i swear i've loved you all along. from the first time I laid eyes, until the day I die, i know i'll love you until the end of time. if you cross my heart I'll hope to die. (frank iero and the patience — miss me)
— Мы не вернёмся больше в Нарнию. — Я знаю, Эдмунд. Мне жаль, что всё так вышло. Но… — Я больше не вернусь к тебе. Голос дрогнул. Океан за спиной забушевал. Эдмунд почувствовал, как песок под ногами заскрипел. От этого звука стало тошно, и внутри всё сжалось и сдавилось. Захотелось убежать и спрятаться на корабле, закрывшись ото всех, закрывшись от Каспиана. Но убегать больше не было смысла. Эдмунд покачивался на песке и всё думал, а могло ли всё сложиться как-то иначе. И ответ, который так не хотелось слышать, но который он знал и сам, не успокаивал. «Нет, не могло». Аслан с самого начала знал, что прощание будет таким, поэтому и вёл их так упорно к этой конечной точке. Ситуация, которая была с Питером и Сьюзен, и которая теперь происходила с Эдмундом, Юстасом и Люси, ничему не научила, она лишь показала, как может быть жесток тот, кому ты доверяешь и веришь. И Джадис на фоне этого показалась даже честной и справедливой. Эдмунд прищурился. Солнце слепило глаза. Аслан горделиво стоял, ожидая, когда Эдмунд скажет «прощайте» и пройдёт через водоворот, скрывшись за ним. Юстас и Люси застыли на месте, не в силах сделать по ещё одному шагу вперёд. По щекам обоих текли слёзы. Они не хотели покидать Нарнию, но она заботливо выпроваживала своих детей. Она никогда не была им достойной матерью. Нарния никогда не обещала, что они останутся с нею на всю жизнь. Она использовала их. И теперь просто указывала им на дверь, не желая больше видеть. Люси любила Нарнию и не видела в действиях Аслана ничего плохо. Однако, когда она вновь услышала о том, что им нужно покинуть Нарнию, то была готова упасть на песок и закричать от разрывающей её несправедливости. Удержали её от этого лишь строгий взгляд и последующий за ним стыд. Но разве она не имела права на эту слабость? Можно же было хоть раз отказаться от прозвища, которое ей вручили, и просто побыть немощной и хрупкой? Аслан всегда учил, что нужно принимать жизнь такой, какая она есть. Он говорил, что всё идёт своим чередом и на это нельзя повлиять. Люси впитывала это, однако чувствовала в его словах ложь и противоречия, которые терпеть ей было невыносимо. Она чувствовала себя виноватой, неверующей и грязной. Она чувствовала себя предательницей и ужасной дочерью, которая не достойна прощения. И когда сомнения всё же переполнили чашу, она предпочла заткнуть уши и поверить в то, что это её нутро ошибается. Ведь Аслан не мог так поступить с ними. Аслан не мог так поступить с ней. С его любимой дочерью Евы. Посмотрев на Аслана, обратившего свой взор на Эдмунда и Каспиана, Люси поняла, как на самом деле она была одинока всё это время. Ей было горестно и тягостно, и она нуждалась в поддерживающем взгляде Аслана. Ей не хотелось опять очутиться в Англии и жить там, выстраивая образ девушки, которая никогда не носила корону. Возвращение обратно означало, что она вновь должна была лишиться приобретённых за время этого приключения друзей. И это было несправедливо. Глаза предательски блеснули, плечи дрогнули в лёгком порыве, а сердце упало в пятки. А когда с юга подул холодный ветер, и всё тело покрылось мурашками, Люси вдруг поняла — это конец. Нарния больше не грела и не любила её. Вторая дочь Евы должна была оставить свой дом, своих друзей, своё сердце. Бросить корону и отказаться от всего, что у неё было до этого. Прямо как Сьюзен. Прямо как Питер. Взрослые были не нужны этому свету. Сьюзен улыбалась, когда Нарния поступала с ней так же. Она хохотала и смело сжигала мосты, ведущие её из Англии сюда. Люси тогда думала, что Сьюзен только и рада сбежать из Нарнии обратно в ужасный и страшный мир, но только теперь она осознала, что улыбка сестры была лишь защитой. На деле же решение Аслана насчёт неё и Питера, разрушило не только Питера, как казалось на первый взгляд. Оно