*
Таня была добра, нежна и, как замечали окружающие, покладиста, словно она боялась ударить в грязь лицом перед “объездившим весь ми' аме'иканцем”, который, в отличие от спутницы, столицу-то увидел только после выпускного. Было стыдно обманывать, но ещё стыднее – быть собой. Первое время девушке не на что было жаловаться, если посмотреть со стороны. Ричард из кожи вон лез, лишь бы её обеспечить. Считал, что только собственными жертвами сможет добиться уважения от окружающих и любви от Восьмиглазовой. Очень хотелось её назвать Танечкой, Танюшей, но амплуа не позволяло. Американцы не так сокращают имена, увы. Тианой ей быть не нравилось, а он не хотел воскрешать Кирилла. Так и повелось, Татьяна, максимум Татьяночка. “Татьяночка” хотела вспорхнуть, расправить крылья, но жила в золотой клетке. Ричард же сам себе рыл могилу, пока все думали, что он на седьмом небе от счастья. On cloud nine, если выражаться языком, который заменил ему родной. Если б не было нас (если б не было нас) Всего бы этого не было, не было (Всего бы этого не было, не было, не было, не было) Перемолчи этот лёд (перемолчи этот лёд) Перекричи, перекричи эту вьюгу (перекричи эту вьюгу) Конец 1986 года Ричард вспоминал с панической дрожью, словно и сейчас милиционер поднимал его, рыдающего и уже припорошённого, с колен около нового дома Тани. Мужчина наотрез не хотел идти домой, где его ждал лишь старый, флегматично спящий сутки напролёт пёс. Грачевича и Восьмиглазову уже через девять месяцев в их “гнезде” каждый вечер ждал бы ребёнок, которого точно не обделят ни вниманием, ни заботой. Он никому не говорил, где ночевал тогда – в ментовке, чего скрывать. Он сам напросился к Жилину, лишь бы не быть наедине с самим собой. Наедине с мыслями о том, как он испортил собственную жизнь. И только после кружки чая, заботливо поданной некогда собственным подопечным и старым знакомым из лагеря, Ричард, или, как он мечтал, чтобы его хоть раз назвали, Чарди, понял, что нужно хотя бы сделать первый шаг к исправлению и перестать злоупотреблять алкоголем. Нет, даже не так. Хватит бухать. – Ты домой не хочешь, голубчик? Четвёртый час уже, а ты всё сидишь здесь, понимаешь ли… – непривычно было слышать, как Жилин снова обращался к нему на ты, но рядом никого не было, да и обстановка нерабочая, можно формальности и отбросить. Зря, что ли, уже, как напомнил полковник, пятнашечку знакомы? – Жалко мне тебя. – Ни в коем случае! Я не могу быть там, where меня ждёт only пёс, кото'ому на меня наплевать. Я… – мужчина замялся. – Я никому не нужен. – Господи, да что же мне с тобой тогда делать сегодня? Я же помочь тебе хочу, горемыка. И ты нам всем нужен, не говори чепухи. – Можно я пе'еночую здесь? Одну ночь, п'ямо на этой, – настолько хорошо вжился в роль, что забыл даже, как нары называются. Показал просто на место, с которого не сдвигался уже чёрт знает сколько. – Cut me some slack, please! – Не понял я, что тебе порезать там надо, но переночевать можно. Если тебе, конечно, удобно… подожди, я сейчас тебе хоть подушку принесу. Постельное бельё пахло скипидаром. Оба всё и так поняли. – П'ости, что не уследил за твоим. By the way, а где он? – Рыбу охраняет. Не боись, я его подлечиваю, как могу. Не вини себя. – Не могу. Посиди здесь, п'ошу. Мне ст'ашно. Се'ёж, можно я тебя обниму?*
Сапогов осознал все свои ошибки слишком поздно, уже когда его женщина ушла к тому, кто лишил его всего ценного в жизни: карьеры, единственного близкого человека и желания жить. "Ты заб'ал мою Татьяночку, мою п'ек'асную Танечку", раздавались в голове у Сапогова его собственные слова и самая нежная оговорка в жизни. Танечка. А в отношениях её так язык отсохнет назвать? Или чувство гордости за то, что всё это время он ловко обманывал всех и самого себя? Грачевич забрал Танечку и лишил Ричарда веры в людей и надежды на любовь. И сам же их ему вернул. Мальчик, ты – снег, которого не будет Я докажу, что ты слеп, как и другие люди Скоро придёт весна, прилетят другие птицы Будет ночь нежна, меня ждут другие… – Твой сюжет ещё не окончен, жу'налюга. И ещё одна балка обвалилась. И ещё одна. Сапогов кое-как их поднимал и пропихивал Грачевича к двери, мол, беги сам. Уже на полпути к выходу стало тяжело дышать, но Юрий внезапно остановился, по привычке протягивая микрофон. – Зачем ты меня спасаешь, Ричард? Я же вроде как твой заклятый враг. – Однажды я не уследил за т'емя чилд'ёнышами, и они могли погибнуть. Я всё ещё am blaming myself за Катама'анова, – ловко увернулся от очередной балки Сапогов, склонив свою голову над головой “врага”, чтобы прикрыть его собой от сыплющегося потолка. Со стороны могло бы показаться, что в такой позе Грачевич уткнулся тому в грудь и вот-вот расплачется. А плакать хотелось, причём обоим. И обоим – от страха, что не увидят никогда Таню и её ребёнка. – А ты откуда его… – новый директор канала не успел договорить и потерял сознание из-за пелены дыма. Пусть с акцентом Ричард уже сроднился и не мог бы перестать его имитировать, выругался он совершенно грамматически верным, трёхэтажным, великим и могучим, подбираясь к выходу с Юрием на руках. Ну всё, Грачевич