***
«Если он меня пристрелит, значит, Дар был прав» Салим сам до конца не верит, что творит, когда поднимает руки и громко объявляет навстречу приближающемуся свету фонарика: — Я пришёл с миром. В армии их учили по-другому — все неверные должны быть уничтожены! Никакой пощады и жалости проклятым собакам, вторгшимся в их страну! Резать их, убивать всех без разбору, ибо это угодно Аллаху! Вот только никто их не предупреждал, что на поле боя кровь у всех одна — красная. И кричат иноверцы от боли также, как мусульмане. И в стекленеющих глазах, как и у его соратников, гаснет та же жажда жизни, та же отчаянная вера, что они выживут, вернутся к своим детям, матерям, отцам… Сколько Салим насмотрелся на таких мальчишек и с той и с другой стороны, которые умирали непонятно за что. За строчки в книге, за приказы политиков, которые на этом поле никогда не бывали. От одних только воспоминаний мутило до тошноты. И всё это, в итоге, оказалось неважным здесь, в адских катакомбах под осквернённым храмом Аккада. Нации, стороны, глупые человеческие распри… Всё потеряло свой смысл перед ужасом, стрекочущим во тьме. Глядя в тёмные глаза, настороженно сверкающие под старой кепкой, Салим видит отражение своих мыслей. Джейсон ещё щерится, цепляется за свои убеждения, слетающие с него, как шелуха с лука, ворчит что-то угрожающее и злое, но Салим видит, как опускается его винтовка, и напряжённые мускулы на руках расслабляются. До следующей битвы, но уже не с ним, нет. Вместе с ним. Спина к спине. Неисповедимы пути твои, Аллах…***
«Если выживу, я…» Он не успевает закончить мысль. Очередь отвлекает одну из преградивших ему путь тварей. Кавалерия прибыла. Салим приканчивает очень удачно отвернувшуюся от него тварь, улыбается подбегающему Джейсону. — Решил присоединиться? Всё вокруг рушится и взрывается, от стрёкота тварей раскалывается голова, но останавливаться нельзя. И медлить нельзя, когда один из вампиров вырастает за спиной американца. Салим только надеется, что тот поймёт, когда он истошно кричит его имя — и почти без перехода бросает своё самодельное копьё. Джейсон понимает и пригибается. И Салим счастливо добивает тварь. Они смотрят друг на друга и смеются. Мир рушится на их головы, а они смеются и не могут остановиться. И бегут бок о бок, вместе, а в лифте Джейсон дружески хватает Салима за плечо, словно и не было никакой вражды. Словно они дружили так всегда.***
«Если…» Салим смотрит в тёмные глаза напротив — и почему-то теряет разом все слова. Всё его красноречие, так ярко показавшее себя в глубинах Аккадского храма, сейчас иссякло, и он просто смотрит на Джейсона — и молчит. А тот так же молча смотрит на него в ответ — и тоже не находит слов. Нервно кусает губы, переступает с ноги на ногу. Взрослый мужчина — а по сути, мальчишка, который только-только начал узнавать, что жизнь не делится на чёрное и белое. Что у добра и зла много лиц, и не всегда они являются тем, чем кажутся на первый взгляд. — Салим… — беспомощно выдыхает, и столько в этом единственном слове вопроса, выборенной мольбы, сломленной гордости. На сердце сразу становится спокойно. Он тянется сжать чужую, жилистую руку, и ободряюще усмехается. — Если мы с тобой снова встретимся, с меня пиво. — Когда! Не если, а когда, — тут же сердито шипит Джейсон, и Салим смеётся. Когда… Ему нравится это слово.