сломало их обоих. Сьюзен была ребёнком, которому не оставили выбора. И сейчас это же право отнимали и у самой Люси. И это было весьма бесчеловечно. Вмиг ощутив себя осиротевшей и брошенной, ей вспомнился мистер Тумнус, которого она покинула и который прожил до конца своих дней без неё, так и не узнав о том, куда же пропала его Отважная Королева. Люси стёрла со своей щеки очередную солёную дорожку. Королевам нельзя плакать и показывать это другим. Мистера Тумнуса и новых друзей следовало оставить в прошлом, забыть и стереть из памяти, словно их никогда и не существовало. Но Люси, как никто другой, прекрасно осознавала, что подобное будет невозможным, но признаться в этом самой себе значило вновь вскрыть зарастающие раны. Она с трудом отвела взгляд от Аслана и глянула на Юстаса. Как Королева она всё ещё могла подать пример другому. Она обязана быть Отважной до конца, не позволяя дурным мыслям поселиться в её голове и сердце. Улыбнувшись и собрав последние силы, она протянула дрожащую руку и взяла Юстаса за кисть. Юстас продолжал реветь. Он был единственным, кто не стыдился и не скрывал своих чувств. Да, он пробыл в Нарнии меньше всех, но умудрился к ней привязаться даже больше, чем это было у Сьюзен и Питера. Люси сильнее сжала чужую кисть. Юстас поднял на неё взгляд и понял, почему её окрестили Отважной. Стоя сейчас рядом с ней, он понимал, что она сильнее их всех вместе взятых. И это придавало ему сил. — Я больше не вернусь к тебе. Эдмунд повторил свою фразу. И хотя могло показаться, что он был готов разрыдаться в любую секунду, стоило только Каспиану сделать шаг, но на этот раз его голос не дрожал. Аслан провёл лапой по песку, отчерчивая перед собой линию. Он был разочарован сыном Адама, не такое он ожидал от Эдмунда Справедливого. Но какая была уже разница насчёт того, что он там себе думал по этому поводу. Солнце продолжало безжалостно слепить. Каспиан посмотрел за спину Эдмунда. Люси и Юстас стояли, прислонившись друг к другу плечами. Они держались за руки и ждали, когда они вновь смогут продолжить свой путь. Они выглядели сломленными, но готовыми к излечению, смирению и принятию решения Аслана. Каспиан им позавидовал. Ему захотелось перенять у Люси и Юстаса смелости. И ему на миг даже почудилось, что если он сделает шаг и подхватит Эдмунда за руку, то Нарния одобрит это и разрешит им жить свободно. Однако Каспиан не мог. Что-то продолжало его держать на песке и не позволяло двигаться. Возможно, Нарния всё же была против того, чтобы её дети были счастливы. Может, она завидовала им и не хотела быть единственность неудачницей. Слова Эдмунда так и остались висеть в воздухе. Их груз падал на плечи и давил. Каспиан переступил с ноги на ногу. В голове не было ни одной связанной мысли. На душе было пусто. Что он мог ответить Эдмунду? «Я не хочу, чтобы ты уходил. Останься». Звучало это смешно. Для Аслана и Нарнии это было слабым аргументом. Но не для Эдмунда. Каспиан глянул вниз, на песок. Ему казалось, что под ногами нет ничего. Одна пустота. Съедающая и холодившая всё его нутро. Хотелось кричать. Хотелось упасть на колени и просить Аслана перестать быть таким жестоким. По телу Каспиана прошла дрожь, ноги с трудом продолжали его держать, сердце бешено колотилось в груди. Дышать с каждой секундой становилось всё труднее. Эдмунд никогда не был для Каспиана посторонним и случайным человеком, не был Королём, другом, возлюбленным, любовником, мужем, семьёй. Эдмунд был для Каспиана намного выше, чем мог предложить и дать любой ярлык, повешенный на него. Эдмунд был для Каспиана жизнью, от которой Каспиан собирался отказаться. «Я не могу. Я хочу, но не могу. Пожалуйста, помоги мне». Каспиану было стыдно за свою нерешительность, за пугливость и невозможность быть перед Эдмундом смелым и сильным. Ему казалось, что Эдмунд его презирает. Но Эдмунд его понимал и очень сожалел, что не мог связаться с Каспианом телепатически. Они оба были сильными, но в то же время такими слабыми и обнищавшими. «Я… Не знаю, как