Игрушечных дел мастер

      У Генри было не самое приятное детство. По крайней мере, до усыновления.       Он рос со своими тётей и дядей и откликался на «мальчика» и «урода», в редких случаях, например, в школе, его называли Гарри. Родственники, очевидно, недолюбливали его. В возрасте девяти лет с Гарри приключилось что-то настолько плохое и страшное, что он забыл об этом на долгие годы. Но вот Дурсли… Они помнили и понимали, что произошло.       Они были напуганы.       Поэтому для них было логичным уменьшить растущему мальчику на их попечении количество еды и недельное количество походов в душ, заставить стирать его бельё вручную на улице, подальше от их вещей, бить розгами за проступки, чтобы не пачкать руки. С того момента слово «душегуб» превратилось в его новую домашнюю кличку, не то чтобы Гарри тогда точно знал, что они имели в виду. Он думал, это какой-то другой вариант «урода», пока пару лет спустя не нашёл определение в словаре.       Кроме того, Дурсли запретили Дадли приближаться к нему, словно он какой-то заразный. Что, вообще-то, очень радовало Гарри, ведь это мешало кузену преследовать его вместе со своей шайкой.        Однажды ранней весной в дом Дурслей пришёл человек и, без сопротивления уговорив Дурслей подписать какие-то бумаги, забрал Гарри с собой. Он с презрением отнёсся к Гарри, но тот и не ожидал иного — все, с кем общались тётя и дядя, избегали его или считали грязью под их ногами. Ничего нового.       Дальше начались самые тоскливые и самые нервные месяцы в жизни Гарри: его передавали от семьи к семье, что случалось каждый раз, когда он творил нечто ненормальное. То есть довольно часто.       Его считали очень проблемным ребёнком. Замкнутым, испорченным, больным, антисоциальным — Гарри слышал много вариантов, когда очередная семья от него отказывалась.       Только через год он попал к пожилой паре, выходцам из Северной Ирландии, которые искали трудолюбивого мальчика, чтобы воспитать его и завещать ему своё семейное дело. Их не напугал ни один рассказ о Гарри, они вежливо и добродушно расспросили его о себе, узнали о его оценках в школах, которые он менял не реже двух раз в месяц из-за постоянных переездов, даже поговорили по телефону с его тётей. Последнее, казалось, и убедило их принять его в свою небольшую семью. Так Гарри Поттер стал Генри Чапманом.       Генри долго привыкал к тому, что его хвалят за хорошие оценки и поощряют чтение, не заставляют готовить и вовремя кормят, не наказывают без причины и всегда объясняют, если он что-то сделал не так. О, Генри был каким угодно, только не идеальным. Перед первым Рождеством с Чапманами он убежал и целые сутки проторчал в подвале церкви неподалёку, пока на него там не натолкнулся священник. Сначала его крепко обняли, потом выпороли, совсем слабенько, шерстяной тапкой, — и ещё раз обняли. Генри постепенно привыкал к концепции заботы. Вскоре он понял, что просто боялся, что всё это закончится и он снова останется один в душном шкафу.       Когда Чапманы подарили Генри первую игрушку и, что самое главное, не забрали её назад, он не расставался с ней целыми днями: спал с ней, ел, ходил на занятия… Шарнирный человечек был одет в цветастый восточный костюм, держал в руке саблю, его чёрные глазки иногда как будто подмигивали Генри, а тоненький красный рот искажался в улыбке…       Потихоньку приживаясь, Генри с большим удовольствием помогал мистеру Чапману в его магазине, где продавались и такие шарнирные человечки. Туда часто приходили с просьбой починить старую игрушку или купить новую, взрослые их покупали как для детей, так и для себя, некоторые можно было использовать для украшения помещений, другие посетители заказывали и сложные красивые конструкции. Например, набор фигурок для часов или щелкунчиков в форме королевской гвардии.       Миссис Чапман в том же здании на первом этаже держала маленькую уютную булочную, работающую с семи утра до обеда. Заведение было сказочно популярно у студентов и клерков, которые заходили на завтрак или ланч. Генри помогал печь по выходным: здесь ему разрешалось есть то, что он готовил.       Его странности не доставляли стольких проблем, как Дурслям, особенно после писем, похожих на розыгрыш, но абсолютно логично объясняющих все его ненормальные чудачества вроде перекрашивания парика учительницы в синий цвет или разговоров с садовыми змеями.       Одно письмо было из британской Школы чародейства и волшебства Хогвартс, второе из французской Академии магии, название которой Генри еле мог прочесть, такой там был заковыристый почерк, а третье — из Школы волшебных ремёсел и мастерств в Липе, в Ирландии.       