Кончится битва

      Солнце Сирии палило нещадно.       Олег с боевыми товарищами ехал на очередную миссию и, пока наёмники разговаривали о чём-то своём, он отрешённо смотрел на каменные руины, которые раньше можно было назвать городом. Теперь здесь остались лишь развалины, между которыми кое-где в шатрах ютились местные жители.       Когда Волков впервые увидел остатки какого-то города, подобные этим, что-то внутри него болезненно сжалось. Сейчас же он равнодушно смотрел на это всё. Война не щадила никого — ни мирных жителей, ни солдат. Не щадила она и Олега. Выворачивала наизнанку, рвала, выкручивала как только можно, но не щадила. Здесь ты либо привыкаешь к постоянному запаху крови и пороха, к беспрекословному выполнению приказов — сказали стрелять, значит стреляй и не смотри, в кого; либо погибаешь при первой же бойне. Война выжигала все чувства, и в первую очередь — жалость. В бою нельзя жалеть противника — можно лишиться головы, в относительно мирных районах нельзя жалеть поневоле оставшихся здесь — можно сойти с ума.       На войне вообще отчаиваться нельзя, даже на долю секунды, иначе велика вероятность не выкарабкаться совсем. Поэтому и распевали песни, шутили, веселились как могли — чтобы не свихнуться окончательно.       Олег тоже изо всех сил старался не забивать голову дурным. Для него главным лучом света даже в самые тёмные моменты был Серёжа. Его фотография всегда покоилась в нагрудном кармане олеговой формы. Он не мог оставить Серёжу, он обещал вернуться. Перед последним отъездом Разумовский особенно не хотел его отпускать.       — Олеж, не уезжай, пожалуйста, — шептал Серёжа, уткнувшись в крепкую грудь.       — Серый, ну чего ты? — Олег осторожно перебирал непослушные рыжие волосы. — Это ненадолго, месяца полтора максимум, к Новому году уже приеду. Да и мы уезжаем не так далеко, связь будет. Буду звонить тебе, хорошо? — он за подбородок приподнял голову парня, заглянув в его глаза. Голубые. Самые красивые.       — Ты… обещаешь вернуться?       Олег несколько секунд помедлил. Он же прекрасно знал, куда едет, не в первый раз ведь, знал, что каждый раз это ебучая русская рулетка, но знал ещё, что не сможет не вернуться. Не сможет оставить Серёжу одного, не сможет умереть, зная, что его ждут.       — Обещаю.       Вечером сидели у костра, разожённого возле их временного ночлега посреди пустыни.       Олег был даже в приподнятом настроении, поскольку недалеко отсюда ловила связь, и он смог дозвониться до Серёжи. Услышать его голос, взволнованный, но в тоже время радостный, возмутиться, что тот опять допоздна засиживается в офисе, сказать короткое «жив, здоров, когда обратно пока не знаю. Люблю тебя», получить такое же «и я тебя. Очень-очень сильно. Возвращайся скорее», и отключиться. Пара минут разговора — как глоток свежего воздуха.       У огня молчали. Думали о завтрашнем дне, о предстоящем выполнении миссии. Тишину нарушил Шура:       — А вас ждёт кто-нибудь на гражданке?       — Ждёт, — коротко ответил Олег.       Вадим усмехнулся и промолчал.       — А тебя ждут?       Мальвина неопределённо пожал плечами и как-то грустно улыбнулся.       Опять замолчали. Олег снова ушёл в свои мысли. Снова думал о Серёже. Ночь сегодня была красивая, звёздная. Волков вспомнил, как они с Серёжей, ещё будучи бедными студентами, находили открытые крыши питерских многоэтажек и, сидя на них, вот так же, как и Олег здесь, в Сирии, смотрели на звёзды. В пустыне звёзды намного ярче, но в Питере всё равно было лучше. Тогда рядом был Серёжа, а Волкова со всех сторон не окружала война. Теперь Олег сомневался, что вообще когда-то сможет вернуться к нормальной жизни. Пытался уже. После службы так и не смог привыкнуть к мирной жизни без строгого распорядка дня, к тишине, к спокойствию. Уехал в Сирию. На фоне Серёжи он казался себе каким-то убогим, только и пригодным, чтобы воевать.       