мне это сделать». Время нещадно уходило. Терпения у Аслана было много, но даже ему надоедала эта сцена прощания. Он несколько раз взмахнул хвостом, приподняв песчаную пыль. Океан за спиной дружелюбно звал к себе. Но этот зов был обманчив. Сердце за рёбрами стучало. Эдмунду хотелось вырвать его, чтобы больше не слышать, как оно бьётся. «Обними меня и скажи, что мы будем бороться с этим вместе». Это было неправильным. Их пути изначально не должны были пересекаться. Почему. Почему. Почему. Всё было бы проще, если бы Эдмунд был девушкой. Но он юноша. И с этим ничего нельзя было поделать. Нарния бы не одобрила их, ведь ей нужны у престола Король и Королева. «Не могу. Что подумает о нас народ?» Народ. Каспиан всегда думал о том, как сделать жизнь остальных лучше. Только в этот список не входило два человека, которые были обречены на то, чтобы отдавать, но никогда не принимать. Народ для Каспиана всегда был выше, чем его собственные потребности. И это нельзя было ничем искоренить. Это было впитано вместе с молоком матери. В такие моменты Каспиан напоминал Эдмунду Питера, который точно так же был всеми руками и ногами за людей. Вот только к чему это всё привело? Нарнии было недостаточно того, что делал Питер, ей не хватало его фанатизма и привязанности. Она не хотела прощать своему сыну ошибки. И такая же участь ждала Каспиана, стоило ему только оступиться. Эдмунд смотрел на Каспиана и всё больше осознавал: всё это время Каспиан не слышал криков, которые издавало сердце Эдмунда. Никто не слышал его. Ни тогда, ни сейчас. Даже когда он действительно кричал и утопал в неестественном смехе в пещере, никто не желал его понять и спасти. Аслан отвернулся от сына Адама, выбросив в открытый океан. Каспиан сделал вид, что не слышал глухого удара тела об воду. Его собственные страхи и нерешительности стояли превыше всего. Он не мог от них отвернуться и отмахнуться, они были частью его личности, от которой было боязно избавляться. А Эдмунд просто притворился, что ему не больно. Все трое знали правду, но не видели смысла в том, чтобы её озвучивать. И как бы горько не было сейчас признавать, Джадис была права в одном: молчание — это грех, который можно разделить на всех. Но от этой разделённости легче не станет никогда. — У нас был хотя бы шанс? «Был». Каспиан тяжело вздохнул и приоткрыл рот. Он собирался сказать Эдмунду всё, что было у него на душе. Честно собирался, но. Решительность покинула его. Он так ничего и не ответил, лишь протянул руку для того, чтобы её пожали. Ему было больно от мысли, что если он вот так признается на развилке расхождения их с Эдмундом путей, то не выдержит и побежит в страну Аслана. Но Нарния нуждалась в Короле не меньше, чем Эдмунд нуждался в Каспиане и чем Каспиан нуждался в Эдмунде. Протянутая рука сказала намного больше, чем все слова, которые когда-либо произносились вслух. Каспиан сделал свой выбор и не мог уже отречься от него. Эдмунд смотрел Каспиану прямо в глаза, но чужой взгляд ускользал от него, прячась в песке. Чужая рука продолжала висеть в воздухе. Эдмунду хотелось прижаться к Каспиану, уткнуться ему в шею и разрыдаться. Эдмунду хотелось ощутить себя в безопасности. Ощутить себя ребёнком, который наконец-то нашёл человека, способного его приласкать, обнять и разделить боль. Он не мог винить Каспиана в малодушии и страхе открыть сердце, принять себя и просто смириться с происходящим. Но всё же Эдмунд желанно хотел, чтобы и Каспиан чувствовал себя плохо. Это было ужасным, но Джадис бы сказала ему, что он молодец. Каспиан качнулся. Ветер играл с его волосами. Эдмунд посмотрел в последний раз на спокойное лицо Каспиана. Ему так захотелось заправить пару тёмных прядок за уши. Точно так же, как он это сделал, когда они сидели у костра и думали, как превратить Юстаса обратно в человека. Эдмунд помнил, что в тот раз волосы у Каспиана были жёсткими и мокрыми из-за пота. И хотелось узнать, какими волосы будут на ощупь сейчас. Рука медленно начала подниматься, однако Эдмунд заставил