Шансы в процентах

Жизнь полна случайностей. А каждая случайность имеет свою вероятность. А каждая вероятность подразумевает подсчет. А у Чэн Сяоши с подсчетами всегда было плохо. Нет, не то чтобы он был глупым, не то чтобы он не умел считать. Просто… не его это было. Зачем возиться со скучными числами? Что в них может быть увлекательного? Чем они могут хоть кого-то заинтересовать? Тем более, если к ним приписать этот крючковатый знак процента. Вот у Лу Гуана с числами хорошо. Он-то постоянно что-то просчитывает, что-то вычисляет. Смотрит в эти свои фотографии, выискивает там что-то, задумчивый такой. Интересно, если бы не долги, был бы он таким же сосредоточенным…? Интересно, с какой вероятностью Чэн Сяоши сможет его поцеловать? На самом деле, в этом нет ничего сложного. Да раз плюнуть! Да хоть два! 100%. 100 из 10. Всем рекомендую. Но вообще… Возможно, все-таки 99%. Один процент — скидка на то, какой Лу Гуан идиот. Ну правда, вы вообще его видели? Ходит вечно серьезный, всегда чем-то недовольный. Как с ним заговоришь, так сразу как зыркнет… Как будто убить тебя хочет, ей богу. Еще и молчит постоянно, что бы ни происходило вокруг. Вот Чэн Сяоши вчера еле убежал от пары увязавшихся за ним дворняжек, в последний момент успел дверь захлопнуть! Так Лу Гуан даже бровью не повел! Ну что за человек такой, и слова от него дождешься! А возможно, у Чэн Сяоши одного с ним такие проблемы. С Цяо Лин, вот, например, он общается нормально, без всяких выкрутасов! А она, между прочим, ворует их деньги, если уж совсем образно выражаться. Чем она вообще заслужила? Чертова дьяволица! А они? Чем они такое заслужили? Ну… — Нет, правда, за что?! Небо ему отвечает только гортанным, глубинным громыханием, хмуря чернеющие тучи. Какова была вероятность того, что сегодня пойдет дождь? Сегодня, когда Чэн Сяоши наконец смог вытащить Лу Гуана на улицу? Лу Гуана, который лучше просидит полжизни дома, чем выберется хоть куда-то с Чэн Сяоши. 10%. Дождь должен был пойти с вероятностью в 10%. Чэн Сяоши несколько раз пересматривал прогноз погоды, несколько раз все перепроверял, только бы этот сыч не стал отнекиваться. А он ведь поначалу так и делал: «У нас еще не все дела сделаны»; «Еще рано»; «Зачем выходить без цели?»; «Серьезно, Сяоши, ты уже пугаешь, к чему такая настойчивость?». И, вот оно. Сяоши. В такие моменты он называет его Сяоши, понимаете? Ладно, к черту один процент. Он готов на все сто. Потому что в такие моменты нет ничего легче, чем поцеловать Лу Гуана. И нет в такие моменты ничего сложнее, чем его поцеловать. Ведь Чэн Сяоши тогда навалился на него почти всем телом, — потому что уломать Лу Гуана на что-то можно только буквально, фигурально, фигурно и филигранно, как в катании. Чэн Сяоши делает элегантный финт, мастерски уворачиваясь от подзатыльника, и переходит в атаку. В ход идет все: жалость, дар убеждения и несомненно сногсшибательная харизма. Ну как тут можно устоять? В таком положении — никак, поэтому они почти в ту же секунду упали за стойку. Какова была вероятность того, что Чэн Сяоши его бы поцеловал? Возможно, тогда у него было процентов 90. Еще 10 — скидка на то, что поцеловать Лу Гуана на полу было бы совсем не романтично… Ну ладно, 5. Еще 5 — на то, что Чэн Сяоши в тот момент чуть не заработал себе инсульт. Сейчас же, смотря на Лу Гуана, который сосредоточенно вглядывается в темное небо, Чэн Сяоши думает, что у него процентов… 10. Потому что 10% — вероятность того, что пойдет дождь. И поглядите-ка… — Ну что, домой? — спрашивает Лу Гуан, и в его интонации ровным счетом ничего. Ровным, кривым, да