Вместе не страшно

Юджин знает, что ему не нужно сближаться с Гавусом. Юджин предполагает, чем это может закончиться для обоих. Юджин слишком привязался, чтобы прекратить что-то первым до того, как наступят последствия. Они живут вместе, спят в одной постели и долго целуются. Их дети, — ну то есть те дети, которые должны были стать оружием, но были ими спасены, — постепенно растут, оставаясь здоровыми и любознательными. За них не приходится по-настоящему волноваться. У Юджина и Гавуса вообще нет видимых причин для беспокойства, но есть _предчувствие_, заставляющее украдкой бросать друг на друга тоскливые взгляды, но ничего не говорить вслух. Демон и небожитель. Для обоих очевидно, что их связь не продлится вечно, поэтому каждый прожитый вместе день — подарок судьбы. Прятаться слишком долго не получится, но они прижимаются друг к другу ближе, топят чувственные стоны в поцелуях, и им кажется, что так будет всегда. Самообман, без которого тяжело дышать. Самообман, который когда-нибудь закончится. Самообман, разрушение которого станет их проклятьем. — Я боюсь, — говорит Гавус едва слышным шёпотом в одну из тех ночей, когда холод просачивается сквозь щели в старом доме и забирается куда-то под кожу; он закрывает глаза, когда тянет к себе Юджина ближе. Юджин знает, что всё кончено, смотрит на Гавуса внимательно, стараясь в памяти сохранить все его черты, поджимает губы на несколько секунд, а после обманчиво-бодро выдаёт: — Да брось. Вместе не страшно. Но он тоже боится. Их ловят на следующий день. Хрупкая иллюзия безопасности, которую они разрушили сами, врезается в их тела осколками, мелким крошевом впивается в кожу и остаётся там навсегда одной навязчивой мыслью: они сами виноваты. — Ты позоришь небожителей, Гавус, — произносит холодным высокомерным голосом его наставница — очередная, кого отправляют в темницу вразумить своего бывшего коллегу. — Они делают столько дерьма, что позорят себя сами, Моргана! — Гавус отвечает резко и гордо вскидывает подбородок, хотя стоит на коленях. — Ты разучился разговаривать за время своего отсутствия, потому что путался с грязным демоном и наверняка не читал молитв. Несколько ударов плети обрушиваются на крепкое тело пленённого небожителя. Охранник, приставленный к нему, не щадит пленника, но Гавус не издаёт ни звука, а только выразительно хмурится. — Он чище многих здесь, — отвечает коротко, уже на середине фразы получая новый удар, но всё равно стоически заканчивая мысль вслух без особых изменений в интонации. — Скажи, что он околдовал тебя, скажи, что ты не хотел этого, скажи, что это был просто побочный эффект артефакта, скажи, что ты просто втирался к нему в доверие, — каждое произнесённое "скажи" наставницы сопровождается новым ударом стоящего рядом охранника, — и ты можешь быть прощён. Тело Гавуса вздрагивает с каждым новым ударом, приходящимся на него. Надсмотрщик теперь бьёт без разбора и подручных средств: разбивает губу кулаком, ломает рёбра ударом тяжёлого сапога, явно получая удовольствие от того, что некогда выдающийся небожитель теперь оказался беззащитен перед ним. Цепи, которые связывают Гавуса и Юджина, находящихся друг напротив друга на коленях, не позволяют использовать даже часть магических сил, поэтому о регенерации не идёт и речи. А ещё они так далеко друг от друга, что Юджин не может ни прикоснуться к Гавусу, ни закрыть его собой. Хотя ему очень хочется и того, и другого. — Просто скажи это! — выкрикивает Юджин, делающий безуспешную попытку рвануться ему навстречу. — Это ничего не значит для меня, но зато ты будешь в порядке! — А он умнее, чем кажется, — насмешливо замечает Моргана, — давай же, скажи, Гавус. Но Гавус понимает, что никого из них уже не отпустят, что бы он не сказал. Заклеймённые преступниками, брошенные в темницу и оставленные без всяких надежд, они всё ещё есть друг у друга. И связь между ними — то единственное, что он ещё может сохранить. — Я делал всё добровольно, был искренним в своих желаниях, а ещё, — Гавус замолкает, криво усмехаясь окровавленными губами, и смотрит с нежностью на Юджина, будто пытаясь сказать демону, что он в полном порядке, чтобы его успокоить, — я поцеловал его первым. — Отвратительно, — заключает бывшая наставница, кривя в отвращении лицо и резко направляясь к выходу, — с тобой не о чем разговаривать. — Зачем?! Зачем?.. Ты же мог освободиться, — Юджин говорит это, глядя на Гавуса со смесью тоски и нежности. — Ты был прав. Вместе с тобой совсем не страшно, — слабым голосом выдаёт Гавус во время продолжающегося избиения, а после теряет сознание. Юджин срывает голос, пока зовёт его. Юджин абсолютно не контролирует стекающие по щекам слёзы. Юджин просто хочет проснуться от этого кошмара рядом с ним. — Хватит шуметь, у меня голова раскалывается, — хрипло обращается к нему очнувшийся спустя несколько часов Гавус, — давай лучше подумаем над тем, как отсюда выбраться и спасти детей, хорошо?