Индиго

— Эта женщина... кто она? — Познакомься с ней сам. Будь уверен, это стоит того. Но будь осторожен — она далеко не так проста, как кажется. — И как же мне подобраться к этому цветку? — Ты уверен, что хочешь завязать знакомство с цветком хиганбаны? — Кто мешает рискнуть?

10:32.        — Да ладно тебе, будет классно. Кьёраку прикрывает глаза, трёт переносицу и вздыхает. — Я, кажется, говорил, что завязал с этим. — Ну, брось! Тоширо сказал, что сегодня будет особенно интересно, — не получив отрицательной реакции, Джуширо продолжил. — Поговаривают, сам господин Кучики будет сегодня у бара. — Кучики?.. Ах, этот, — мужчина кивнул самому себе, будто сделав в голове пометку. — Я понял, о ком ты говоришь. Хорошо, я постараюсь прибыть. — Прекрасно! Я передам Тоширо, что ты будешь. Я более, чем уверен, что сегодня тебе понравится больше, чем когда-либо. Кьёраку усмехается. Укитаке, будучи едва ли не его одногодкой, в душе всегда остаётся ребёнком, верящим в лучшее. В этом его нельзя винить — в конце-концов, должен же быть хоть кто-то, кто видит хорошее в любой ситуации. Right now. Кьёраку оглядывается по сторонам, задумчиво перекатывая коньяк по дну стакана. Первый этаж особняка Кучики забит людьми почти до отказа, а от цветов платьев в глазах начинает неприятно рябить уже в первые полчаса. Обещание Джуширо "будет очень-очень классно" уже не кажется правдивым — вокруг только знакомые люди с академии и работы, которые приелись до такой степени, что одного взгляда на них хватает, чтобы почувствовать подкатывающую к горлу тошноту. Мило улыбаясь очередной даме, предлагающей скрасить его вечер своей компанией, Кьёраку мельком замечает на диване у противоположной стены женщину, тихо беседующую со своей подругой. — Тоширо? — Кьёраку склоняется к парнишке, кивая в сторону примеченной дамы. — Кто она? — Где? Ах, это... — Тоширо смотрит в указанном направлении с непонятным для Кьёраку трепетом и нескрываемым восхищением. — Великолепная госпожа, правда? Выглядит, будто греческая богиня. — Хватит облизывать её взглядом, Хицугая, — мужчина насмешливо фыркает, но быстрым взглядом оценивает объект своего интереса: статная фигура, скрытая платем цвета индиго. Талия, подчёркнутая тёмным поясом, будто добавляет девушке кукольности, а мягкая улыбка, играющая на губах, приковывает взгляд. Линия плеч кажется хрупкой из-за украшения из тёмных камней на шее, но оно лишь добавляет образу изящности, не перегружая и не отвлекая глаз. Для Кьёраку получать внимание со стороны женщин — привычное дело, но эта госпожа, спокойно беседующая с белокурой девушкой, кажется одной неприступной стеной. Объяснить это чувство, взявшееся из неоткуда — невозможно, поэтому мужчина просто отмахивается от него. — Могу я узнать её имя? Тоширо, кажется, давится воздухом, переводя на друга нечитаемый взгляд. — ...если хочешь — можешь подойти и познакомиться с ней, ноо... Ты уверен? — Что может помешать мне узнать имя этого прекрасного цветка? — Этот цветок — ликорис, братан, — Тоширо нервно улыбнулся. — Связываться с цветком смерти — плохая затея. — Ничто не мешает попробовать. Кто не рискует — тот... — ...не носит вставные челюсти, в нашем случае. — Всё настолько печально? — Она-то тебя не тронет. Эта женщина безумно мягкая не только на внешний вид, но ещё и по характеру. А вот её помощница, — Хицугая кивает в сторону белокурой девушки, сидящей на ручке дивана подле женщины. — С удовольствием пересчитает тебе рёбра. — Я попробую, — хмыкает Кьёраку и, встав, неторопливо направляется в сторону дам. Краем глаза наблюдавшая за всем женщина в синем платье взглядом просит собеседницу замолчать, после чего смотрит на подошешдего. — Дамы, разрешите присоединиться к вам? — Кьёраку расслабляет плечи, чуть склоняя голову. Вся его поза выражает лишь спокойствие и безмятежность, но острый взгляд чужих чёрных глаз будто видит его насквозь. — Почему же нет? — голос женщины звучит мягко и приглушённо, успокаивая, будто летний шелест травы. — Мы не обсуждали ничего секретного. — В таком случае, не позволит ли прекрасная госпожа узнать её имя? — набор стандартных комплиментов, обычно располагавший к себе, кажется, на этот раз не имеет никакого эффекта. Какого чёрта? — Унохана, — кивает