хоть зиг-загом. Нуль. Никакой вероятности. Никаких шансов. — Может, пронесет? — спрашивает Чэн Сяоши, выставив ладонь вперед. Проверяя, не идет ли дождь. Проверяя, есть ли у него шанс. А что? У них в запасе есть еще 90%, что им, зря пропадать, что ли? Тем более, они толком не успели погулять. Тем более, Чэн Сяоши еще не успел поцеловать Лу Гуана. Какова вероятность, что он успеет? — Может, просто пасмурно… Но природа — злющая сука. Которая его, кажется, ненавидит. Потому что именно в этот момент небо на мгновение разрывает острая белая полоса, опасно сверкнув в сгустках черных облаков. Еще через пару секунд слышится жуткий гром, словно все многоэтажки в мире решили разом рухнуть. А еще через пару секунд их обливает почти с ног до головы. Лу Гуан выругивается себе под нос, тихо и резко. Потом прожигает Чэн Сяоши своим тем самым взглядом, «Ну ты и балбес» взглядом. А потом резко хватает его за запястье и тянет в сторону дома. И в этот момент процентаж резко подпрыгивает. Подпрыгивает вслед за сердцем Чэн Сяоши. 30. 30%. Может, 40. Может, он умрет прямо сейчас. Умрет прямо на месте, расплавившись от чужого касания. Растает под дождем, осядет туманом на асфальт. — Эй! — выкрикивает он, и усиливающийся гомон дождя почти заглушает его негодование. — Лу Гуан, чего хватаешь! Больно же! — да, возможно, он немного приукрашивает. С кем не бывает? Но Лу Гуан на редкость непробиваемый. Он на редкость неприступный, на редкость статичный. Раритетнейший из раритетов. Несгибаемый, как каменная глыба. С такой обычно с разбегу прыгают в бурлящую воду у подножия. И Чэн Сяоши бы тоже прыгнул. Прыгнул бы не задумываясь, прыгнул бы и непременно напоролся бы на камни. 40%. Может, 50. — Если ты не заметил, начался дождь, — говорит Лу Гуан будничным тоном, и его голос тонет в грохоте капель дождя. — Ну дождь и дождь, что теперь, бежать что ли… В этот момент небо взрывается в приступе очередного раската грома. — Если ты заболеешь, я не буду тебя лечить, — голос Лу Гуана опускается до белого шума, опускается куда-то ему под ноги. Чэн Сяоши улыбается, потому что знает. Знает, что Лу Гуан наглейшим образом врет. Потому что, сколько бы раз Чэн Сяоши ни заболевал, сколько бы дней ни провалялся в кровати с температурой… Лу Гуан вертелся вокруг него, постоянно таская чай с кухни. Лу Гуан отменял все заказы, едва люди появлялись на пороге ателье. Лу Гуан препирался с Цяо Лин, которая вечно была недовольна тем, что Чэн Сяоши отлынивает от работы. И Лу Гуан всегда выбивал ему еще пару дней отдыха. — Непра-а-а-а-а-авда, — тянет Чэн Сяоши, и улыбка по инерции тянется за его интонацией. Ливень бьет в лицо, картинка перед глазами расплывается. Но лицо Лу Гуана остается все таким же каменным и таким же статичным. — Тебе придется меня лечить. — С чего это? — А как же ты будешь без своего лучшего в мире напарника? 60. 60%. Лу Гуан молчит, сверля Чэн Сяоши усталым взглядом. Дождь заставляет прядки его волос свисать с головы мокрыми сосульками, вода течет по его щекам. Лу Гуан молчит, и только Чэн Сяоши может увидеть, как на чужих щеках проступает бледный, едва заметный румянец. Только он может это видеть, потому что они единственные придурки на этой улице, выбравшиеся гулять в дождь. Лу Гуан молчит, словно каждое слово весит по меньшей мере тонну. А потом он хмуро сводит брови и разворачивается. Сильнее стискивает запястье Чэн Сяоши и тянет его за собой. И момент, когда чужие холодные пальцы впиваются в кожу… Когда их руки так близко, что можно переплести пальцы… Можно резко притянуть к себе и… 65%. Возможно, 70.

