***
Качка. Постоянная качка тёмно-синих бушующих волн, бьющихся от борт корабля заставляет испытывать тошноту, и вовсе не нет морской болезни - просто эти движения воды, её шум и плески, этот бесконечно одинаковый горизонт, в котором меняется лишь оттенок воды и скал, этот воздух, пропитанный солью... Кажется, что любой человек, который провёл на корабле в непрерывном пути больше года, возненавидит это всё. Морская болезнь тут не при чём - тошнота лишь от однообразия каждого дня и каждого из моментов этого самого дня. Эта тошнота была не чужда и Луке Кастеллану. Кажется, теперь Посейдон стал ему ещё больше ненавистен — это воплощение спокойствия и одновременно неудержимости, коснувшееся всего, к чему причастен морской бог раздражало. Но больше всего раздражала именно качка, которая не отпускала ни на секунду, привыкшее к ней тело даже на суше. Лука злился. Он смотрел на тёмное ночное небо, сливающееся впереди с океаном в одну сплошную массу, и злился, но качка была лишь одной из причин его раздражения. Истинная причина была в другом - в его дне рождение. Кажется, что этот праздник не может быть печальным. Что ж, возможно так и есть, но только если ты не полубог, окружённый парой сотен монстров, несущих в это время свой пост, как и положено. Лука стоял на верхней палубе их многоярусного крейсера царевна Андромеда. Ему полагалось находиться на капитанском мостике или в каюте, но в этот день хотелось хоть немного побыть собой... прежним? Стоит сказать, что в жизни полукровке мало хороших дней, да и сложно выделить какие-то хорошие дни, когда монстры так и норовят вскрыть тебе глотку при любом удобном случае. С день рождениями дела обстоят не лучше. В лучшем случае твоя семья (если уж тебе повезло остаться желанным ребёнком) просто радуется, что ты смог прожить ещё один год своей жизни - тогда день рождения можно превратить в какой-никакой праздник. Но не всем полубогом повезло проводить этот праздник с семьёй. Не у всех она вообще была. У Луки была. Его семья была не совсем обычной, в классическом понимании семьи, но тем не менее именно этим словом он мог назвать самых близких для себя людей: Талию Грейс и Аннабет Чейз. Несмотря на то, что дни рождения роскошь для полубогов, которые пытаются выжить, у Луки Кастеллана они всё же были. Возможно, в те дни, когда они сидели раненными, спрятавшимися в очередном укрытии, совершенно голодные и грязные, в те дни, когда они промокшие насквозь пытались развести костёр, который всё никак не поддавался, чтобы не замёрзнуть насмерть от переохлаждения, он всё же мог называть свой день рождения праздником - потому что рядом была его семья и он действительно был счастлив прожить ещё один год. Теперь же… семьи у него не было. Ни что хорошее не может длиться вечно. Вот и часть неба заволокли тучи, пряча в своих клубнях большую часть созвездий, служивших предметом отвлечения мыслей блондина. Андромеда спряталась в темноте и Лука окинул взглядом свой корабль, носящий тоже имя. В мифах, которые он так тщательно изучал, говорилось о том, что девушку с этим именем принесли в жертву чудовищу. Может поэтому, глядя на дракониц, стоящих на посту, Лука про себя невольно усмехнулся имени их корабля, брошенному тогда случайно, но сейчас кажущемуся таким ироничным. — Разве ты забыл зачем здесь? — прошептал внутренний голос, который уже давно не принадлежал парню, а всё сильнее и сильнее заволакивал сознание блондина, настолько, что голова готова была взорваться от одного присутствия этой всеобъемлющей и почти материально густой тёмной силы. Кастеллан, чьи размышления прервали этим нетактичным появлением в его, казалось бы, единственное место, где он мог быть собой, в мысли, не дрогнул перед этим тёмным голосом, выстояв на ногах и не позволив обнажить свои слабости перед титаном. — Нет повелитель, не забыл. — не без усилия собственной воли, которая в присутствии подобной силы так и норовила надломиться, произнёс голубоглазый, теперь окончательно потеряв звёзды среди штормовых облаков, надвигающихся в их сторону не с проста. — Сомнения отвлекают тебя от нашей истинной цели. Выкинь их из головы. — это был вовсе не добрый совет наставника, а прямой приказ, ослушаться которого было бы изменой. Интересно, что бы