Киран и Грейс, которых Генри до сих пор про себя называл мистер и миссис Чапман, вели переписку со всеми тремя школами в течение двух недель с помощью сов и голубей, принёсших письма Генри. Выбор был сделан в пользу последней школы. Хотя и небольшая, она предоставляла огромный выбор интересных профессий, включая резчика, артефактора, рунопевца и портретиста, в отличие от Хогвартса и Шармбатона, после которых требовалось дополнительное образование.       Пожилой волшебник, представившийся членом школьного совета, мистером Фицпатриком, несколько раз посещал Генри и его приёмных родителей, чтобы рассказать им о мире магии. Он сопровождал их в поездке в волшебный квартал Дублина, чтобы не только помочь Генри собраться в школу, но и познакомить Чапманов с расположением волшебной больницы, банка и других важных мест.       Визит к целителю оказался обязательным: всем поступающим требовались прививки от драконьей оспы и обсыпного лишая. По словам мистера Фицпатрика, у волшебников врождённые нарушения зрения были редкостью, поэтому Киран настоял на проверке глаз Генри. Волнение оказалось не беспочвенным, однако целители не дали им конкретных объяснений. Магия, повредившая зрение Генри, настолько срослась с его собственной, что никак не проявлялась во время сканирований. Итогом посещения больницы, кроме прививок, стали новые очки, зачарованные против падения и полностью прозрачные. Если не знать об их наличии, можно было и не заметить их на лице Генри.       Количество волшебных покупок — а с ними и денежных расходов — росло в течение дня, но это, к облегчению Генри, не злило Кирана и Грейс. Он редко вспоминал Дурслей, однако в такие моменты он не мог их не сравнивать. Приёмные родители относились к нему как к своему, по крайней мере, он так думал.       Весь вечер после поездки в Дублин и все оставшиеся дни до отъезда Генри чувствовал внутри мягкий комок жара, просачивающийся наружу то слезящимися глазами, то яркой улыбкой.       Он знал, что будет скучать вдали от Кирана и Грейс.       И первое сентября неотвратимо настало.       Генри очень понравилось в Липе. Это был красивый старый замок с тенистым парком и теплицами на территории, охраняющийся банши и костяными сеттерами, милыми с обитателями школы и очень агрессивными с незваными гостями. Освещение и отопление отличались от магловских — всё тепло в замке питалось магией, за еду и уборку отвечали домовые эльфы. Профессора были строгими, но их требования к учёбе и дисциплине казались Генри вполне справедливыми.       Раз в месяц он возвращался домой на выходные, а также на все значимые праздники. Закон запрещал ему дарить Кирану и Грейс откровенно волшебные вещи, которые могли бы увидеть другие маглы, но у себя в комнате он держал несколько экспериментально созданных безделушек, очень повеселивших Кирана. Обычно он привозил что-то вырезанное вручную: чашки с руническими узорами, разделочные доски, фигурки животных, костяные заколки и серьги — родители не уставали радоваться его успехам.       Когда он учился на третьем курсе, в Магической Британии, как понял Генри из газет, стало очень неспокойно, но до Ирландии и городка, в котором жили Чапманы, эти беды почти не долетали. Если в прессе периодически и упоминался без вести пропавший Гарри Поттер, Мальчик-который-выжил и чуть ли не английский мессия, то Генри Чапман игнорировал эти статьи. Никто, кроме Кирана и Грейс, не знал его старого имени, и они хотели, чтобы так и оставалось. Оно принесло ему немало боли и разочарований в прошлом, а ввязываться во что-то опасное у Генри не было никакого желания.       Спустя год или полтора[1] всё постепенно успокоилось, новый министр магии очистил коррумпированное правительство и провёл множество реформ, многие из которых Генри назвал бы очень полезными. Не все сокурсники соглашались с мнением Генри, но его это не волновало: в отличие от них, он оставался британским подданным и планировал неограниченно использовать до недавнего времени запрещённые ветви магии у себя на родине.       Школа в Липе, как выяснилось, была единственной в Западной Европе, где активно изучались и практиковались так называемые тёмные искусства, пусть даже только с пятого курса. А охрана из банши и охотничьих псов — скелетов добавляла Липу мрачной репутации. У маглов замок был известен как обиталище призраков с кровавой историей, что привлекало туристов на созданные в нескольких милях оттуда поддельные развалины Липа.       На самом деле, тёмная магия, светлая, нейтральная и природная были в равной степени опасны. Во время проводимых в конце четвёртого курса тестов Генри обнаружил у себя тягу к нескольким тёмным искусствам: големопластике, манипуляции нитями и, как ни странно, спиритуализму, ответвлению некромантии. Он учился на резчика по дереву и кости, умел создавать марионеток и человекоподобных кукол, так что первые два направления казались логичными, но вот последнее…       Магия души нередко запрещалась даже в странах, активно практикующих тёмные искусства. Любые разделы некромантии считались… грязными, противоестественными, злыми. Недаром в Липе последний некромант обучался лет сто назад. К спиритуализму относились проще, потому что он не влиял негативно на тела и души умерших, однако Генри это не успокаивало.       