***

До дома они добегают минут за пять, мокрые и злые. Ну, злой больше, конечно, Лу Гуан. Он вообще, кажется, злится за двоих. Тихо-тихо, как омут с чертями. И Чэн Сяоши без зазрения совести сбрасывает этот груз на Лу Гуана, потому что ему очень смешно. Его вообще сейчас разорвет от смеха. Внутри него бурлит и пузырится веселье, лопается ноликами от процентов. Потому что, пока они бежали, Лу Гуан ни разу не выпустил его руки из своей хватки. Целых пять минут, понимаете? Это как Сяоши, только без слов. А потом Чэн Сяоши чуть не поскользнулся на одной из луж, и лицо Лу Гуана в тот момент… Короче, за пять минут проценты успели подскочить до 80. Еще 20%, и у него не хватит терпения. Еще 20%, и он его поцелует. Вода капает с волос с глухим стуком, перебивая привычное тиканье часов. Дождь за окном набирает просто неистовые темпы, тарабанит в стекло так, что сомнений не остается: оно разлетится в щепки. Лу Гуан хмуро оценивает масштаб катастрофы, тупя взглядом на мокрый пол — потом придется мыть. Чэн Сяоши наблюдает за ним тихо, бесшумно, кажется, даже дыхание задерживает. Только с сердцем договориться не получается, поэтому оно продолжает оглушительно биться в ребра. Возможно, из-за этого, а может, из-за чего-то еще, но Лу Гуан резко отмирает, выныривая из мыслей. Переводит взгляд на их руки, все еще сцепленные после улицы, и тут же выдергивает свою ладонь, словно обжегся. Притягивает ее к груди, косится на Сяоши исподлобья. А у Сяоши уже все, клиника. Потому что ощущение фантомного касания на руке остается, прожигая пальцы, как настоящее. 85% — Так, — говорит Чэн Сяоши дрогнувшим голосом и не хочет выяснять причину. Не хочет знать, от чего это: от холода дождевой воды или смущения. — Я пошел ставить чайник, — он закидывает руки за голову, проходя на кухню. Но тормозит, когда чувствует хватку на вороте своей куртки. 86% — Что за рукоприкладство? — Чэн Сяоши фыркает, зыркнув через плечо. Ну Лу Гуан, ну наглец. Что это вообще за выкрутасы такие, а?! Сколько можно вот так неожиданно, вот так негаданно, не угадано, не разгадано. Потому что ты, Лу Гуан, гребанная загадка, над которой ломали головы десятки поколений ученых. Че ж тебе неймется то, че ж ты все схватить норовишь, а? Думаешь, такое можно терпеть? Думаешь, его сердце, его бедное барахлящее сердце способно терпеть это все? 87% — Балбес ты, — устало вздыхает Лу Гуан, отпуская руку от чужой куртки. — Высушиться надо сначала. — Зачем? — возможно, Чэн Сяоши и мог бы с ним согласиться. Определенно мог. Просто так неинтересно. Просто у него кодами вбито, запрограммировано, инстинктивно устроено, в настройках по умолчанию введено ему возражать. Отрицать, оспаривать, не соглашаться. — Я пока ходить буду, все высохнет. Лу Гуан скрещивает руки на груди, сощурив глаза. И есть в этом его жесте что-то особенное, что-то безотказное, что-то лугуановское. Момент, когда вся его статика концентрируется в одной точке, растет в геометрической прогрессии, преумножается, возводится в степень. Собирается в его глазах, в которых уже не серость — лед. Его глаза — воды Атлантического океана, холодные и беспощадные. В таких не тонут, не идут ко дну, нет. В таких захлебываются за секунду, задыхаются безвозвратно, умирают в мучительных хрипах, без тепла и без кислорода. Сяоши нравится тонуть. Он, знаете ли, заядлый мазохист. Кажется, Лу Гуан в такие моменты каким-то образом использует свою способность. Глаза у него наливаются цветом, голубые-голубые, как лазер, как огонь. Прожигают тебя, просматривают насквозь, высматривают из тебя всю душу. Кажется, видят дальше, чем на двенадцать часов, больше, чем на триста шестьдесят градусов. — Я принесу полотенца, — в итоге говорит Лу Гуан, не дожидаясь ответа, и уходит в их комнату. Чэн Сяоши смотрит на него. Щурится, поджав губы. Тяжело вздыхает. Разворачивается и идет в зал. 88% 88, думает Сяоши, роняя себя на диван и закидывая голову на спинку. 88, две восьмерки, две бесконечности, два символа удачи, два джекпота, два процента до девяноста. Мысли прерывает внезапная темнота, которая ложится Сяоши на глаза. Ложится вместе с полотенцем. — Эй! — он чертыхается, подпрыгивает на диване, стягивая ткань с лица. Задирает голову наверх и сталкивается с флегматичным взглядом серых глаз. — По-человечески не мог отдать? Лу Гуан ему ничего не отвечает, спокойно вытирая свои волосы вторым полотенцем. 