***
По приезде на центральный вокзал Нью-Йорка первое, что сделала Эмджей — это отборно выругалась, не найдя свой рюкзак в отделении багажного конвейера. Вздохнуть с облегчением удалось только спустя полтора часа, когда все обязательные процедуры регистрации были соблюдены, паспортный контроль пройден, а багаж найден и отвоеван кровью и потом. Выйдя на воздух, Эмджей тяжело вздохнула и огляделась по сторонам. Еще с утра ботинки квасили в парке мокрую глину. Сейчас же как-то разом, без перехода, установилась зима. Улицы, окруженные лабиринтами небоскребов, покорно скрывали свою обыденность под сверкающей снежной шубой. Скрипучий снег призрачно трещал под плоской подошвой сапог, плотно трамбовался под давлением, пролезая по голенищам сверху вниз и отставляя на носках влагу. Девушка устало стерла со лба подтаявшие снежинки и глубоко вдохнула полной грудью обжигающий морозный воздух. Мешанина из перебивающих друг друга шлейфов запахов бензина, дорогих духов и пищи быстрого приготовления сорвали с ее губ едва уловимую небрежную усмешку. Вся позолота романтики «города детства» для нее давно облупилась. Теперь Нью-Йорк все чаще представлялся ей тем, чем был на самом деле — суетливым демоническим муравейником. В то же время пах он действительно по-особенному. Проморгавшись и быстро прикинув, что же ей делать теперь, Джонс довольно скоро поняла, что звонить так называемому семейству и «радовать» внезапным своим визитом ей совсем не по душе. Желудок одолевал голод, усталость валила с ног, а дома ее по иронии никто и не ждал. И зачем, спрашивается, она вообще сбаламутила эту бессмысленную поездку «в никуда»? Эмджей присела на край остановочной скамейки и подперла подбородок ладонями. Голову одолевали сомнения вкупе со стремительно подступающей головной болью. Тонкие пальцы уже было потянулись массировать пульсирующие виски, как вдруг на глаза попался броский рекламный баннер, изображенный на кузове отъезжающего автобуса: «Мидтаунская школа наук и технологий: место, где создается будущее». Ее лицо просветлело, словно над ним вспыхнула неоновая лампочка. «Мидтаун. Ну конечно!» По необъяснимой причине крышу своей школы она любила еще со школьных лет. С Недом или же в полном одиночестве прийти сюда после уроков или в перерывах между занятиями казалось для нее чем-то принципиально важным. Особых причин этому не было, крыша не выделялась красивыми видами, да и страх высоты моментами покалывал под ложечкой. Но все же это место как-то по особенному манило ее. Туда хотелось вернуться. Вот как сейчас, например. Девушка неуклюже соскочила с обледеневшей лавочки и сорвалась с места по направлению отъезжающего маршрутного такси, следующего прямиком на Мидтаун: место, куда она в последний раз приходила почти два года назад.***
Не без труда водрузившись по пожарной лестнице на парапет и, свесив ноги, Эмджей огляделась и слегка лягнула фасад пятками поношенных сапог. Налипший по линии подошвы снег отстал потемневшими кусками. С тех пор, когда она в последний раз бывала здесь, в ее жизни ничего так и не изменилось. Точнее нет, изменилось… Полтора года назад, в канун Рождества, не стало ее отца — единственного человека, которому она была не безразлична после печально известного пятилетнего скачка. С матерью же отношения щелчок Таноса и вовсе перечеркнул подчистую. За время их с отцом отсутствия у нее появилась новая семья — муж и падчерица, — поэтому после возвращения исчезнувших, общения с родной дочерью она не искала, максимум поддерживала двухминутный разговор раз в пару недель по телефону, оттого и визиты в родной Нью-Йорк Эмджей свела до минимума — только по праздникам — и то больше к семье Неда, нежели к своей. Никто особо и не возражал.