Его лето перед пятым курсом было полно сомнений и пробудившихся детских страхов.       «Душегуб» — так называли его Дурсли. Спустя шесть лет после случившейся с ним трагедии, той самой, что спровоцировала его отъезд из Литтл Уингинга, Генри наконец вспомнил, что произошло.       Он убил человека.       Тот момент, когда Генри осознал свои воспоминания, стал переломным. Смерть всегда оставляла следы, он знал это из книг и лекций профессоров, а убийство, преднамеренное или нет, навсегда ложилось на душу неизгладимым пятном. То, что он пережил в младенчестве и позже в детстве, и наделило его способностями к спиритуализму.       Киран и Грейс восприняли новости лучше, чем предполагал Генри. Похоже, они решили, что вся суть спиритуализма сводится к спиритическим сеансам, популярной пародии на общение с духами у маглов. Генри не стал их разубеждать и по их просьбе обратился за советом к мистеру Фицпатрику, его, так сказать, куратору.       — Простите? Приобретённая близость к магии души? — Лицо мистера Фицпатрика вытянулось, когда Генри озвучил свою проблему. — Поздравляю, мистер Чапман!       Тогда наступил черёд Генри удивляться.       Мистер Фицпатрик признал, что стереотипы неискоренимы в Европе, и искренне просил Генри не отказываться от подарка самой Магии. Истинные спиритуалисты не только пользовались большим спросом у юристов и следователей, но и были грозной силой в бою. Он мог бы создать целую армию Чаки[2], беспрекословно подчиняющихся его воле. Не то чтобы Генри когда-либо планировал снова ранить или убивать людей.       Но знание о самой возможности защитить себя и своих близких от нападения добавило ему уверенности в завтрашнем дне.       На пятом курсе во внешности Генри произошло несколько изменений.       Элис, его однокурсница, убедила группу парней стать её «подопытными свинками» для проекта по чарам. Было весело, но только до тех пор, пока заклинание не сработало неправильно. В результате у троих из пяти участников эксперимента созданные причёски стали постоянными. Так Генри обзавёлся блестящей шевелюрой, его волосы каскадом спадали до самой талии и отрастали при любой попытке их обрезать. По крайней мере, они остались угольно-чёрными, а не превратились в подобие зелёной тины, как у Тио.       Грейс нисколько не опечалилась из-за нового образа Генри и обещала научить его заплетать великолепные косы. Он не возражал.       Изучение тёмных искусств требовало длительной и трудоёмкой подготовки. Нанесение защитных рун на кожу было частью процесса. Поскольку Генри планировал немало взаимодействовать с душами в ходе практических занятий, он должен был заранее предотвратить любые попытки взять его тело под контроль. Хотя профессор О’Ши считал Генри достаточно сильным, чтобы побороть одержимость, самоуверенность могла стать фатальной ошибкой.       Когда мастер накалывал Генри круг души, цепочку против разрушения его собственной души, у Генри случилась настолько сильная отдача, что он неделю провёл в больнице. Все руны из круга души прожгли его плоть до костей, незавершённая цепочка вступила в реакцию с кровью и спровоцировала кратковременную остановку сердца. Целители заживили рану и не обещали никаких последствий для организма, однако удалить шрам оказалось вне их возможностей.       Профессор О’Ши был ужасно встревожен тем, что произошло. Он санкционировал полное сканирование Генри с участием других профессоров тёмных искусств, так или иначе изучавших магию души. Результат был… шокирующим.       В Генри жило две души.       Вернее, его собственная душа и маленький осколок чьей-то чужой, настолько тесно сплетённые, что разделить их без вреда телу было невозможно.       Профессор О’Ши, с одной стороны, обнадёжил Генри тем, что с таким симбиозом ему не грозит ни одержимость мёртвыми, ни случайное расщепление собственной души во время ритуалов призыва, отчего нанесение круга души больше не требовалось, с другой же, это означало, что он был запятнан. Так глубоко и так бесповоротно, что его тошнило. Он не выбирал эту связь, не выбирал быть убийцей, не выбирал дар к спиритуализму.       Лето между пятым и шестым курсом было ещё хуже предыдущего.       Генри срывался на приёмных родителей, игнорировал письма школьных приятелей, огрызался на посетителей в магазине и в булочной. «Трудный возраст», — говорили все.       Киран и Грейс не стали любить Генри меньше после его вспышек, они убедили его выговориться и приняли его таким, какой он есть: исключением из правил. Он не превратился обратно в «урода», жизнь продолжилась.       