сейчас сказала Талия, теперь живущая где-то там по ту сторону горизонта вовсе не в облике сосны, узнав, что свой единственный праздник Лука проводит, добровольно(?) выбрасывая из головы все такие важные для них воспоминания? — Да, повелитель. — заставил себя произнести он, чувствуя, как густой туман в голове опускается в лёгкие, не позволяя ему дышать полной грудью и едва ли доставляя нужное количество кислорода к мозгу, чтобы оставаться в сознании при уже почти физически ощущаемом присутствии Кроноса. На его ответ по черепной коробке эхом разносится глубокий, почти утробный звук, отдалённо напоминающий смех, больше похожий на проклятья на языке, древнее греческого - непереводимом древнем диалекте. Воздуха не хватает. Лука чувствует как его и без того утомленное сознание начинает уплывать от него, чувствует как слабеет тело, а вместе с тем и он сам, как ладонь судорожно цепляется за перила палубы, пытаясь удержаться в положении на ногах, но он всё равно проваливается в темноту, настолько вязкую, что при вдохе та, словно смола заливается во все отверстия, не то что не позволяя дышать, а превращая его скорее в огромную безвольную куклу, испытывающую предсмертную агонию от невозможности сделать хоть что-то на пути к спасению себя от смерти, которая как бы он не хотел свойственна каждому смертному.***
Кислород ударяет в голову вместе с вдохом. Лёгкие всё ещё горят, когда он принимает положение сидя на кровати и пытается отдышаться, надышаться на целую жизнь вперёд, словно он и не дышал никогда. Руки сжимают одеяло. Голова всё ещё идёт кругом, а потому, когда Кастеллан открывает глаза он не видит перед собой ничего кроме темноты, которая, как ему кажется, уже давно стала частью его души. Первым из органов чувств, пробуждающихся в его теле, становится осязание. Сейчас, когда он снова закрыл глаза, погружаясь во тьму ещё больше оно обострилось ещё больше. И теперь парень может чувствовать хлопковую ткань простыни всё ещё, сжатую в его влажных ладонях. Следующим органом чувств, возвращающим его в реальность, выступает обоняние. Больше никакого пропитанного солью воздуха, лишь запах дерева, скошенной травы и ягод... «запах дома» - думает было он, но тут же отбрасывает эти мысли. Дома у него нет с тех пор, как он сбежал от своей матери, не стоит забывать об этом. О доме, который Лука поклялся не вспоминать, напоминает и шум насекомых, отличающихся от бесконечного плеска волн, чужие голоса, присущие вовсе не чудовищам, ведь их голоса скорее напоминают низкочастотные волны электроприборов. Кастеллан даже допускает мысли о своей преждевременной кончине, но качка, вшитая в его нейроны после долгого, почти бесконечного, пребывания на корабле позволяет ему отбросить эти мысли и молча ждать, пока последний из его органов чувств позволит ему снова очнуться в каюте, в центре который стоит гроб, который однажды, он больше чем уверен станет его собственным. Головокружение медленно отпускает, а закрытые глаза начинают реагировать на солнце, но напрячься блондина заставляет вовсе не это, а качка, которая в один миг вдруг утихает. Он распахивает глаза, желания развеять эту дурацкую шутку разума, увидеть тёмные шторы в каюте царевны Андромеды, которые он наверняка снова забыл зашторить, из-за чего теперь солнечные лучи окрашивают его темноту в более светлые оттенки, но глаза, будь они прокляты, видят совсем другое. Деревянное сооружение никак не изменилось за время его отсутствия, разве что стало чуть больше. Запах трав, становится более выраженным, белые шторы скрывают постель с белой хлопковой тканью от других кроватей, похожих одна на другую. Солнце пробирается через щели в таких же белесых занавесках. Бьёт слишком сильно, словно хочешь заживо изжарить Луку, сознание которого, глядя на всё это постепенно начинает пропитываться паникой. Он дёргается, желая скинуть с себя тонкое льняное одеяло, достать свой меч и нести и отсюда сломя голову, как от самого жуткого кошмара, но руки не поддаются. — Можешь не пытаться - верёвка зачарована, — хмыкает зеленоглазый брюнет, сидящий в деревянном стуле в паре метре от кровати. Одного взгляда на него хватает, чтобы исполниться холодной ненавистью, вытесняющую всю обуявшую его пару минут назад панику. Нужных