женщина, придвигаясь чуть ближе к ручке дивана, на которой сидела её собеседница. — Исане, моё дитя, прости за нарушение твоего личного пространства. — Всё в порядке, моя госпожа. Я не против Вашей компании, — смущённая девушка позволяет Унохане облокотиться рукой на своё бедро, после чего кладёт ладонь на её плечо. — Что же привело тебя сюда? И, раз уж ты знаешь, как зовут нас, не соизволишь ли представиться сам? — обезоруживающая улыбка вкупе с ледяным взглядом дают странный эффект, из-за чего мужчина теряется на пару секунд, прежде чем сесть на предложенное место. — Кьёраку Сюнсуй, — представляется он, приподнимая руку со стаканом. — За наше знакомство. Унохана лишь согласно кивает, делая небольшой глоток из своего бокала. — Говорят, ты прибыла сюда впервые? — Кьёраку, наконец-то имеющий возможность как следует рассмотреть свою собеседницу, прилипает к ней взглядом. Каждый её жест — мягкий и осторожный, но в мягкости этой читается непреклонность и сила. — Это так, — кивнула Унохана, обводя взглядом людей в зале так, будто вовсе и не замечает десятков глаз на себе. — Я не люблю такие мероприятия — здесь слишком шумно, сумасшедший запах алкоголя и высокая концентрация невменяемых людей. Исане попросила меня пойти с ней, потому что ей стало интересно, что тут да как. Она знает, что я никогда не смогу отказать ей, — упомянутая девушка краснеет и легко стукает пальцами по чужому плечу, вызывая тихий смех. — Поэтому я, собственно, здесь. А ты, видимо охотник за женскими сердцами? — Унохана бьёт не в бровь, а в глаз. — Ты сделала этот вывод, исходя из моего внешнего вида? — Кьёраку склоняет голову, внимательно следя за собеседницей. — Я сделала этот вывод исходя из взгляда, которым ты скользишь по моей талии последние минут двадцать. — Что ж, в чём-то ты действительно права, — Кьёраку не видит смысла отрицать очевидного, но и попыток пробиться сквозь глухую стену не прекращает. Эта женщина, хоть и кажущаяся мягкой на первый взгляд, является истинным воплощением стали. На дне её чёрных глаз плещется тщательно скрытая тревога и непонятная грусть, когда она смотрит куда-то в толпу. — Позволишь украсть тебя на балкон? Унохана кивает, что-то шепчет Исане и протягивает руку вставшему Кьёраку, что помогает ей подняться. Прохлада её ладони чувствуется даже сквозь тонкую перчатку, а лёгкая дрожь, пробивающая всё тело, вроде как должна остаться незамеченной. Кьёраку списывает её на работу от кондиционера в помещении, но едва заметно хмурится, следуя по лестнице вверх за своей спутницей. Оказавшись на свежем воздухе Унохана делает глубокий вдох, медленно выдыхая через рот. Даже невооружённым взглядом видно, насколько ей тяжело. — Госпожа, может, расскажешь, что тебя тревожит? — Прекрати меня так называть, — от былой мягкости в голосе не осталось и следа. Кьёраку вздёргивает бровь на эту резкую перемену настроения, но не подаёт виду, что о чём-то догадывается. — Чего ты хотел, приходя ко мне? Едва ли твой друг не предупредил тебя, кто я. Да и сам ты далеко не так глуп, как хочешь казаться. — Унохана, пожалуйста, успокойся. Я на самом деле не понимаю, что происходит и почему ты так резко сменила милость на гнев. Унохана, кажется, совершенно не обращает на него внимания. Её растерянный взгляд движется где-то между домов, а сама она крупно дрожит — не понятно, от холода или поглощающих эмоций. Лицо её по прежнему спокойное — будто на душе не бушуют океаны, грозя с головой утянуть в свой шторм. — Тебе холодно? — Кьёраку, не дожидаясь ответа, накидывает на чужие хрупкие плечи пиджак, опуская рукава своей рубашки. Вечерняя прохлада кажется благословлением после жаркого июльского дня. У Уноханы беспомощно холодеет в груди, но она сохраняет голос ровным и тихим. — Если ты действительно думал, что я поведусь на твои комплименты и взгляды — то ты ошибся в выборе жертвы на сегодняшнюю ночь, — ровно чеканит Унохана, не обращая внимания на стоящего рядом. — Твоё сердце уже занято? Горький смех Уноханы будто ножом разрезает тишину ночи, этим же ножом проходясь по чужой душе. — У меня нет сердца, дорогой. Невозможно занять то, что уже давным-давно покрылось ледяной коркой, — голос Уноханы вновь тихий, а секундного всплеска эмоций как будто и не было. — Потому