4 месяц
— Ты когда нибудь пробовал секс в воде, Дост-кун? — ехидно ухмыляясь, говорил Гоголь, намыливая волосы Фёдора шампунем. — С кем мне его пробовать? — скептически подняв изящную бровь, Фёдор тут же сделал задумчивый вид, — Ну, разве что только с Дазаем… — теперь уже заговорчески усмехаясь, сладко говорил он. — Ах! Так и знал, что ты мне изменяешь с этим узкоглазым, — обиженно пролепетал Николай (якобы что-то чувствуя), а после лучезарно улыбнулся, — Ну… Если хочешь, мы можем воплотить твою идею, — с сомнением выдал, наконец, Коля, — Точнее нет, не так. Твоё грязное желание, не характерное такому богомольнику, как ты. — опустившись к розовому ушку Фёдора, прошептал Николай, немного приостановив свои давнишние действия (искренне понимая, что пальцы уже онимели, а Фёдор всё ещё не насладился). Глаза Достоевского испуганно расширились. — Ты что совсем больной? — прохрипел Фёдор, уже явно возбудившись. Минуту погодя, он всё же выдал: — От куда ты это знаешь? Неужели Дазай сказал? — задумчиво, будто сам себе, размышлял он своим филосовским умом. — За отсос он любой ответ дать может, — заговорил, наконец, Гоголь, — Оказалось. — выждав театральную паузу, добавил он. — Ясно. — только и вырвалось у Достоевского. В груди больно сжималось от того, что любимый, возможно, изменяет ему на стороне. Беря (как и всегда впринципе) всю вину на себя, парень не думал, что это может оказаться простой лишь шуткой. А может и нет…? В общем об этом мы никогда не узнаем и не попытаемся, потому что это: — Да ладно тебе! Всего лишь шутка! — вдруг завопил Николай своим громким голоском, — Ш-у-т-к-а, понимаешь? Ах да, у тебя же проблемы с чувством юмора… Извиняй, забыл, — раздался шлепок по руке, — Ай, да… Знай, я тебя одного любил, люблю и буду любить! — с чувством лепетал, кажется, по уши влюблённый Гоголь. На это брюнет помолчал, в его глазах полыхала ревность и… отвращение? Что же ещё нового преподнесёт судьба за эти пять месяцев.***
— Может перестанешь, кусок дерьма? Ты не видишь, что я занят? — раздражённо пыхтел Фёдор, пытаясь скинуть руки со своих бёдер, шаловливо трогающие там, где называть стыдно (Николай вообще знает, что такое стыд?). Но увидя, что его никто не слушает, разозлился сильнее, — Ты меня вообще слушаешь, тупица? Я говорю: не мешай! — скрутив чужие руки, прокричал Фёдор. Но, как и всегда, получилось так, что скрученным оказался Он. — За такие слова можно и по губам получить, Федя… — промурлыкал Николай, направляясь со скрученным Федей в сторону кровати. — Ну, пожалуйста, только не сейчас! — взвыл Достоевский, чуть ли не плача от безысходности. — Ты мог бы просто попросить, но ты, как всегда, делаешь все намного сложнее, чем есть. За это надо платить… Феденька. — его глаза горели азартом, губы потрескались, пальцы нервно подрагивали, тем самым выдавая животную похоть по отношению к измученному телу.***
Медленно проникая одним пальцем в аккуратный вход любимого Дост-куна, Николай параллельно с этим, пытался найти все средства контрацепции. Но по каким-то неизведанным причинам, он не нашёл того, что сам и выкинул, решив, что ему это нахрен не сдалось. Добавляя второй палец, блондин даже удивился внезапно успокоившемуся Фёдору. Уже достаточно растянув любимого, Николай уже собирался входить, как: — Николай… Я кушать хочу. И вправду, в доказательство того, что выше сказано было то, что живот неожиданно сильно заурчал. — Ну вот как раз таки сейчас и поешь. Чистый белок. — немного на приколе выдал Гоголь. — Ты издеваешься? — разощлился вдруг Федя, — я хочу нормальную, здоровую пищу, а не твой «белок». — У тебя после него все прыщи уходят, не заметил? — улыбнулся Николай, понимая, что его план сработал. Он изначально хотел заболтать Фёдора, чтобы аккуратненько потом войти в уставшее тело. А ведь его милая крыска даже не заметила, что он уже внутри. — Слушай, ну если ты… Ах! — неожиданно его пылающею речь прервал огромный сгусток удовольствия, простреливший всё тело, как от пулемёта. — Кажется, нашёл. — Ага. — Так что, белок будешь? — Угу… Продолжая вдалбливаться в бедного Фёдора, он чувствовал его скорую разрядку, но он не мог быть таким оскорбленным. — О, нет, моя прелесть, ты можешь этого сделать… — обвившись пальцами вокруг основания члена Фёдора, ухмылялся Николай, сквозь пелену наслаждения. — Ч-что? Почему? — еле говорил Федя, со звёздами в глазах (но пока ещё блеклых). — Не заслужил, паршивец. — Я убью тебя, подлец. — Посмотрим, горе-рыцарь.***
— Ну что, убил? — смеясь над любимым, еле выговаривал Николай. — Заткнись, Ради Бога. — развалившись на кровати, бормотал Фёдор, не в силах даже шевельнуться. Порой он задовался вопросом: «Откуда у Николая столько энергии?». Он почувствовал, как кровь приливает к щекам, когда он вспоминает про то, в какие позы его заворачивал Николай за всю проведённую с ним ночь. Полностью измотанный Фёдор почти отрубился после пятого (пятого же вроде?) оргазма, да он уже и сам не помнит, он сбился уже с раза… Седьмого? Ах, всё-таки жизнь дерьмо.