По крайней мере до тех пор, пока все не пошло по одному месту. Спасающий время от времени ситуацию Нед, к удивлению даже для самого себя, вызвался справить праздники в Бостоне, в компании своей новой девушки, с которой стал встречаться с начала второго семестра и ради которой, как порой шутила сама Эмджей, «скинул с центнер с гектара.» Очевидно, что такая новость не стала для нее неожиданностью. Неду девятнадцать, и у него вдруг появился вполне неплохой шанс устроить свою личную жизнь. Эмджей не при каких обстоятельствах не желала этому противиться. Однако объяснять новоиспеченной пассии лучшего друга побратимскую сущность их многолетней дружбы оказалось той еще задачкой — характер у девушки Неда выдался на редкость сварливым, — да и безрадостная перспектива стать пятым колесом в телеге не прельщала ни разу. Решение оказалось довольно спонтанным: под завязку набить рюкзак вещами и с тяжелым сердцем смыться куда подальше, оставляя их с Недом съемную квартирку на волю случая. Эмджей искренне надеялась, что не пожалеет об этом, хотя кого она обманывает? Вырванная из пучины собственных мыслей, Джонс медленно провела глазами по запорошенным снегом верхушкам деревьев. Прозрачный сухой мороз при полном безветрии гулко сохранял звуки. Казалось, дыхание звенит, а доносящийся отовсюду фоновый шум мирской суеты дробными горошинами раскатывался по всему периметру школы. Тонкий, почти эфемерный звук приятно ласкал уши. Не отрывая задумчивого взгляда от нахлобученных шапок кустов, разбросанных то там то тут по шершавому ковру снега, девушка выудила из широкого кармана запечатанный сендвич, купленный в закусочной Дельмара по дороге. Аромат сплющенной булки, напиханной малосольными огурцами и обилием соусов, не вызывал аппетита. Эмджей ненавидела огурцы столько, сколько себя помнила. И какой черт ее дернул выбрать именно это сочетание?! — Ой! Застыв с полным ртом, девушка настороженно обернулась. Буквально в паре метров, у подножья лестницы, стоял паренек, сжимая в руках точь-в-точь такую же упаковку. — Твой сендвич сто процентов вкуснее, — выдала первое, что пришло ей в голову Эмджей, с невозмутимым видом дожевывая свой кусок, затем вновь перевела взгляд на обертку в его руках. В глазах скользнуло любопытство. — Ну и какой у тебя? — Эмм, номер пять? — робко подал голос парнишка, который оказался довольно приятным на слух. — А твой, смотрю, тоже сплюснутый? — Так наверное вкуснее? — риторически ответила Эмджей, с особой тщательностью оглядев свой обед со всех сторон, после чего все же затолкала остатки булки себе в рот. Жирные пальцы потянулись к подолу шерстяного пальто, и она вытерла их без сожаления. — Ненавижу малосольные огурцы! — А зачем же ты тогда это ешь? — искренне удивился незнакомец, на что Джонс неопределенно пожала плечами. — Понятия не имею, но почему-то именно этот вкус имеет для меня принципиальное значение. В ответ на ее слова незнакомец лишь кивнул. Эмджей тут же отвела глаза в противоположную сторону, впрочем, результата это не принесло. Взгляд упрямо норовил ухватить его и разглядеть повнимательнее, в чем в общем-то не было никакой необходимости. Вид у паренька был самый неприметный: вещи довольно поношенные — он явно носил их уже не первый год — тем не менее опрятные и выглаженные. Лицо миловидное, немного уставшее, как впрочем и у поголовного числа студентов их возраста. Только вот… было в нем что-то… другое. Что-то такое, что одновременно и манило ее, и вызывало чувство безграничной печали. Он выглядел отрешенным, казалось, смотрел не перед собой, а в себя. Это казалось Эмджей до того очаровательным, что она даже невольно задерживала взгляд на его профиле. В конце-концов, любопытство пересилило. — Любишь повыедать себе мозги чайной ложечкой? — Довольно давно это практикую, — безэмоционально ответил паренек, выдавливая из себя слабую улыбку. Улыбка далась ему непросто, словно он это делал уже очень давно, и Эмджей неосознанно подловила эту бросившуюся