Когда кризис был преодолён, Грейс, как и грозилась, вплотную занялась волосами Генри. Путём проб и ошибок они выяснили, что ему больше всего идут распущенные, слегка распрямлённые волосы или тонкая коса. Генри особенно нравилось цитировать эльфов из «Властелина колец» во время их попыток укротить его шевелюру. Маглы постарше, заходившие в кафе, спрашивали, не хиппи ли он.       Генри в ответ только смеялся. Он наконец мог снова открыто смеяться.       Зная о кусочке души, квазикрестраже, как назвал его профессор О’Ши, Генри спроектировал свою первую «живую» марионетку. Он собирался взять детали из любимой игрушки, чтобы обеспечить привязанность, сплести одежду и нити из своих волос и напитать собственной кровью. Для максимального эффекта Генри заменил правую руку шарнирного человечка на костяную. Для этого пришлось пожертвовать одним пальцем руки.       В тёмных искусствах добровольно отданные части тела в разы увеличивали потенциал артефакта или заклинания. Генри шёл на жертву с хладнокровной готовностью.       Изучение ритуалов и магии крови в школе помогло Генри составить предполагаемый сценарий того, что произошло с ним в младенчестве. Вероятно, его мать использовала некую защитную тёмную магию и пожертвовала собой. Это каким-то образом спасло его от убийственного проклятия и, судя по всему, спровоцировало у кого-то из присутствующих расщепление души. Генри сомневался, что расщеплению подверглись его мать или отец. Оставался только Тёмный Лорд — личность, о которой Генри лишний раз старался не думать.       Давно ходили слухи, что новый британский министр и есть Волдеморт. Генри скептически относился к подобным сплетням, однако изменение законов о тёмных искусствах и тёмных существах оставалось косвенным доказательством, как и уход многих «светлых» волшебников с высоких постов. Дамблдор, бывший директор Хогвартса и в прошлом победитель одного Тёмного Лорда, занимал теперь лишь одну должность — президента Международной конфедерации магов — и, опять же по слухам, навсегда покинул Великобританию.       Мысли о Волдеморте, Дамблдоре и войне, в которой погибли его биологические родители, Генри тщательно записывал в дневник, чтобы обдумать в подходящее время. Ему понадобилось полгода, чтобы свыкнуться с навязанным соседством его души, поддержка Кирана и Грейс, а также профессора О’Ши пришлись очень кстати. Это, в свою очередь, означало, что никакого противостояния между Гарри Поттером, Мальчиком-Который-Выжил, и Тёмным Лордом Волдемортом не будет. Если их души смогли сосуществовать без ущерба друг другу, то и Генри сможет принять связь с Волдемортом.       Он был Генри Чапманом и никогда не знал Джеймса и Лили Поттеров. Никто больше не смел винить его в том, кто он есть. Никто не смел требовать от него невозможного. А потому…       Генри нашёл несколько книг, выпущенных ещё в шестидесятых-семидесятых годах. Многие мысли были довольно эксцентричными и даже радикальными для того времени. Он не сомневался, что публикации пытались изъять, а авторов — убедить замолчать. Неудивительно, что следующим шагом для амбициозных волшебников стал прямой вызов власти. Тёмный Лорд жаждал изменений, как и его люди.       Они только… выбрали неудачный путь. Слишком торопливый и кровавый, на вкус Генри, хотя во второй раз у них получилось лучше. Без всех этих лишних жертв со стороны маглов и мирного волшебного населения.       Не то чтобы Генри одобрял насилие…       Но его родители рассказывали ему о Второй мировой войне, в период которой они росли, и он учил в школе историю. Революция Тёмного Лорда Волдеморта по сравнению с ней, даже с отдельно взятыми эпизодами, была просто, как бы грубо ни звучало, вознёй в песочнице. Тот же Гриндельвальд пронёсся ураганом по Америке и половине Европы, прежде чем его победил Дамблдор, и долгосрочный ущерб от его действий превзошёл любые последствия прихода Волдеморта к власти.       Британские волшебники как будто отказывались думать самостоятельно последние лет пятьдесят. Генри был рад, что закостенелые законы наконец менялись. Он, конечно, всегда мог переехать в Ирландию… просто что-то — он догадывался что — глубоко внутри него подсказывало, что его место — в Магической Британии.       Изучая всё это, Генри смирялся с тьмой в мире и с тьмой в самом себе.       Он создал марионетку с единственной целью: вживить в неё кусочек чужой души и управлять, как пятой конечностью. Невидимые магические нити, созданные из волос Генри, намертво сцепили бы куклу с ним.       Шарнирный человечек почти в три четверти фута высотой преобразился. Его правая ручка состояла из трёх фаланг, из-за чего значительно превышала длину левой. Последняя фаланга по форме напоминала толстый крюк мясника, а по размеру — рыболовный крючок. Одежду Генри сшил в похожем восточном стиле, добавив к шароварам и рубашке пояс и тюрбан. В шутку он назвал марионетку Мозенратом[3] и даже нарисовал ей похожее лицо. Волшебные краски позволили бы в будущем кукле менять выражения.       