слов Кастеллан не находит, зато его тело в каком-то подсознательном порыве тянется к ножнам, которых на его теле, (теперь он понимает) переодетом в лагерную одежду, пусть и без оранжевой футболки, быть не может, и снова встречается с преградой в виде верёвки — Кажется, падение с высоты многоэтажного дома всё же оставило на тебе след. — говорит брюнет с белой проседью посередине, смотря с раздражающим лукавством в голове, когда его лицо остаётся непроницаемым - смотрит пронзительно и глубоко, так, словно это вовсе человек, а штормовая волна, готовящаяся к очередному накату на борт - настолько в глазах Джексона читалось желание потопить блондина - и всё же в его голосе усмешка победителя, как тогда, когда 12-тилетка сумел выбить из рук лучшего фехтовальщика лагеря меч, — Хотя, признаюсь, для человека упавшего со скалы ты выглядишь неплохо. Осознание произошедшего накатывает медленно. План по воскрешению Кроноса. Охота за Офиотавром. Небо, которое он держал, Аннабет которая заняла его место. Много-много событий, итогом которого стало сражение на горе Тамалпаис. Живая и невредимая Талия, выглядевшая вовсе не так, как несколько лет назад, но всё же такая, какой он её помнил - упрямая и целеустремлённая. Его уговоры присоединиться к нему - слабая надежда вернуть то, чем они когда-то были, попытка снова обрести семью. Её отказ, всколыхнувшей в нём сумасшедший гнев, сбивающий не только всё на своём пути, но и попытки самого Луки фехтовать так, как он это умел. Он проигрывал в их схватке, она теснила его к обрыву, а потом... он не сумел сдержать своих эмоций и поплатился за этим падением с горы. — Вам не стоило меня... — Голубоглазый пытался звучать угрожающе, но осознание того, что его жизнь не прервалась, хотя должна была и только-только начинающее чувствовать отголоски той боли тело, сделали его голос тихим и задумчивым. Почему он, чёрт возьми, остался жив? — Спасать? — не дал закончить ему Джексон, энергии которого можно было только позавидовать. Он тут же поднялся и, всплеснув руками, едва ли не накинулся на Луку, но вовремя взял себя в руки и продолжил, — Не собирался! Будь моя воля, я бы столкнул тебя оттуда снова. Это меньшее что ты заслуживаешь после всего... — Лука! — Договорить брюнету не дала светловолосая девушка, влетевшая в лазарет, улыбаясь. Видя её лицо наполненное переживаниями и густые кудри, одна прядь которых теперь окрасилась в седину, парню захотелось упасть со скалы снова, теперь уже насмерть, но вместо того, чтобы позволить себе проявить глупые остатки его тёплых чувств к девушке, он натянул на лицо непроницаемую маску, возвращаясь взглядом к Джексону, которого, пока он на секунду перевёл взгляд на Аннабет, уже и след простыл. — Я говорила, что ты совсем скоро придёшь в себя! Я знала, что не ошиблась, когда сказала, что мы должны хотя бы попытаться. Конечно, ты ещё не до конца восстановился, но, если следовать всему, что говорят лекари... — Девушка болтала без умолку, а Лука, глядя сквозь неё, пытался понять, когда он вообще видел Аннабет такой взволнованной. Она была растрёпанной, лицо было уставшим, эта прядка и её «попытаться».. наверное она одна из обитателей лагеря, всё ещё верила в то, что эти «попытки» могут чего-то стоить, одна верила в него.. Но, глядя на неё, вместо того чтобы улыбнуться той, кто всё ещё в него верит, Лука лишь закатил глаза и на выдохе произнёс уже со всей силой в голосе. — Тебе не стоило в это лезть. Боже, Аннабет, да твоя мания контроля невероятна! — слова не давались парню с трудом, он вполне ясно озвучил свои мысли, лишь больше распыляясь от нахождения себя в такой ситуации с девушкой, которую чуть не убил в этом году, и которая всё ещё желала воззвать к его совести своей пламенной речью, но сейчас она отчего-то замолчала. Аннабет посмотрела на Луку со смятением, которое отражалось в её жестах, уставшем и чуть поалевшем лице, которое вот-вот должно было окропиться слезами - нет.. только этого не хватало парню, чтобы окончательно провалиться в отчаяние, но чужая, до боли знакомая тень, показалась на полу, в солнечном отражении двери, ведущей на выход, и вот, спасение, а вместе с тем и крах, в лице Хирона возникли в поле зрении полукровки. — Я теперь пленник? — молчание и последующие