89% — Грубиян, — бурчит Чэн Сяоши, перекладывая полотенце на плечи. — Никакой вежливости, никакой учтивости, никакого ува… — А ты не хочешь волосы вытереть? — Че? — У тебя с челки капает, — осторожно замечает Лу Гуан, выгнув бровь. Чэн Сяоши неосторожно округляет глаза. — А какое тебе дело? — спрашивает он и чувствует, как дергается его голос. Чувствует, как подскакивает звуковая дорожка. — Оно же на полотенце капает! — щурится на Лу Гуана через плечо в попытке доказать себе, что он не отводит взгляд. — Или ты за диван переживаешь? Лу Гуан смотрит на него поставленным на паузой видео, смотрит фотографией в проявочной жидкости. Смотрит застывшей картинкой, смотрит совершенно непроницаемо. Какова вероятность того, что он хоть когда-нибудь улыбнется? Через несколько секунд Чэн Сяоши надоедает и он отворачивается (да, ему наскучило, и нет, он не трусливо отвел взгляд), поджав губы. Тупой Лу Гуан. Тупой Лу Гуан со своим непробиваемым лицом, со своими атлантическими глазищами, со своими касаниями, со своими прогнозами погоды, со своими полотенцами, со своим взгля… — Сяоши, ты такой балбес. Чэн Сяоши замирает, когда полотенце стягивается с плеч и опять набрасывается на голову. Когда на голову ложится чужая рука. Чэн Сяоши замирает, потому что до него доходит. 90. 90%. — Л-лу Гуан, — дрожь бежит от позвоночника по всему телу, делится, дробится в его легких, в связках. — Что ты… Когда тупой Лу Гуан принимается сушить его тупые волосы этим тупым полотенцем. 91% Чэн Сяоши шумно (ему так точно кажется) втягивает носом воздух, впиваясь ногтями в обивку дивана. Хороший он у них, оказывается, диван, мягкий такой. 92% Пальцы Лу Гуана медленно, мучительно, пыточно путаются в тёмных волосах. Те еще совсем влажные, капли неприятно капают на плечи, впитываясь в и без того мокрую ткань куртки. За окном гроза разрывает небо, осыпая землю оглушительным градом. Оглушая так, что у Чэна Сяоши в груди тихо-тихо, по-кладбищенски. 93% Наверное, это умерла его гордость. 94% Зря он придумал эти проценты, ой зря. Зря он решил, что круто будет считать эти гребанные вероятности. Зря он решил посмотреть прогноз погоды. Зря он решил учиться считать в школе. 95% Потому что так нечестно, Лу Гуан, нечестно. Так с людьми не поступают. Не хватают людей за руки, когда нужно куда-то бежать. Не тянут за собой под дождем, когда вокруг бушует конец света. Не смотрят так, не смотрят Атлантическими океанами, не смотрят бездонными глубинами, не вытягивают из тебя душу. И никто, никто не сушит волосы так. 96% Чэн Сяоши закрывает глаза, пытаясь сдержаться. Пытаясь сдержать ощущения чужих пальцев в своих волосах. Сдержать процентаж, растущий в геометрической прогрессии. 97% Лу Гуан убирает полотенце с его головы, Чэн Сяоши закидывает ее назад. Вероятность — та еще сука. 98% Пытается казаться такой важной, такой значимой, хотя на деле не стоит ни гроша. Потому что Чэн Сяоши всегда было плевать на вероятность. У него с подсчетом плохо. Потому что он бы все равно, независимо от процентов… Он бы все равно его… 99% Счетчик застывает на месте. Тормозит, как сломанные часы, как заевшая пластинка. Время тормозит, время сжимается, время взрывается нахер. Время и проценты перестают иметь значение, когда Лу Гуан коротко его целует. Просто так. Берет и целует. Целует его вверх тормашками, когда Сяоши закидывает голову назад. Целует его валетом, целует его, как гребанный человек-паук. Целует. Его. целует его целует его целует его Какова была вероятность, что все выйдет так? Какова была вероятность того, что Лу Гуан захочет его поцеловать? Какова вероятность того, что во всем виноват дождь? Поцеловал бы Лу Гуан Чэн Сяоши, если бы не было этих 10%? Поцеловал бы Лу Гуан Чэн Сяоши, если бы тот не вытащил его на улицу? Поцеловал бы Лу Гуана Чэн Сяоши, если бы проценты дошли до ста? Но мысли рассыпаются, тают в голове дождевыми каплями, когда секунда безвозвратно проходит, и Лу Гуан уходит на кухню. Просто так. Берет и уходит. Вот у него как, оказывается, все просто. А вот Чэн Сяоши сложно. Очень сложно дышать, когда вместо воздуха в легких дождевая вода. Сложно думать, когда в голове ничего, кроме процентов и мягкости чужих губ. Сложно думать, когда ты Чэн Сяоши. Сложно считать вероятности, когда с подсчетом у тебя плохо. Он приходит в себя только спустя две минуты, когда его щеки начинают понемногу остывать, а сердце перестает отбивать барабанную партию. Когда с его волос перестает капать вода, а из кухни начинает доноситься шипение чайника. — Лу Гуан! — первые звуки выходят из его горла как будто неуверенно, треморно, словно он только учится говорить. В ответ Лу Гуан ничего не отвечает, хотя сомнений нет: он все слышит. — Так, Лу Гуан! — Чэн Сяоши подскакивает с дивана, швырнув полотенце на подлокотник. — Ну-ка быстро объясняй, что это было! Ладно, возможно, придёт в себя чуть позже.