К окончанию седьмого курса Генри полностью контролировал Мозенрата, даже в некотором роде обменивался с ним мнениями — «мыслеформами», как выразился профессор О’Ши. Генри мог видеть «глазами» марионетки и улавливать её реакции на увиденное: гнев, удивление, радость, страх — довольно примитивные эмоции, но всё же отличные от собственных эмоций Генри.       Каким-то образом в процессе его старый шрам на лбу зажил и, проявившись как скопление поверхностных трещин, закрепился на туловище шарнирного человечка, что означало успешное окончание их «раздвоения личности».       Постепенное упрочнение связи с Мозенратом привело к неприятному побочному эффекту. Генри случайным образом наблюдал за жизнью самого Волдеморта — и это не оставило сомнений в том, что Тёмный Лорд таки жив и здоров. Он видел скучные политические вечера и сеансы пыток, интересные научные беседы и зверские тренировки, нежность к змее-фамильяру и чёрствость к подчинённым. Волдеморт был… гением. Монстром, но гением. Генри никогда не встречал волшебника столь сильного и столь же умного. Тёмный Лорд определённо заслуживал громкого титула.       Генри пришлось признать, что, несмотря на личные обиды и кровавую историю между ними, он уважал нынешнего Волдеморта. Его магическую силу, власть, разум… Уважал людей, идущих за ним. Интерес был нездоровым, Генри понимал это. Он носил в себе кусочек души Тёмного Лорда — это ведь тоже не могло пройти бесследно, правда?       Генри не отставал и в изучении големопластики. Примитивных кукол он мог слепить из любых подручных средств, хоть из домашней пыли, требовалось лишь добавить кровь и влить в фигурку магию. Сложные големы Генри пока не удавались, но, по словам профессоров, это был уже уровень выше школьного. На экзамене Генри получил высший балл за создание глиняного попугая, способного самостоятельно отвечать экзаменатору на вопросы — до определённого предела, конечно.       Манипуляции нитями после неудачного преобразования волос Генри стали его второй натурой. Он просто изменял их без всяких заклинаний и достигал требуемой цели. Для управления крупными големами ему приходилось сплетать подобие ошейников и привязывать их к созданиям рунами.       Мозенрат оставался специальным проектом, о происхождении которого знал только профессор О’Ши и несколько его коллег. Поэтому экзамен по спиритуализму включал в себя на первый взгляд стандартный спиритический сеанс. Вызов духа превратился в настоящее представление, потому что экзаменатор посчитал хорошей идеей вызвать дух своего средневекового предка. Генри надолго был впечатлён обилием вульгарных выражений, как помои, вылитых на несчастного волшебника.       Остальные предметы Генри сдал достаточно хорошо, чтобы войти в десятку лучших. Профессор О’Ши и мистер Фицпатрик по-настоящему гордились им. Киран изо всех сил удерживался от слёз, в то время как Грейс, не скрывая своей радости, плакала на плече у Генри на вручении аттестатов.       После окончания школы он взял год перерыва, чтобы полноценно работать у отца в магазине и учиться у него всем «семейным хитростям». Магловские технологии обработки материалов отличались от волшебных, и Генри стремился изучить как можно больше, чтобы в будущем их комбинировать.       Затем по рекомендации профессора О’Ши он связался с мастерами рун и големопластики и объяснил, что планирует открыть своё дело. Его отец был немного раздосадован, что после его смерти магазин будет существовать только в волшебном мире, но никогда не противился выбору сына.       Через три года Генри получил мастерство рун и лицензию на использование экспериментальной магии в Великобритании, что при старой власти заставило бы его работать в серой зоне. Параллельно Генри придумывал дизайн своих марионеток и кукол, модифицировал игрушки отца с помощью магии и оттачивал свои умения резчика.       Он не собирался никого посвящать в тот маленький факт, что все его творения могут по щелчку пальцев поймать в себя первую отозвавшуюся душу и временно обрести свободу. Конечно, Генри не оставил для духов лазеек, только для себя — с помощью скрытых в сердцевине игрушек рун и узлов из его волос.       Перед тем как открывать полноценную лавку, Генри около года посещал волшебные кварталы по всей Великобритании и Ирландии с небольшой тележкой и торговал там прямо на улице. Он всегда оставлял контактную информацию, так что иногда ему делали заказы через сов. Чтобы по-прежнему помогать отцу, которому всё сложнее становилось поддерживать стабильное количество товара на полках, Генри стал искать наёмных работников.       