пришёл в себя, слава Богу. Теперь что? Снова одиночество? Ты увидишь, что город момента – не вечность Его огни не согреют и не спрячут от стужи Нет, нет! Прости меня, мой мальчик, за эту бесчеловечность Дома у Юры и Тани было неплохо, даже как-то уютно, хотя Чарди было поначалу страшно, что его опять выгонят. Как минимум, считал он, он заслужил быть вечно одиноким из-за того, что когда-то посмел поднять руку на Таню. Не Татьяну, а Таню. – Ну, мальчики, вы пейте, а я, ну, сами понимаете, не могу, – уже машинально погладила себя Восьмиглазова по животу. – Ричард, ты чего? – А? Я ‘ешил to quit. Я хочу исп'авиться, – отрешённо произнёс Сапогов, уставившись в одну точку. Махнул рукой в сторону Юры, сделал подобие улыбки и продолжил. – Sorry, сегодня тебе п'идётся пить одному. – Тогда и я не буду. Повисло неловкое молчание, и Юра снова подставил микрофон прямо под нос Чарди, но исповедоваться первым учитель не успел – заговорила Таня. А я прощу, что ты слеп – Я не знаю, как начать, но, – салфетка в руках женщины давно превратилась в клочья. Сейчас должна была решиться танюшина судьба и судьба её ребёнка. Продолжила она как-то исподлобья, словно её опять могли ударить или лишить протеза, а с ним и буквально дара речи. – Я не уверена, от кого ребёнок. Но ты мне больше не нужен – И поэтому я хотела сделать аборт. Я боялась, что никому из вас не буду нужна больше. И вообще никому. Что мы не будем нужны. Больше не нужен – А я сам никому не нужен anymore, по ощущениям… Если вы останетесь вдвоём, I totally get it и не буду мешать. Больше не нужен – Я догадывался, Танюш, но старался об этом не думать. Я не хотел клеветать на тебя, ведь ты бы точно ушла. Зачем тебе такой полоумный трудоголик, как я? Ричард же гораздо успешнее меня и мудрее. Больше не нужен – С тобой я впервые за всю жизнь начала принимать самостоятельные решения. Больше не нужен – Так что, получается, что мы никому, кроме нас самих, не нужны? Больше не нужен – Татьяночка… sorry, Танечка, мы нужны будущему чилд'ёнышу. Ну… вы точно. Юра поднял глаза сначала на Чарди, потом – на Таню, словно ожидая разрешения говорить. – Он может быть как моим, так и твоим. Мы оба нужны. Мне… извини, мне нужно время привыкнуть, но мы с Танюшей тебе не будем запрещать видеться с ребёночком. Больше не нужен – И, если не сложно, о детях… что ты имел ввиду, когда сказал, что из-за тебя мог умереть в детстве Катамаранов? Больше не нужен, нет! – И, пока я упивался славой в об'азе ‘ича'да Сапогова, этот маленький hero был готов поже'твовать his life. Как будто она ему не нужна была. Хотя, to be fair, моя мне тоже… Мальчик, ты – снег, которого не будет Холодно, очень холодно. Может, и не было этого разговора? Может, Ричард и сейчас сидит в снегу и уже от температуры бредит? Это кошмар, от которого нельзя проснуться, поэтому единственным верным решением будет хотя бы во сне, пока он не стал вечным, успокоить своего внутреннего ребёнка – раз к таниному “чилд'ёнышу” его никогда не подпустят. Я докажу, что ты слеп, как и другие люди – П'ости меня, что я не вы'ос тем, кем ты мечтал. Я не должен был тебя хо'онить, Ки'юша… у меня нет ни п'ошлого, ни bright future. А в настоящем похо'онишь меня ты, – шептал сам себе Сапогов. – Come on, добей меня, мой внут'енний недолюбленный я! Скоро придёт весна, прилетят другие птицы – Чарди, ты чего? Голос Юры раздавался откуда-то издалека, словно издёвка от собственного мозга. Однако никто не издевался, нет. – Опять кошмар приснился? Ну всё, всё, чего ты… – Грачевич, кряхтя, вылез из общей кровати и пошёл закрывать окно. На другом конце лежала Таня и сладко спала; рядом с Чарди ей пока нельзя было спать из соображений безопасности. Ричарда постоянно мучали кошмары, и он мог не заметить, как ворочается или дёргается во сне. На время танюшиной – уже второй – беременности между ними лежал Юра, героически принимая случайные удары на себя. Куда приятнее осознавать, что эти удары нечаянны и не жестоки, в отличие от их драки в коридоре 9 канала уже сколько лет назад. А сколько поменялось за это время... Будет ночь нежна, меня ждут другие Принцы, принцы (принцы, принцы) Поменялось всё. Чарди простили и приняли, да и Юра признал, что он был не без грешка. Таня научилась стоять за себя, но также признавать неправоту. Вот такие они неидеальные и втроём никому не нужные. Очень странное, напуганное и травмированное, но искренне любящее Гнездо. И, кстати, о птичках. Ричард был готов поспорить, что на голове у него сейчас творится не пойми что. Сеточку, что ли, у Юры украсть, чтобы по ночам не было колтунов… хотя сейчас хочется просто погреться в объятиях. Благо, тот сам обратно прилёг рядом; Таню будить лишний раз, даже ради объятий – дело последнее. – Ты весь потный, беги переодеваться. Не хватало опять заболеть! – Не хочу, устал. – Халатик хотя бы возьми мой. Меня ждут другие Принцы, принцы (принцы, принцы) Меня ждут другие… – Спасибо. Обними for me Таню, пожалуйста. – Хорошо. Спокойной ночи. И как-то неловко извернувшись на спину, действительно по-грачиному, но нежно обнял, а потом и клюнул в головы сначала жену, потом – мужа.