тебе и не стоит пытаться приблизиться ко мне. Кьёраку всмотривается куда-то вдаль, придерживая Унохану за талию. Её дрожь теперь ощутима более, чем просто хорошо. — Ты перепутала перчатки, — тихо произносит он, не переводя взгляда. — На правой руке перчатка с левой. А ещё, пока мы шли сюда, ты едва не упала на ступенях. — ... мне показалось, что их много. Я ведь знала — их только три, – Унохана вздыхает. Её спина похожа на напряжённую струну гитары, готовую лопнуть в любой момент. — Ты не будешь против зайти в комнату? — Как тебе будет угодно, — Кьёраку не отпускает талии Уноханы, притягивая её к себе и выводя с балкона в комнату. — Ты напряжена, мой прекрасный цветок. Скажи, что в зале так сильно потревожило тебя? Быть может, ты чего-то боишься? Или беспокоишься о чём-то? Унохана снимает туфли, бесшумно пересекает комнату и устаивается в изголовье стоящей у стены кровати, прикрывая глаза. — Айзен, — коротко произносит она, когда тишина затянулась. — Айзен?.. ах, да, помню такого. На старших курсах встречался с одной прекрасной леди, но увлёкся молодушкой и сбежал, ничего не сказав... подожди. — Кьёраку скрестил руки на груди, оперевшись поясницей на подоконник. — Ты ведь не хочешь сказать, что..? — Той леди была я, — Унохана хмыкает тихо, распуская ленту в длинных волосах. — У меня даже осталось даже помолвочное кольцо. Скажем... дорого, как память, — женщина стягивает перчатки, демонстрируя безымянный палец левой руки. — А этот стервец мало того, что заявился сюда, так ещё и с самого начала всем своим видом показывал, как ему хорошо с новой пассией. — Странно, что в твоём голосе я не слышу ни капли гнева и ненависти. Он, пожалуй, пропитан одними лишь усталостью и болью, — Кьёраку медленно подступает в кровати и останавливается рядом, окидывая взглядом Унохану. Та лишь отстранённо похлопывает по месту рядом с собой, предлагая разместиться. — Мне незачем злиться на животное, — произносит Унохана. — Он сделал свой выбор, а ненависть моя слишком дорогого стоит, чтобы тратить её просто так. Открыв ей двери в сердце однажды — от неё невозможно избавиться в век, потому я не позволяю себе ненавидеть кого-то. Какая бы боль не тяготила моё сердце, как бы тяжело мне не было на душе — ненависти во мне не будет никогда. Унохана чувствует чужое присутствие совсем близко. Кьёраку устраивается на кровати рядом и ложится головой на её колени, позволяя тонким пальцам вплестись в волнистые волосы. Унохана мягко массирует кожу головы, периодически поглаживая Кьёраку по волосам едва ощутимо — так, будто касается крыльев бабочки. – Но как бы то ни было — это оставило сильный отпечаток на твоём сердце, — хмыкает мужчина, расслабленно прикрыв глаза. — Ты можешь скрыть свою тревогу от кого угодно, но не от меня. Мне прекрасно видно, что сердце твоё рвётся птицей раненой, стоит твоему взгляду пересечься с его. Унохана выдыхает шумно, после чего тяжело сглатывает и произносит: — Это уже только мои проблемы, не находишь? Кьёраку садится, чем заставляет Унохану открыть глаза — на этот раз они не скрывают ничего: шторм, что был на самом дне их черноты, захлёстывает смотрящего в них с головой, утягивая на самое дно. — Позволь мне прикоснуться к твоему сердцу, Унохана, — мужчина осторожно берёт чужую ладонь в свою и прикасается губами к костяшкам пальцев, неотрывно глядя в глаза. — Я не хочу обещать тебе ничего из того, что обещал он, но я хочу стать для тебя пристанищем и тем, на кого ты сможешь положиться. Я не клянусь тебе Луной ни в чём, но могу с точностью сказать, что в любой момент окажусь рядом, если ты этого пожелаешь. Унохана хмурит брови и смотрит абсолютно равнодушно, но кладёт ладонь на чужую щёку и гладит скулу большим пальцем. — Клясться в чём-то Луной — дурной знак. Она слишком часто меняет себя и свой вид, так что это не приведёт ни к чему хорошему. Но я согласна дать тебе шанс дотронуться до моей души — интересно посмотреть, как скоро ты облажаешься. Кьёраку склоняется к чужому лицу и замирает, по-прежнему глядя в глаза. — А если не облажаюсь? — Я позволю оставаться тебе рядом с собой так долго, как ты пожелаешь, – Унохана вновь прикрывает глаза, позволяя чужим губам прикнуть к её. Кьёраку на секунду кажется, что ладонь в его руке теплеет.