Его игрушки были достаточно популярны и приносили неплохие деньги, что, как Генри надеялся, не прекратится через год или два, поэтому он дал объявление в газете, что ищет двух волшебников, хорошо ориентирующихся в магловском мире и не боящихся работать руками.       Генри навестило пять человек, все старше его и явно небогатые. Одного он прогнал сразу, от него несло алкоголем за милю. Второй пытался убедить Генри в бесполезности маглов, что Генри не стал терпеть. Третий отсеялся сам, когда понял, что магазин ещё даже не открыт, а значит, не проверен временем.       Двое последних кандидатов пришли вместе, мужчина и девушка чуть старше Генри, оба довольно неряшливые и с подозрением во взглядах. У девушки было полное хогвартское образование и мастерство целителя. По её словам, прошлая работа оказалась сплошным разочарованием, но она по-прежнему хотела делать что-то хорошее для людей. Мужчина очень неохотно признался, что его образование ограничивается тремя годами Хогвартса, и Генри почти собирался ему отказать, когда тот обмолвился, что всегда ладил с деревом и показал несколько изумительных деревянных заколок и резную шкатулку с потайным дном. Генри был в восторге. Разумеется, он согласился взять их на работу.       Если Кьяра, казалось, вела себя открыто и любезно со всеми, Скабиор был более зажат. Но по какой-то причине он обожал родителей Генри. Было ли этого потому, что они стары или напоминали ему кого-то другого, Генри не спрашивал. Скабиор по большей части занимался магловской стороной магазина, а Кьяра изучала технологию подготовки материалов для помощи Генри в создании марионеток и мини-големов.       Через пару месяцев после заключения контрактов с Кьярой и Скабиором, Генри начал присматривать помещение в Лондоне или Манчестере. Он договорился со своим школьным профессором рун, чтобы тот позанимался со Скабиором в течение зимних каникул лично и дальше — через сов, так как последний, похоже, обладал талантом не только в резьбе. Если бы он достиг хотя бы уровня пятого курса, то смог бы помогать Генри вырезать руны на игрушках с заложенными действиями. Когда Генри представил Скабиору репетитора, бедняга от шока лишь разевал рот как рыба.       Тогда они ещё не работали полный день и брали выходные в удобное для них время. Поэтому после открытия магазина на пересечении Косого переулка и Лютного для Генри стало большим сюрпризом узнать, что его работники — оборотни. Он не замечал раньше, потому что не видел их сразу после полнолуния, но с открытием у них стало так много работы, что приходилось проводить вместе день и ночь.       Генри составил для них более удобный график — с учётом обстоятельств. Кьяра плакала, когда он вручил им новые расписания. Судя по всему, она ожидала увольнения без выходного пособия. Скабиор смотрел на него так, словно никогда не встречал. Он прохрипел тихое «спасибо» и взялся за работу с удвоенным усердием.       В начале лета, незадолго до его двадцать четвёртого дня рождения, Генри впервые позвали на собрание лавочников обоих переулков.       Одни обсуждали школьный учебный план, другие — повышение цен на ингредиенты, третьи просто жаловались на покупателей. Генри со своими марионетками и куклами ни с кем не конкурировал, кроме, может быть, лавок антиквариата и подержанных предметов.       В конце собрания владелец «Антика», роскошного магазина для богатых любителей старины, расположенного неподалёку от банка Гринготтс, Абраксас Малфой и милейший торговец мороженым Флориан Фортескью вместе подошли познакомиться с Генри поближе. Они поспрашивали его о планах, о его образовании, о работниках. Малфой скривился, услышав о магловском происхождении Генри, и собирался сказать что-то явно обидное, но Фортескью вовремя его перебил.       — А вы проходили тест на родословную, мистер Чапман? Это обязательная процедура для несовершеннолетних волшебников, проживающих в Магической Британии, лишь с недавних пор, поэтому немногие взрослые о ней слышали.       — Боюсь, нет, — нахмурился Генри. Он давно не задумывался о том, что знания имён своих биологических родителей может быть недостаточно для полноценной жизни. — Что это даст?       — У вас могут обнаружиться родственники-волшебники, можете получить наследство, а можете — ничего. Ваши родители были волшебниками?       — Я не уверен, — соврал Генри. — Мои дядя и тётя никогда не упоминали об этом, а потом меня усыновили маглы.       Тест на родословную открывал многие двери, Генри немного жалел, что так поздно узнал о нём. Его можно было сдать в любом официальном учреждении: святом Мунго, министерстве или даже Гринготтсе. Надо было лишь напоить некий тёмный артефакт своей кровью и позволить ему впитать немного личной магии, после чего из уродливой прорези в основании артефакта вырывались полоски сырой буроватой кожи, испещрённые буквами, цифрами и рунами. Генри воодушевлённо наблюдал за работой гениального изобретения, заранее зная, каков будет результат.       