себя остановиться. Он покачал головой и отбросил своё спонтанное желание. Аслан вновь провёл по песку лапой. Люси сделала шаг. Юстас последовал за ней. Они оба остановились и повернулись к Эдмунду. Океан бурлил. Люси молчала. Юстас продолжал всхлипывал и вытирать свободной рукой текущие сопли и слёзы. А Эдмунд просто стоял, глядя на протянутую руку Каспиана. — Эдмунд! Голос Люси разрезал тишину. Она не хотела прерывать Эдмунда и Каспиана, однако время поджимало, и она понимала, что если эти двое простоят так ещё несколько минут, то покинуть Нарнию будет намного тяжелее не только Эдмунду, но и ей с Юстасом. Эдмунд резко повернулся в её сторону. Он хотел попросить у Люси дать ему ещё пять минут. Ещё пять минут. Ни больше, ни меньше. Он видел, что и Люси держалась из последних сил, но эти пять минут нужны ему были больше, чем кислород. Эдмунд набрал больше воздуха, однако слова никак не давались ему. Во рту пересохло. Аслан подошёл ближе. Океан требовал внимания к себе. Солнце никак не могло успокоиться. Эдмунд чувствовал, как Нарния пыталась схватить его за шкирку и выбросить. Ком подступал к горлу, слёзы с каждой секундой становилось всё труднее держать при себе. Эдмунду хотелось выть. Каспиан сделал шаг. Его руки осторожно прикоснулись к подрагивающей спине. Эдмунд застыл, не зная, куда себя деть. Ему хотелось провалиться сквозь песок и утащить за собой Каспиана. Хотелось украсть его у Нарнии и Аслана, потому что они не заслуживали такого замечательного человека. Хотелось сделать его своим, забрать и больше никогда в жизни не отпускать. Хотелось поступить как Джадис. Но это было бы слишком эгоистично. Эдмунд не желал лишать Каспиана выбора. Он не мог так с ним поступить. Руки Каспиана прижались сильнее. Пальцы пробежали по рубашке. Эдмунд чувствовал, как сердце само рвалось на свободу. Оно застряло в трахее и не хотело опускаться обратно. Эдмунд не смотрел на Каспиана. Сил на это уже попросту не оставалось. Каспиан сделал ещё шаг, обнял и уткнулся в чужую макушку. Эдмунд обнял Каспиана в ответ. Сердце давило на трахею. Люси отвернулась. Юстас последовал её примеру. Пять минут, которые молчаливо выделили все присутствующие Каспиану и Эдмунду, подошли к концу. Пришло время расстаться друг с другом. И на этот раз точно навсегда. — Прощай. «Останови меня». — Прощай. «Не уходи». Эдмунд первым убрал руки и сделал шаг назад. Объятие было разорвано. Нарния ликовала. Каспиану стало вдруг несказанно холодно и одиноко, но он не смел показывать, насколько его ломало. Аслан проделывал взглядом в них дырки, однако продолжал держать своё мнение при себе. Эдмунд так и не взглянул на Каспиана. Ему хотелось сохранить в памяти чужое спокойное выражение лица. Сердце опустилось обратно. Мысли о том, что он оставляет Каспиана, зажигались с новой силой. Нужно было уходить. Эдмунд резко развернулся и побежал к Люси и Юстасу. Песок под ногами больше не скрипел. Аслан махнул лапой, обозначая, что путь завершён. Водоворот медленно начал сужаться. Эдмунд не хотел оборачиваться, но что-то дёрнуло его, и ему пришлось это сделать. Последнее, что он увидел в уже совсем маленькой водной прорезе, был Каспиан, который упал на колени, закричав. Люси неосознанно схватила и Эдмунда за кисть. Крик Каспиана причинял боль и ей, но она не смела затыкать уши, продолжая держать Юстаса и Эдмунда. Водоворот закрылся. В рот попала солёная вода. Эдмунд подумал, что он задохнётся, но прошла секунда, и всё исчезло. В ушах перестал звучать океан, однако его вкус всё ещё присутствовал на языке. Солнце больше не выжигало глаза. Рука Эдмунда огладила мягкую простынь, которой Люси застелила с утра кровать. Снизу раздался телефонный звонок, а затем послышался женский голос. Эдмунд моргнул, осознавая, где они находились сейчас. Они были в Англии, в комнате Люси. Они были не в Нарнии. Юстас недоверчиво ступил на пол, на котором валялась картина, впитывающая в себя остатки воды. Когда комната стала сухой, Юстас поднял картину и, сдув с неё пыль, повесил её