в глаза деталь, отчего в моменте даже испытала к нему то самое движение сердца, которого смутно боялась и одновременно ждала. Этот парень, сам того не подозревая, каждой клеточкой своего существа неотвратимо привлекал ее, и ей это не могло не нравиться. Захотелось пооткровенничать: — Как бы это странно сейчас не прозвучало, но за сутки действительно можно многое передумать. Страдание порой ускоряет мыслительные процессы. — Ты так часто страдаешь? — искренне удивился он. — Не то чтобы… — запнулась Эмджей, бросив задумчивый взгляд на горизонт. Вдалеке, перекрытые морозной дымкой тумана, грозными великанами высились уходящие в небо высотки. — Скорее это похоже на чувство… потери, наверное? Ощущение, что ты лишен чего-то важного, о чем никак не можешь вспомнить. Словно роешься в помойке собственного разума в тщетной попытке найти что-то безумно для тебя важное, разворачиваешь мокрые бумажки, ковыряешься в гнили и понимаешь, что ничего живого и значимого там нет. Пустота, — Она говорила тихо и опустошенно, точно отрывала куски от мятой бумаги и, разжимая пальцы, позволяла им падать. Незнакомец внимательно слушал ее слова, вполне понимал их смысл, но воспринимал их словно сквозь дымчатую пелену. Чувство вины душило, шевелилось в груди, как мокрая змея. — Мне жаль, — едва слышно прошептал он, и Эмджей невольно взглянула на его рвано подрагивающие пальцы. — Только не бери в голову, ладно? Делиться подобным было очень странно с моей стороны, всего лишь мимолетное откровение. Не всегда жизнь поделена только на белый и ярко-розовый, — она краем глаза уловила его задумчивое лицо. — Я Мишель, кстати, если тебе интересно. — Питер. — Погоди-ка, — Эмджей заметно вздрогнула и по привычке щелкнула пальцами в воздухе: безошибочный признак того, что она о чем-то догадалась, — ты тот самый Питер Паркер из кофейни «Питера Пена»! Я права? — Он самый, — застенчиво улыбнулся парень, уперев взглядом колени. — Я и не думал, что ты меня узнаешь. — Мало кто представляется полными именем и фамилией обычной официантке. Ты бы еще номер своего медицинского страхования назвал, — насмешливо хмыкнула Эмджей и тут же, словно что-то быстро вспомнив, нахмурилась. — Погоди-ка? А ты меня значит узнал? — Тебя довольно сложно забыть, — сказал Питер, но, тут же осознав, что ляпнул лишнего, покраснел и отвернулся. Эмджей это до того польстило, что она даже отказала себе в удовольствии над ним поиздеваться. Наоборот, она почувствовала просто непреодолимое желание спросить его о чем-нибудь еще. — Откуда ты знаешь это место? — Живу неподалеку. Люблю приходить сюда, чтобы собраться с мыслями. — Бывал здесь раньше? — Довольно редко, — с привычным щемлением совести соврал Питер. — А ты? — Я училась здесь. Это моя старая школа, поэтому я часто приходила сюда в перерывах между уроками. Забавно, что мы не виделись здесь раньше. Питер коротко кивнул, но больше ничего не сказал, позволяя комфортной тишине повиснуть между ними. Он вроде и тянулся к ней, но в то же время отталкивал; находился рядом, при этом словно вынуждал ее вести диалог с ментально отсутствующим человеком. Это напрягало, не укладывалось в голове ни вдоль, ни поперек, тем самым подначивало присматриваться к нему тщательнее, наблюдать за каждым его движением, изучать. Эмджей казалось, что она видит его насквозь, чувствует пробивающиеся глубоко изнутри него безудержный оптимизм, азарт, острый ум, но своими же глазами видит совершенную тому противоположность. Интуитивно исходящая от него необузданная энергия и внешняя оболочка непроницаемой отчужденности совершенно не стыковались друг с другом, не оформлялись в целостную картину. Она будто имела дело ни с одним человеком, а с двумя; проецировала на него самовольно надуманные качества и привычки, которые, вероятно, никогда и не были ему свойственны; знала его всю свою