Достал его фотографию из нагрудного кармана. Она вся затёртая уже, потрёпанная, но такая родная и необходимая. На фотографии Серёжа с улыбкой смотрел в окно, оценивая виды, и щурился от редкого солнца Петербурга, которое играло на его лице и в волосах. Они оба тогда только выпустились из детдома, вступали во взрослую жизнь, заезжая в их первую квартиру, и Олег случайно нашёл среди немногочисленных вещей непонятно откуда взявшийся старый фотоаппарат. Тогда, кажется, всё было хорошо.       Сейчас Олег лишь с едва заметной улыбкой прячет фотографию обратно.       На рассвете отряд отправился дальше. Ближе к полудню они наткнулись на базу боевиков. Поступил приказ о наступлении. Провернуть всё «тихо и быстро», как планировали изначально, не получилось — противники слишком быстро их заметили.       — Вперёд! Вперёд! — слышался громогласный голос капитана среди выстрелов и взрывов.       Олег, скрываясь за обломками какого-то здания, отстреливался от наступающих террористов. Неподалёку, за одним из таких же разрушенных домов, Волков успел заметить Шуру и ещё нескольких их бойцов.       Силы явно не были равны, но приказа об отступлении не было, поэтому Олег упрямо продолжал отбиваться, растрачивая патроны.       Внезапно где-то совсем рядом раздался взрыв. Волков успел увидеть лишь облако поднимающейся пыли, а затем был оглушающий звон в ушах и что-то липкое и тёплое, растекающееся в районе груди. С опозданием пришла и дикая боль, сковывающая всё тело.       — Волк! — кажется, его кто-то окликнул. Уже неважно.       Цепляясь за остатки сознания, Олег думал лишь о том, что впервые не смог сдержать своё обещание, данное Серёже. Он впервые соврал ему. Мысленно вымаливая у Серёжи прощение за это, он всё больше терял связь с реальностью. Жалко было умирать, не попрощавшись, но в этом, наверное, и есть суть войны. В сознании мелькнули рыжие волосы и светлые голубые глаза, а после стало совсем темно.       — Во-о-олч, — протянул Серёжа, обнимая со спины Олега, который готовил что-то вкусное у плиты.       — Мммм? — промычал он, не отвлекаясь от готовки.       — А когда мы ёлку будем ставить? — с почти детским любопытством спросил Разумовский.       Олег усмехнулся и повернулся лицом к нему. — Начало декабря только, не рановато для ёлки, Серёж?       — Не-а. Самое время. Или ты ёлку тридцать первого ставить собрался? — Волков, в принципе, не видел в этом ничего такого. — Я вот хочу живую ёлку в этом году.       — Так если сейчас её ставить, она к Новому году обсыпется вся.       Серёжа призадумался. Новый год был его любимым праздником ещё с детдома, когда им давали фрукты и иногда дешёвые конфеты (Олег почти всегда отдавал ему свои), и, повзрослев, он всё так же трепетно относился к подготовке.       — Но мы что-нибудь придумаем, — пообещал Олег и затянул его в поцелуй.       Из сладкого сна не хотелось выходить, хотелось остаться там, с Серёжей. Его Серёжей.       В горле было ужасно сухо, тело бросало в жар. Олег медленно открыл глаза.       «Всё-таки живой», — пронеслось в голове. Попытался осмотреться — судя по обстановке, полевой госпиталь. Он зашёлся в кашле, и тут же грудь пронзило болью.       — О, очнулся, — Волков увидел Шуру, который лежал на соседней койке.       — Дай… воды, — прохрипел он.       Мальвина кивнул:       — Сейчас, — и, кряхтя, принял сначала сидячее положение, а после кое-как встал.       Он осторожно приподнял голову Олега и прислонил к его губам горлышко бутылки с водой. Тот пил жадно, словно шёл под палящим солнцем многие километры, хотя отчасти это и было правдой — солнце здесь действительно палящее, несмотря на декабрь месяц.       — Сколько… — Волков снова прокашлялся, — сколько я был без сознания?       — Дня четыре, — пожал плечами Шура, вернувшийся на своё место.       Олег кивнул. Он заметил, что живот парня был замотан бинтами. Видимо, в том бою «повезло» не только ему.       — Что с тобой?       — Так, задело немного, ерунда. Сам-то вон, — Мальвина кивнул в сторону олеговой койки.       