на место. Люси слезла с кровати и поправила свои волосы и юбку. Все трое молчали, не зная, что и сказать. За окном бурлила жизнь, к которой им вновь нужно было привыкать. Люси погладила Эдмунда по плечу, а затем, легко дёрнув Юстаса за рукав рубашки, указала на дверь. Юстас понял её без слов. Они вышли, оставив Эдмунда одного. Дверь скрипнула, Эдмунд вздрогнул и поднял глаза на картину. Корабль больше не двигался. Крик Каспиана продолжал стоять в ушах. Тепло от чужого прикосновения рассеивалось. …ходить в школу было пыткой. Эдмунд честно пытался учиться, но после третьего возвращения из Нарнии жизнь катилась кубарем на самое дно. В мыслях были только раздумья насчёт того, что происходило в его настоящем доме, не в Англии. Эдмунд бы соврал, если бы сказал, что не скучает по Нарнии и нарнийцам. Что он не скучает по Каспиану. И хотя он всё ещё таил обиду на Аслана, ночами он шептал молитвы, умоляя вернуть их с Люси, Питером, Сьюзен и Юстасом назад. Но всё было бессмысленно. Аслан отказывался выходить на связь и выслушивать просьбы и прощения. Самая отважная из них разрушалась и ломалась на глазах. Сообщать об этом Сьюзен и Питеру было бесполезным — эти двое огородились от младших, перестав присылать даже десять строк и две марки, налепленных друг на друга. Люси делала попытки учиться и вести обычный образ жизни. Но фантомное ощущение короны на голове перевешивало её старания. Она всё чаще и чаще приходила к Эдмунду с откровениями о том, как она скучает по мистеру Тумнусу и остальным друзьям, которых она приобрела во время пребывания на «Покорителе зари». И чтобы Эдмунд не делал, какие бы слова не произносил, он никак не мог утешить её. Юстас периодически находил Люси заперевшейся в ванной комнате и рыдающей. В такие моменты он просто садился рядом с ней и брал её за кисть. Точно так же, как это делала Люси, когда они шли в сторону водоворота. Люси не озвучивала это вслух, но Эдмунд видел по её глазам, что она считает себя слабой. Она пыталась отдалиться от Юстаса, чтобы не показывать ему, насколько страдало её сердце. Однако для Юстаса Люси всё ещё оставалась Отважной. Потому что ему было совершенно не важным: плакала она или смеялась. Юстас принимал её любой. Он больше не смел её обижать и задевать, и не позволял никому это делать. Юстас вырос ментально, проделав самый настоящий путь искупления. И Эдмунд часто зависал на мысли о том, почему же Аслан не посчитал это причиной, по которой можно было бы позволить Юстасу остаться. Аслан предпринимал множество странных решений, но это было самым странным. Нарния никогда не уходила из памяти просто так. Она всегда отнимала что-то у других, потому что ей не хотелось, чтобы её забывали. Забирая любовь и причиняя душевные муки, она могла жить и существовать. Люди, побывавшие в ней, помнили про неё. Пускай и не всегда в самом приятном свете. Люси, более-менее оклемавшись и влившись в школьную жизни, не без помощи Юстаса и Эдмунда, упоминала только самое хорошее, когда разговор вдруг перемещался на Нарнию. Травмированная психика Люси выкинула все плохие и ужасные воспоминания, связанные с Нарнией. В памяти осталось только самое приятное и радостное, то, что грело душу и не причиняло страданий. Юстас поддерживал рассказы Люси, хотя и хотел временами завести спор насчёт многих вещей. Его останавливало только то, что он не хотел заставлять Люси переживать всё заново, не хотел, чтобы она страдала. В отличие от неё и Эдмунда, он понёс самые минимальные травмы для психики. Нарния не успела ему показать всю свою ненависть. А Эдмунд… Эдмунд продолжал вариться в бульоне прошлого. Воспоминания никак не оставляли его. Да и он сам отчаянно не хотел переставать думать о том, что было и происходило с ним в Нарнии. В такие моменты он чувствовал себя Питером, который, после того, как их выкинуло из Нарнии во время охоты на белого оленя, долго стучал по платяному шкафу, думая, что это поможет открыть дверь в Нарнию. Тогда Эдмунд не понимал смысла в этих действиях, считая и