жизнь, но видела впервые, и это навязчивое предчувствие чувство ковыряло душу похлеще, чем грязный палец затянувшуюся коркой рану. Питер Паркер был загадкой. Загадкой до того увлекательной, что у Джонс прям руки чесались разобрать ее по косточкам. — Почему ты здесь один? — неожиданно поинтересовалась Эмджей и тотчас же пожалела об этом. Лицо Питера не изменилось, но по тому, как он втянул голову в плечи, Эмджей поняла, что, сама того не желая, задела его чувства. Деваться было некуда, пришлось дожимать. — Я имею в виду, сегодня сочельник, время семейных посиделок с запеченной уткой и эгг-ногом, а ты… Тут… Сидишь… Как побитый… Щенок… Со мной и… Я, — она неловко потерла переносицу, прикрыв рот ребром ладони. — Извини. Я не всегда чувствую грань, когда следовало бы заткнуться. — То есть, по-твоему, я похож на побитого щенка? — приподнял бровь Питер, пропуская ее извинения мимо ушей. Эмджей смерила его изучающим взглядом. — В конкретном случае скорее уж на бездомного. — Хей! Не самое лестное сравнение! — Ну а что? — усмехнулась Эмджей, боковым зрением улавливая его недовольно вытянувшееся лицо. — Было у меня одно забавное увлечение в школьные годы. В своем личном дневнике я любила рисовать людей с тяжелой судьбой. Во всяком случае тех, которые привлекали меня больше всего. — И теперь ты хочешь нарисовать мое удрученное лицо? — разыграл гримасу Питер, с нежностью вспоминая те времена, когда его собственный портрет занимал больше половины страниц в ее скетчбуке. Он прочистил горло и тут же отвернулся, в надежде скрыть предательски зардевшиеся щеки. Сердце в груди трепетно заклокотало. — Хочу, — честно призналась Эмджей, все это время не сводя с него пристального взгляда. — Держу пари, в моей коллекции твое глупое лицо стало бы незаменимой вишенкой на торте. От ее слов Питер на секунду не то чтобы поморщился, но как-то внутренне посерел. — Ты все еще ведешь свой дневник? Эмджей взглянула на него с тревогой. Ничем не объяснимое чувство внезапной острой тоски накатило штормовым валом, схлопнув легкие до крохотной точки и разом перехватив дыхание. То и дело она бросала взгляд вдаль, пытаясь подковырнуть воспоминание о вещи, которая была когда-то безмерно ценной для нее, но та вновь строптиво утекала, как песок сквозь пальцы. — Нет, — негромко прочистив горло, она дрогнула плечами; руки невзначай потянулись обхватить себя за предплечья, словно ей вдруг стало очень холодно. — Я безвозвратно утеряла свой дневник еще несколько лет назад. Между ними повисла неловкая тишина. Питер медлил, неловко поглядывая в ее сторону. — Почему ты до сих пор одна, Мишель? — спросил он отчужденно глухо, словно боялся этого вопроса больше всего. Вопрос прозвучал немного двусмысленно, и Мишель предпочла немного подумать, прежде чем дать ему максимально нейтральный ответ. — Моя семья — гребанный цирк, и я не хочу быть главным его клоуном на этом торжестве, — она глубоко вздохнула и повернулась к парню. — А ты? Подростковый бунт? Предки треплют нервы? — Если бы, — сказал Питер и с улыбкой, проникнутой самой горькой тоской, перевел взгляд на небо. На его лице медленно, точно проявляясь на фотобумаге, проступило тяжелое, разъедающее его изнутри глубокое горе, наряду с еще одной эмоцией, к которой она так и не смогла подобрать правильного определения. Это было нечто среднее между принятием и безысходностью. — У меня не осталось людей, с кем я справлял Рождество. К сожалению, так бывает. Эмджей прикусила язык и усилием воли заставила себя промолчать. Где-то вдалеке громыхнул первый предпраздничный фейерверк. Зарокотало, замелькали яркие фиолетовые всполохи, искристыми бутонами зажигая темнеющее небо. На долю секунды Эмджей замерла и, осторожно развернувшись на освещенное тенями ярких вспышек лицо Паркера, попыталась мысленно соединить воедино то, как он только что признался