Действительно. Его собственная грудь была туго перебинтована, ближе к середине виднелась тёмно-красная запёкшаяся кровь. Скорее всего, в него прилетел осколок от взрыва, и в таком случае Олегу повезло всерьёз — если он ещё жив, значит, ни сердце, ни лёгкие не задело.       — Как остальные?       — Отделались царапинами, — улыбнулся Шура. Хоть что-то радовало.       Помолчали. У Олега не было никакого желания говорить сейчас, а Саша, кажется, просто понимал его состояние. Погрузившись в себя, Волков понял, что помимо всего прочего, у него ноет левая нога. Приподнял худое одеяло — и правда, на ноге чуть выше колена ещё один бинт. Наверное, задело тогда же.       — Надо сказать нашим, что ты ожил, — спохватился Мальвина и, встав с насиженного места, поковылял из импровизированной палаты.       Через несколько минут тишину разрезал звук шагов, и в помещение вошла Джесс. Увидев её, Олег улыбнулся, как мог, и хрипло протянул:       — Сколько лет, сколько зим.       Они с Джесс работали вместе на одной из предыдущих миссий, и у Волкова осталось о ней исключительно хорошее впечатление.       — Ну здравствуй, раненый волк, — девушка тоже улыбнулась и присела на кровать Шуры. — Как ты?       — Сойдёт. Не сегодня завтра вернусь в строй.       Джесс усмехнулась:       — Да ты оптимист.       — Удача всегда на моей стороне, — полушутливо фыркнул Олег.       В коридоре послышался голос Шуры, который с кем-то разговаривал.       — Тебе этот, — она кивнула в сторону коридора, — Мальвина, не рассказывал, кстати, чьими молитвами он тут оказался?       Волков отрицательно покачал головой.       — Он же тебя, — Джесс легонько ткнула его пальцем в плечо, — спасать кинулся. Увидел, что тебя подбили и помчал… Самого чуть не изрешитили — повезло, что живой. Хотя капитан, кажется, готов был лично его добить за такое…       Олег удивлённо смотрел на неё.       — Так он из-за меня… это?       — Ты не виноват, если ты об этом. Это было его решение. Не знаю, чем он руководствовался. Хотя, — протянула девушка, — он в который раз в пекле оказался? первый? второй? Тут уж сам понимаешь, наверное, есть в нём ещё что-то… — Волков хотел спросить «какое? человеческое? наивное? не изуродованное шрамами?», но Джесс лишь неопределённо помахала рукой, — такое.       Олег хмыкнул. Помимо грудной клетки и ноги, у него ещё разболелась голова и начинало клонить в сон, силы словно покидали его, но виду он не подавал.       Хлопнув себя по коленям, девушка перевела тему:       — Ну, это вы сами ещё успеете обсудить, если захотите. И да, завтра с утра за вами приедут, будь готов.       — Кто приедет? — он нахмурился. — Мы уже выезжаем?       — Приедет за вами… один наш друг. Волк, тебе надо в нормальную больницу, а не вот это вот.       — Да в какую больницу, Джесс? Оставить отряд? Я в порядке! — в подтверждение своих слов Олег попытался приподняться, но из-за резкой боли откинулся назад и зло зарычал.       Девушка тяжело вздохнула и с раздражением сказала:       — Послушай, Волк, этот блядский осколок чуть ли не насквозь тебя прошиб, это серьёзно, это тебе не просто швы на ранки накладывать. Тебе нужна помощь нормальных врачей, а не здешних коновалов, — и уже спокойнее продолжила, — тем более, нам ехать на задание. Как только мы вернёмся, заберём вас обратно, это займёт совсем немного времени. Да даже если не вернёмся — за вами приедут, это я гарантирую.       Волков устало потёр глаза:       — Куда?       — В Пальмире есть более-менее нормальный госпиталь. Скажете, что вы русские солдаты, и вам нужна помощь. В Россию вернуться пока вариантов нет, сам понимаешь.       В палату заглянул Шура:       — Я вам тут не помешаю?       — А вот и наш герой, — усмехнулась Джесс, поднимаясь с постели. — Не помешаешь, я ухожу как раз. Ладно, Волчара, выздоравливай, — она махнула рукой на прощание.       Олег просто кивнул ей и уже собирался провалиться в сон, но окликнул девушку, когда та была уже у выхода:       — Джесс, погоди, — она обернулась. — Я могу отсюда дозвониться до…       — Связи нет, — оборвала Джесс и ушла.       — С-сука, — прорычал Волков сквозь стиснутые зубы.       Ему было откровенно хреново, катастрофически хотелось услышать родной голос, сказать, что он живой, чёрт возьми, что любит и безумно скучает, что уже скоро сможет вернуться.       Олегу оставалось лишь надеяться, что хотя бы в этой треклятой Пальмире он сможет связаться с Серёжей.       На следующий день их с Шурой действительно отвезли в госпиталь. Дорога прошла без происшествий, и уже к обеду они смогли разместиться в местной больнице.       Как и полагалось, представились русскими солдатами — к ним здесь хорошо относились. А вот наёмников, таких как они, недолюбливали. Их, впрочем, нигде не любили, потому что воевали они здесь исключительно ради собственной выгоды. Наёмники не преследовали никаких высоких целей, они были третьей стороной, не поддерживающей две другие. От кого задание поступило, за того и воевали. Олега такой расклад вполне устраивал — на благо государства он уже навоевался, теперь можно было и о себе подумать.       С досадой и злостью Волков обнаружил, что здесь тоже не ловит связь. Была какая-то локальная, но действовала она исключительно в пределах страны. От тоски хотелось завыть. У него ведь даже фотографии Серёжи теперь не осталось, Олег не знал точно — уничтожило её осколком или же он просто залил её своей кровью, и она осталась где-то там, на поле боя, — важен был сам факт её отсутствия.       Дни в госпитале тянулись ужасно медленно, его спасали лишь воспоминания о Серёже и редкие разговоры с товарищами по палате. Помимо них с Шурой здесь было ещё двое — Валера лишился ноги и отлёживался здесь, но, как сказал, в самое ближайшее время отправится наконец на родину; а Миша едва не сгорел в танке и из-за многочисленных ожогов не мог даже встать с койки. Олег тоже пока не вставал, но уже, хоть с трудом и болью, но без посторонней помощи, мог принять сидячее положение. Самым живым среди них был Шура — он без проблем расхаживал туда-сюда по госпиталю, и вскоре ему вообще сняли повязки.       Первая неделя прошла спокойно, и Олег считал дни до того, как их наконец заберут отсюда, чтобы вернуться в родной Питер, и там встретить Новый год с Серёжей.       Но его планам не суждено было сбыться.       Город захватили боевики.       — Олег, я… ты знаешь… Я начал разработку своего сайта, — просиял Серёжа с ноутбуком на коленях.       На дворе стояло лето, и Волков приехал к нему в одну из увольнительных. Они с Серёжей весь день гуляли по Питеру, порой зажимаясь в укромных уголках города, а сейчас, уставшие, но довольные, сидели на старом скрипучем диване.       — Это будет что-то типа социальной сети, и… я уже придумал способ шифрования данных, чтобы люди могли высказывать свои мысли, не боясь государственных органов, ну, понимаешь… — Разумовский абстрактно помахал руками. — С названием я, правда, пока не определился, но… Что ты вообще думаешь по поводу всего этого?       Серёжа мог быть сколько угодно уверенным в своих способностях, но всё равно всегда советовался с Олегом, принимая важные для него решения. Олег тепло улыбнулся.       — Серый, ты же знаешь, я в этом не особо что-то понимаю, но в твоей гениальности и в твоих идеях я не сомневался никогда. Соцсеть — это звучит здорово, и я верю, что у тебя всё получится, я поддержу тебя в этом. Вместе… Вместе мы точно справимся.       Серёжа посмотрел на него сверкающими глазами и уже потянулся за поцелуем, как вдруг замер и, словно его осенило, вскочил с дивана.       — Вместе! Точно! Олеж, ты гений!       Сны с участием Серёжи спасали. Было тяжело. Их не убили только потому, что не узнали в них русских солдат — жители выдали им местную одежду. Боевики особо и не интересовались ни жителям, ни ими. Город был лишь проходной точкой на их пути, поэтому можно считать, что им повезло, насколько это вообще возможно в данной ситуации. Бóльшая часть террористов в городе не задержалась и сразу отправилась дальше. Но и оставшихся было достаточно — они закрыли выезд из города, в него запускали лишь машины с едой и водой, и то после тщательного досмотра. Еды было мало, почти всю её забирали себе боевики.       