицо Токи, — Я уважает тебя за то, что ты оставается верный своим идеалам. Наверный, я не имеет права дэто говорить, всё же ты меня иногда ужасно сильный раздражает. Но Мёрдерфейс, честный, сильнее.       Слова выходили из них легким паром, моментально растворяясь в воздухе. Только они вдвоём заставали их, только они будут о них помнить. — Ты изменяется, Сквизгаар. — Мы все, Токи. Конечный, мы никогда никому не упоминает дэтот ночь, ладный? — Угу. — Только если дэтот ночь не будет длиться вечный… — Ночь всегда кончается. Даже когда я медленно умирает в заточение, я знает, что рано или поздно я увидеть свет, увидеть вас… чем глубже погружаешься в тьма, тем сильнее потом обжигает горячий солнце. Но это не значит, что стоит привыкать к темнота… — Токи, пожалуйстый, говорит мне, что всё будет хороший, — Сквизгаар зажмурился, с ужасной болью чувствуя, как в уголках глаз скапливается влага. Шумно вдохнув, он сжал зубы. Вдруг он услышал шелест белья и с удивлением ощутил тяжесть горячего тела Токи, крепко обнявшего его. Вместе с дрожащим выдохом из глаз брызнули слёзы, беззвучно прокатившись по щекам и впитываясь в чужие тёмные волосы. Отбрасывая мысли о собственном достоинстве, отрекаясь от своего хрупкого, страшащегося проявления чувств эго, Сквизгаар крепко обхватил широкую спину Токи руками, прижимая его голову к своему плечу. — Знает, меня до сегодняшний случай никогда не обнимает мужчина… — со всей серьёзностью произнёс Сквизгаар, чем вызвал у Токи небольшой приступ смеха. — Ха-ха, не обманывает! Я обнимает тебя, когда ты принимает меня в «Dethklok»! — Ты тогда даже и мужчина-то не является… сколько тебе быть тогда, девять? — Токи снова рассмеялся, полушутливо возмущаясь: — Нет! Я заканчивает Videregående skole! Мне быть почти девятнадцать! — Ты до сих пор иногда выглядит так, будто тебе девять, глупый дилдо Токи. — Взаимный, дилдо Сквизгаар. Побольше хлопает дверьми, Бог гитара. Может, ты поэтому столький девушка трахает, потому что ни одна не соглашается оставаться с тобой больший чем на несколько часов? — Да Токи. Они убегает тут же, как только узнавает, что я принимает в команда девятилетний оборванец.       Токи приподнял голову с тела Сквизгаара, с уже не очень-то и шутливым возмущением глядя тому в глаза: — Переставает! — Токи, дэтот оборванец — самый одарённый гитарист на планета… среди смертный, конечно, — Сквизгаар аккуратно положил ладонь на его голову, призывая того лечь обратно на его оголённую худощавую грудь. — Хотя сейчас ты играет просто ужасный, Токи, прощает меня. Я всё ещё верить, что это поправимый. Надеюсь хотя бы дэту тьму рассеивает свет, — за эту ремарку в костлявое плечо прилетел тяжелый крупный кулак. — Ты придурок, Сквизгаар. Я тебя ненавидеть. — Нет, Токи, нет! Почему ты начинает дэто именно с меня? Почему бы не начинает с Роксо? — Роксо сейчас здесь нет.       Сквигельф повернул Токи на бок, зарываясь лицом в его густые, ещё не поседевшие и не выпавшие волосы. — Вот именный, Токи.       Вскоре после этого Сквизгаар уснул, а Токи, мучаемый бессонницей, наматывал на пальцы длинные светлые пряди, окрашенные в нежный розоватовый цвет в предрассветном полумраке. Он аккуратно приложился лицом к приятно пахнущей макушке, вдохнул. Разглядывая спящего в паре сантиметров от него Сквизгаара, Токи, лишь с приходом медленно выкатывающегося из-за горизонта солнца, с удивлением заметил на его висках несколько коротких волосков, бесцветных, холодных. Токи нежно поцеловал их перед тем, как покинуть комнату Сквизгаара, покинуть стены Мёрдхауса и выйти в прохладное утро, ознаменовавшее своей холодной чистой росой новый, полный жизни, день.