ей в ужасном горе, и этот беззаботный, хлопочущий на фоне мир. Чтобы хоть как-то отвлечься, Эмджей нащупала за лямку сброшенный позади рюкзак и принялась с энтузиазмом в нем рыться, симулируя деятельность. На глаза попался давно позабытый мандарин, оставленный загадочным мужчиной вместе с билетом до Нью-Йорка, и она заинтересованно подцепила его пальцами, разглядывая со всех сторон. Питер уловил ее мельтешения. — Ух ты, вестник чуда! — его лицо взблеснуло неожиданной радостью. — «Вестник» чего? — не поняла Эмджей. — Ты не слышала легенду о древней целительнице, спасшей мандариновое дерево? Мне казалось, что все родители рассказывают ее своим детям на рождественские праздники! — искренне удивился Питер. — Доморощенную философию я с детства предпочитаю воспринимать только в опубликованном виде, — насмешливо пояснила Эмджей и, смакуя паузу, все же взглянула на парня с зарождающимся в глазах любопытством. — Ну и что это за легенда такая, неудачник? От этого ее случайно брошенного «неудачник», сердце Питера восторженно заклокотало. Он откинулся на руки и взглянул на девушку с такой чистой нежностью, что щеки Эмджей вмиг вспыхнули помидорно-алым оттенком. Она быстро перевела взгляд на вымороженное зимнее небо и, опустив подбородок на ладони, намекнула, что вся во внимании. Вдруг мобильник в кармане Питера разъяренно запиликал, заставляя его нервно подскочить на месте. Бросив на девушку извиняющийся взгляд, он спешно порыскал пальцами по карманам и, пробежавшись глазами по дисплею, мгновенно изменился в лице. — Я должен уйти, — как гром среди ясного неба прозвучал гулкий, будто онемевший голос Питера, перебитый фоновым воем полицейских сирен. Эмджей недоумевающе вздрогнула. — Что-то случилось? — Тебе не о чем волноваться, — уверил ее Питер, чему Эмджей совершенно не поверила. — Просто возникли важные дела, которые я никак не могу отложить. — Ты уверен? — озабоченно спросила Джонс, пусть уже и знала ответ. Беспокойное предчувствие, что если Питер сейчас уйдет, то уйдет окончательно, и она больше никогда его не увидит, назойливой мухой зудело в подкорке. Нужно было действовать, причем действовать прямо сейчас, поэтому в тот самый момент, когда он ловко спрыгнул с парапета и уже направился к массивной железной двери, ведущей на выход, Эмджей как на духу выпалила. — Я буду ждать тебя во «Фла́шинг-Ме́доус» сегодня в одиннадцать. Питер на полпути замер к ней спиной и от досады даже зажмурился: «Нет, Эмджей, прошу! Нет!» Очевидно она не услышала его внутренние возгласы и без предупреждения метнула ему в воздухе сочный плод. Питер без труда его перехватил, мысленно сокрушаясь, насколько, должно быть, странно это выглядело. Ледяные пальцы медленно погладили фрукт по плотной кожуре. — Билет на свидание? — он улыбнулся своей редкой искренней улыбкой, добивая ураганом мыслей последнюю надежду на благоприятный исход этой встречи. В этот момент он радовался, что Эмджей не видит его глаз. — Лишь залог того, что Рождество мне не придется встречать в гордом одиночестве, — Эмджей вновь повернулась лицом к сизому небу. Ночной холод куда-то ушел, а точнее, стал вдруг неважным. — К слову, ты мне так и не рассказал знаменитую легенду о рождественском чуде. На лице Питера лишь на долю секунды отразилась надежда на светлое завтра, однако стоило ему об этом подумать, как перед глазами тут же замелькали знакомые образы. Сердце гулко подскочило в груди. Сегодня ночью ей не стоило его ждать. Джонс запомнила прощальный взгляд, который он оставил ей напоследок. В его глазах застыла некая определенная, крайне невеселая мысль. Он чувствовал себя ужасно слабым, чтобы сознаться в этом открыто. — Береги себя, Эмджей. — Что?! — Джонс ошарашенно вскинула подбородок, совершенно выбитая из колеи от упоминания собственного имени. Питер Паркер исчез также неожиданно, как и появился.