Спустя несколько дней после захвата недалеко от госпиталя послышались звуки выстрелов и последующий взрыв. Позже Шура, вышедший разведать обстановку, в оставшихся обгоревших обломках узнал старый джип, на котором их сюда и привезли. А Джесс ведь не обманула — за ними действительно приехали. Жаль, что вот так.       Новый год встретили тут же, в палате. Местные его не праздновали, да и они не могли толком — так, посидели немного, вспоминая что-то весёлое и светлое. Олег думал о Серёже. Как он там? Наверное, волнуется. Он часто рассказывал, как переживает за Олега, когда тот уезжает сюда, в Сирию. Волков лишь надеялся, что с ним всё в порядке.       Больше всего Олега убивало собственное бессилие. Они торчали здесь уже почти полтора месяца и ничего не могли предпринять. Пытаться драться или бежать смысла не было. Волков едва мог ходить, и то прихрамывая на одну ногу. Раны затягивались медленно, болели, нормальных лекарств не было, да и врачей после захвата не осталось. В госпитале они были одни.       Но Олег запрещал себе отчаиваться. Он помнил про своё обещание, он не мог оставить Серёжу. Серёжа и, внезапно, Шура были, наверное, единственными причинами, почему он всё ещё не сошёл с ума. За Шуру он чувствовал ответственность — Волков был старше и опытнее, да и попал Мальвина сюда отчасти из-за него.       Саша хорошо держался. Пытался шутить, как-то растормошить их, чтоб не унывали окончательно. Но Олег видел дикий ужас, мелькавший у него в глазах, и сбитое дыхание, когда тот временами уходил в себя. Оно и понятно — Мальвина был самым молодым в их отряде, пришёл сразу после армии, неопытный ещё совсем. Волков надеялся, что когда они выберутся отсюда, Шура всё-таки сможет прожить нормальную, мирную жизнь, и не вернётся больше в эту пустынную мясорубку. О себе Олег уже не думал.       В один из дней где-то вдалеке опять послышались выстрелы. Намного больше, чем в прошлый раз, отстреливались явно обе стороны. В глазах солдат промелькнула едва уловимая надежда. На разведку Олег пошёл вместе с Шурой. Выстрелы слышались где-то на окраине, на другом конце города. Они шли по опустевшим улицам осторожно, внимательно оглядываясь. Из оружия у них на двоих было два пистолета и немного патронов, взятые ещё с базы.       Когда они почти подошли к месту битвы, выстрелы уже стихли. Они опоздали. Успели заметить лишь несколько трупов, и как боевики утаскивали оставшихся солдат. Да, это были неудавшиеся освободители.       Через несколько дней состоялась показательная казнь. На площадь пригнали весь город, и они вчетвером тоже там были — пришлось даже кое-как притащить Мишу, который сам всё ещё не мог передвигаться.       Пленных солдат было пятеро — тот, кто послал их сюда, был очевидным идиотом, не узнавшим силу противника. Террорист выкрикнул что-то на своём языке и открыл стрельбу.       Той же ночью Олег не мог уснуть. Сегодня спать нормально не мог никто, но товарищи всё же забылись беспокойным сном, а Волкова бессонница мучила уже несколько дней. Страдал он по большей части не из-за недостатка сна, а из-за того, что во снах он не мог видеть Серёжу. Почти всё время Олег жил воспоминаниями о нём, мечтая прямо сейчас оказаться рядом.       Внезапно Волков услышал движение на соседней койке и открыл глаза. Шура сидел неподвижно и через окно смотрел куда-то в пустынную даль. Медленно закрыл глаза, зажмурился и резко потёр лицо руками.       — Саш, всё в порядке? — тихо спросил Олег. Мальвина обернулся на него.       — Я… да, всё хорошо, — его голос дрожал. — Я т-тебя разбудил?       Волков вздохнул и, кое-как поднявшись, пересел к нему. Олег молча обнял Шуру. Парень тут же прижался к нему и зашептал:       — Просто мне так… — и замолчал. Олег понял его и без слов. Мне так страшно.       «На войне жалеть нельзя».       