Гоблины вели свои дела грамотно и бесстрастно, Генри показывал им должное уважение. Воспитанный Кираном и Грейс, он никак не мог воспринимать существ, маглов и разумных тварей ниже волшебников, как не делал различий для чистокровных и остальных. Гоблинам нравилось общаться с ним на равных.       Генри пару раз посетил архив министерства, чтобы восстановить некоторые документы своей семьи. Его внешность привлекала внимание как простых клерков, так и влиятельных людей — в Великобритании мужчины не носили настолько длинных волос и тем более не таскали на плече марионетку, как пират — попугая. Когда с делами было покончено, Генри был рад оставить бесконечные стеллажи и унылые коридоры. Хотя никто, похоже, не подозревал, что Генри — это Гарри Поттер, достаточно расторопный умник мог бы сложить два и два, только проверив запросы в архиве.       — Узнали что-нибудь? — с любопытством спросил Флориан во время их еженедельного чаепития, которое стало одной из любимых традиций Генри в волшебном мире. Абраксас пока воротил от него нос, но уже не так рьяно. В этот раз он присутствовал и даже делил с Генри диван.       — Да, моя мать была маглорожденной, — Абраксас скривился, — а отец чистокровным, они оставили мне… кое-какое наследство. Полагаю, никто не знал, жив ли я, потому что я не ношу их фамилию, поэтому сейф был опечатан. — По крайней мере, не передан министерству, подумал Генри. Гоблины признали, что через несколько лет это стало бы неизбежно по нынешним законам — деньги не должны были лежать без дела более тридцати лет, если могли принести пользу. В общем, Генри разделял эту точку зрения. — Потребуется время, чтобы Гринготтс открыл его для меня.       — А ваши родители… — протянул Абраксас, и Генри как можно мягче увёл разговор в сторону.       — Жертвы войны.       — Неудивительно, тогда такая неразбериха творилась, — охотно поддержал его Флориан. — Не так ли, Абраксас?       — Хмф.       Постепенно их дружба развивалась и крепла. Хотя Абраксас и Флориан по возрасту были ближе к приёмному отцу Генри, ему было с ними очень комфортно. Он никогда не мог поддерживать дружбу с ровесниками достаточно долго. Не потому, что его считали странным, как в детстве. Просто так получалось. С появлением Кьяры и Скабиора это перестало тяготить, а с новыми знакомыми и подавно. Флориан даже изъявил желание посетить булочную Грейс. Генри подумывал, когда прочнее встанет на ноги в Косом переулке, купить домового эльфа, чтобы тот помогал ей на кухне.       Дела шли в гору, рядом были верные друзья и коллеги, родители не скучали и не слишком уставали под бдительным присмотром добрых оборотней. Генри был счастлив.       Ну, до того момента, когда его бросил рыжий пройдоха из магазина на основной улице. Он сделал это прилюдно из-за какого-то дурацкого спора с братом и в довольно оскорбительной манере, словно рекламирующей их товары для розыгрышей. Генри задавался вопросом, не устраивала ли их конкуренция, хотя они ориентировались на несколько иной возраст, или же он успел чем-то ещё им насолить. Он не стал плакать и возмущаться, как, возможно, люди ожидали от женственно выглядящего парня, а лишь заявил, что с таким отношением у них недолго сохранится лицензия на экспериментальную магию. Он донёс эту мысль до всех на следующем собрании лондонских лавочников.       Всю следующую неделю близнецы жаловались, что их преследуют — кучки земли, дубинки, какой-то мусор. Генри тихо смеялся, посылая крошечных големов за своими обидчиками.       За созданием одного из них и застал его Абраксас.       — Маленькая месть сладка, не так ли, Генри? — промурлыкал старший волшебник. Впервые из его взгляда пропало презрение.       Вместо него там поселилась крохотная искорка не то желания, не то восхищения, и с каждым днём она росла. Генри позволял ей расти. После неудачной попытки сойтись с кем-то получать знаки внимания было очень приятно.       Начиналось со случайных касаний во время чаепитий, тайно оставленных на кассе цветов, потом был набор инструментов для резки по дереву, дорогие бруски и причудливые кости, за ними последовали приватные встречи в ресторанах и долгие прогулки под руку по самым красивым местам Лондона. Генри получал удовольствие от ухаживаний. Абраксас был галантен и, несмотря на возраст, красив, как дьявол, он мог бы получить любого, но добивался Генри — это льстило.       И всё же приглашения на вечеринку в семейном поместье Малфоев Генри не ожидал.       Не желая обижать аристократа, он согласился присутствовать, но не сопровождать его как партнёр.       Генри мило побеседовал с несколькими пожилыми дамами, выпил бокал вина с Абраксасом, даже мельком увидел министра. Потом он просто встал у стены и отвлёкся на изысканную музыку. Дом напоминал магазин Абраксаса: чрезмерно украшенный, заставленный дорогими вещами и пахнущий розами. Ни капли уюта, к которому привык Генри.       