слова Чейз утонули где-то в потоке мыслей, который заполнили все мысли Кастеллана. Он смотрел на своего наставника, на вид чуть постаревшего, на его спутанные, от нерегулярного ухода, наверняка от нехватки времени, волосы, который смотрел на него как на провинившегося щенка: с жалостью и сожалением одновременно. Сам же блондин жалким себя не ощущал, а потому ожидал ответа, держа взгляд своих холодных глаз на чужих карих, как натянутую струну, не позволяя себе дрогнуть. — Аннабет, не оставишь нас? — спокойный, как обычно сдержанный голос, улыбка одними уголками губ, брошенная в сторону девушки с просьбой. Какого это, когда человек, с которым ты делилась всем, выгоняет тебя из комнаты, желая провести разговор с тем, кто может дать ответы на многие вопросы твоего острого ума? Лука не знал, но по лицу девушки понимал, что едва ли она согласна с таким решением. — Хирон я.. — начала девушка, явно желая отстоять свою позицию, но наставник был другого мнения. — Аннабет, — повторять снова ей не пришлось. Полукровка послушно оставила их наедине и как бы сильно блондину не хотелось опустить пару колкостей в сторону «послушных» и «преданных» полукровок, бывший учитель по стрельбе из лука занимал его сейчас больше расчувствовавшейся девушки, хотя.. возможно он просто не хотел позволять мыслям, что он прятал так долго, взять над собой вверх. — Так я пленник? — снова повторяет парень, ожидая ответа, которого, как он знает более чем наверняка, знать не хочет. Ему совершенно очевидно, что теперь главное орудие Кроноса, а именно его тело теперь во власти тех, с кем они так долго сражались - разумеется ни о каком ином раскладе и речи быть не может. Ему нужно покинуть этот треклятый лагерь как можно скорее. — Это для твоего же блага, Лука, — Кентавр произносит его имя так просто, словно и не было этих трёх лет бесконечных стычек, между полубогами и монстрами, под покровительством Кастеллана. Хочется верить и мужчине даже почти удаётся запутать его этими волшебными словами, произнесёнными этим голосом обеспокоенного родителя. Вот только родителей в жизни Луки не было, как и их обеспокоенного голоса. Мать сошла с ума и несла бред, пугая его в детстве глупыми пророчествами, а отец.. Да лучше бы его вообще не существовало, может быть тогда он смог хотя бы попытаться жить нормальной жизнью. — Ах блага? Мы оба знаем, что как только настоящий директор лагеря придёт в эту комнату - благом станет моя кончина. — произнёс он, осматривая учителя, который на эти слова не отреагировал. Что ж, не стоило ожидать честности от того, кто подчиняется богам. — Лука, послушай... — Мужчина подъехал на своей коляске ближе, кажется действительно думая о том, что Лука собирается его слушать, но даже если бы он хотел следующая фраза обрубила это желание на корню, — Твой отец... — Он мне не отец. — рявкнул он, скорее машинально, чем осмысленно. Его голос вдруг стал грубым и тяжёлым настолько, что каждое слово обжигало рот. Хирон, который до этого момента держал лицо, непроницаемым не заметить этого не мог и вот на его лице отразилась что-то большее, чем простое беспокойство бывшего наставника. Лука не хотел думать, что именно заставило наставника сбросить маску напускного спокойствия. — И всё же в лагере тебе будет безопаснее. — этот голос, наполненный опасением, сводил с ума. Блондин не мог спокойно слышать весь этот фарс, приправленный моралью о беспокойстве. Хирон ничем не лучше остальных глупцов, ослепших перед непростительно всеобъемлющей властью Олимпа, который в отличии от его подданных ни на что не пойдёт, чтобы защитить даже своих детей от хаоса, что парень создавал уже 3 года. — Отведите меня в темницу. — прервав продолжение лекции произнёс Кастеллан, желая подняться, но чёртовы верёвки... — Я пленник и хочу надлежащего отношения, а не этого глупого унижения с показательным лечением, когда каждому в этом лагере известно, что сделает со мной Дионис, когда вернётся со своей миссией по вербовке. — Кентавр лишь вздохнул, может и не одобряя, но принимая волю бывшего ученика. Он хотел сказать что-то ещё, но все эти слова обратили бы этим переговоры в прах, потому что единственной целью Луки Кастеллана сейчас было - не дать себе почувствовать себя по-настоящему дома.