Спустя ещё две недели началось серьёзное контрнаступление. Звуки выстрелов и взрывов доносились почти со всех сторон. Почти сразу после начала бойни, в их палату ворвались вооружённые люди в балаклавах — Олег сразу узнал в них наёмников.       Для них с Шурой всё закончилось.       Ещё неделю пришлось проторчать на базе, но после осточертевшей палаты госпиталя это казалось раем.       Прощались в аэропорту Дамаска. Олег улетал в Питер, Шура и Вадим — в Москву. Остальные вылетали либо в другой день, либо в другие страны.       Дракон уже ушёл, а Шура и Олег остались стоять вдвоём в полупустом аэропорту.       С Сашей Волкову не хотелось прощаться — тот стал ему почти братом за всё время, что они провели вместе.       — Олег, спасибо за всё, — грустно улыбнулся Мальвина и, воровато оглянувшись, добавил, — и прости.       И быстро прижался своими губами к его. Олег замер на несколько секунд, а после осторожно отодвинул его за плечи.       — Я… и-извини, я… — панически пытался оправдаться Шура.       Волков лишь молча прижал его к себе, как тогда, в госпитале. С минуту постояли так.       — Саш, пожалуйста, не возвращайся в Сирию больше, — прошептал он с такой же грустной улыбкой и, по-отечески поцеловав в макушку, ушёл, не оборачиваясь.       Олег вернулся в Питер. Был самый конец марта, и весна уже заметно ощущалась в городе.       С Серёжей связаться так и не удалось, и сердце рвалось к нему, но Олег боялся. Боялся себя, боялся своих армейских привычек, боялся, что не сможет отпустить войну. Боялся, что Серёжа больше не примет его. Каждый раз Олег возвращался к нему всё более искалеченным — в первую очередь морально — словно проверяя серёжино терпение. «Выдержишь ты жизнь с искалеченным солдатиком?»       Волков поехал к себе на старую квартиру, щедро выданную государством, когда ему стукнуло уже двадцать лет.       Два дня Олег просто валялся, пытаясь прийти в себя и убедиться, что он уже не в Сирии, не сдох в этом злоебучем госпитале, а живой, в родном Питере. Надоедливые мысли сжирали его. Что сказать Серёже? «Извини, что опоздал почти на четыре месяца?»       Может, и правда не надо было возвращаться?       На третий день он подумал, а что, если Серёжа его уже похоронил? От этой мысли стало так страшно, что Олег, не выдержав, помчался в его офис. К чёрту всё.       В самом офисе проблем не возникло — Марго знала его, Серёжа предоставил Олегу такой же уровень доступа, как и себе. Когда стеклянные двери лифта закрылись за Волковым, его вновь охватила паника. Страх. От пули умереть не боялся, а перед Серёжей трясётся, как школьник. На то он и Серёжа.       А может, зря это всё? Назад дороги нет. Двери лифта открылись.       У Олега перехватило дыхание. Серёжа, его Серёжа, был на расстоянии нескольких метров, сидел за своим столом, работал.       — Серёж, — голос сорвался.       Разумовский резко поднял голову.       — О-олег? — он вскочил из-за стола и спустя несколько секунд, опомнившись, кинулся в его объятья. — Олежа…       — Я вернулся, родной, — шептал Волков в рыжую макушку, прижимая его к себе.       — Олег… ты… Господи… — парень обхватил его голову в ладонями, словно пытаясь убедиться, что он живой. — О-олег, ты пропал почти на полгода, я места себе не находил, я… я не мог думать что ты…       — Серёж, я никогда… слышишь? Никогда тебя не оставлю.       Серёжа несколько раз кивнул и, зажмурившись, опять прижался к его груди.       — Что… что с тобой случилось? Почему ты не писал? — спустя несколько минут шёпотом спросил Разумовский.       Олег, немного отстранившись, но не разрывая объятий, стянул с себя футболку. Серёжа, увидев ещё не до конца зарубцевавшийся шрам на полгруди, судорожно вздохнул.       Волков нежно (он удивлялся сам себе — думал, война выжгла в нём всю нежность) взял его руку и положил её себе на грудь.       — Знаешь, Серёж, — в глазах у него стояли слёзы, — даже умирая, я думал о тебе.       Серёжа задрожал:       — Я больше никогда не отпущу тебя.       Я тебя так люблю затерялось где-то между ними.