Как выяснилось, он тоже владел некоторой недвижимостью. Было решено привести её в порядок и, возможно, сдавать. По словам Скабиора, оборотням, несмотря на смягчение законов, было сложно найти постоянное жильё. Предрассудки не искоренялись так быстро…       — Ты не танцуешь?       — Прошу прощения? — Моргнув, Генри выпал из воспоминаний. Казалось, он отсутствовал несколько минут.       Перед ним стоял Абраксас, облачённый в строгую, но определённо модную мантию небесно-голубого цвета. Длинные волосы были стянуты в низкий хвост, а хитрая полуулыбка становилась всё шире, пока глаза Абраксаса блуждали по телу Генри.       — Я просто очень удивлён, что такой симпатичный юноша стоит в одиночестве, когда вся молодежь на паркете.       — О, — Генри немного покраснел. Он бы хотел представить своё смущение как реакцию на вино, но ему никогда не удавалось хорошо скрывать эмоции, к которым он был не готов. А человек перед ним намеренно смущал Генри. — Я не очень хорош в танцах и не люблю их. Подумал, что невежливо будет покинуть зал в самый разгар мероприятия.       — Я тоже не большой любитель танцев, но обязанности есть обязанности, — вздохнул Абраксас. — Как насчёт прогулки в малый сад? А потом… — Он заправил прядь волос Генри за ухо и, наклонившись, томно добавил: — А потом можно избавиться от этих вычурных одежд в купальне…       Они полюбовались на цветущие вишни, поговорили о работе. Генри был впечатлён умом Абраксаса, но ни в коем случае не подавлен. Абраксас хорошо разбирался в рунах, пусть и не на уровне специалиста, как Генри. Он разбирался и в тёмных искусствах.       Получал знания из первых рук, так сказать.       Генри вернулся в купальни ночью, чтобы подумать. С Абраксасом было хорошо, но вид тёмной метки не давал Генри покоя. Никакая страсть не стала бы гарантией долгих отношений, особенно если всплывёт истинная личность Генри, не с преданным Пожирателем Смерти. Не с живым Волдемортом у власти. Внезапно его маленькое увлечение стало опасным…       — Ты ещё кто? Это семейное крыло!       Генри повернулся на голос и, встретившись взглядом с холодными серыми глазами, поднялся из воды.       Наследник Малфой с нескрываемым омерзением пялился на шрам на груди Генри. У девушки за его спиной хватило такта отвести глаза.       — Полагаю, нас представят за завтраком, — пожал плечами Генри и, намотав на пояс полотенце, направился к выходу.       — Верно, проваливай. Здесь не место шлюхе!       Генри обернулся и озадаченно нахмурился. Неужели внук Абраксаса был столь недалёким? Какое разочарование.       — Драко! — возмутилась девушка.       — Я думал, Малфоев с пелёнок обучают себя вести или, — Генри усмехнулся, — они хотя бы имеют чувство самосохранения, чтобы не щекотать спящего дракона[4].       — Как ты смеешь, грязнокровка! — Палочка Драко Малфоя была нацелена точно на Генри, не перестававшего, однако, растягивать губы во всё более зловещей ухмылке.       Через секунду из бассейна вышел водяной голем, плавный и свирепый, и встал между Генри и младшим Малфоем. Девушка задохнулась от ужаса. Генри лениво пошевелил рукой: в бассейне осталось несколько его волос, было легко создать с их помощью недолговечную куклу без твёрдой оболочки.       — Вымой ему рот с мылом, девушку не тронь, — приказал Генри и посмотрел на бледную спутницу Драко Малфоя. — Возможно, вам стоит вернуться к себе, мисс.       Может, Гарри Поттер никогда не смог бы встречаться с Абраксасом Малфоем, Пожирателем Смерти и старым другом министра. Но Гарри Поттера не существовало уже четырнадцать лет. Был только Генри Чапман, игрушечных дел мастер с мстительной жилкой. Сын достойных людей, Кирана и Грейс. Выпускник школы в Лите и тёмный маг. Друг оборотней и чистокровных. Квазикрестраж Волдеморта.       И его путь только начинался. Примечания: [1] Мы видим только подростковый взгляд Генри, который не особо интересуется политикой. На самом деле, как и в каноне, Волдеморт не менее года потратил на подготовку, беспорядки начались позже. Без отвлечения внимания в виде Гарри Поттера он действовал иначе: первым делом Волдеморт внедрил своих людей в министерство под носом у Фаджа, со временем погасил восстания и успокоил народ, после чего сам возглавил страну. В этой АУ Волдеморт возродился раньше — с помощью философского камня или дневника. [2] Серия фильмов «Детские игры», если вы не в курсе. На тот момент вышло только три части. [3] Мозенрат — это антагонист из мультфильма «Аладдин», коварный колдун, который стремился завладеть огромной силой и захватить все Семь Пустынь. А ещё у него костяная рука. У Генри есть чувство юмора, не правда ли? [4] Генри использует девиз Хогвартса (Draco dormiens numquam titillandus), чтобы обыграть имя Драко.