веря, что Аслан пустит их обратно без использования таких грубых методов. Но после повторного выгона Питера из Нарнии и после того, когда Аслан объявил, что теперь и Эдмунд вырос и больше не нужен был Нарнии, до него наконец-то дошло, почему Питер однажды чуть не разнёс шкаф в щепки. Питеру нужна была Нарния, но Нарнии Питер был больше не нужен. Эдмунд часто заглядывал в комнату Люси, подолгу разглядывая висящую на стене картину. Где-то внутри он наивно верил, что вот-вот и волны на картине начнут двигаться. Но корабль был неподвижен. Эдмунд больше не чувствовал прикосновение Каспиана. И это разбивало больше всего. Джадис отказывалась приходить к нему даже во снах и беседовать с ним. Возможно, что она обиделась и просто решила игнорировать его. Эдмунд принял для себя, что он больше не будет её ждать и звать, он будет стараться жить дальше, соотнося прожитые годы в Нарнии с тем, что творилось в Англии. Он больше не подавал тайно заявки в добровольцы, он стал игнорировать газетные выпуски, в которых упоминалось про нехватку солдат, и всячески избегал тем, связанных с войной. Эдмунд решил, что хватит с него жертв и приношения себя во спасение других. И жизнь, вроде как, даже начала налаживаться. Но как бы Эдмунд не старался убежать от неизбежного, судьба догоняла его. В один из дней пришла телеграмма. Юстас отдал её Люси, но когда та позвала вместе с ней, отказался. Ему всё ещё было неловко за излишние откровения и привязанности к Люси и Эдмунду. Юстас не хотел вклиниваться в чтение телеграммы, считая себя всё ещё недостойным доброты и такого радушия со стороны двоюродных брата и сестры. У Люси не было желания вгонять Юстаса в неловкое положение, поэтому, приняв телеграмму из его рук, она улыбнулась и понимающее качнула головой. Не удержавшись от переполняющих её эмоций, она радостно выкрикнула, прижав телеграмму к себе, а затем побежала вверх по ступеням, подумав, что это прислали Сьюзен и Питер. Люси ужасно скучала по ним, поэтому телеграмма не вызвала у неё никаких сомнений. Письмо точно прислали из Америки, ведь больше никто не мог знать про этот адрес. Юстас проводил Люси взглядом, а затем пошёл к отцу. Им нужно было многое обсудить. Люси вбежала к Эдмунду и, ничего не объясняя, вскрыла перед ним телеграмму, читая её содержимое вслух. По мере её продвижения по тексту, улыбка всё больше и больше сходила с её лица. И, дочитав до последней строчки, Люси осела на кровать, забыв, как дышать. Она не могла поверить в то, что только что прочитала. Её лицо было бледно, в глазах читалось недопонимание. Эдмунд забрал из её рук телеграмму и ещё раз всё перечитал. Ошибки быть не могло. Его приняли в ряды добровольцев, которые отправлялись уже на следующий день поездом на фронт. На сборы у него был всего лишь один день. Люси глотнула воздуха. Всё это время она не дышала. Эдмунд сжал листок; костяшки на его пальцах побелели. Он же так хотел почувствовать себя взрослым и попасть на войну, последовав за Питером, так почему же теперь, когда всё было исполнено и подписано, он вдруг испугался? Нужно ликовать, ведь Аслан впервые в жизни сдержал обещание и исполнил желание. Картина с кораблём, которую Эдмунд перетащил из комнаты Люси в его с Юстасом, всë так же была просто картиной. Она ничем не могла помочь. Эдмунд вздрогнул и отвёл взгляд от воды. Его сердце громко застучало за рёбрами. А океан на картине был неподвижным. …Каспиан приобнял свою жену и посмотрел вдаль. В его глазах отразился лунный свет, который перемешался с зияющей пустотой, возникшей у него после того, как Юстас, Люси и Эдмунд покинули Нарнию. Он до последнего не хотел признаваться самому себе в том, что он скучал по ним. Что он скучал по Эдмунду. Правда жгла и колола, не жалея и не давая поблажек. Каспиан старательно внушал себе, что он и не любил никогда Эдмунда, просто он видел в нём Сьюзен. Каспиан Сьюзен любил, а Эдмунд был просто на неё похож. Ничего больше, ничего меньше. Один образ лёг поверх другого, вот и получилось то, что получилось в конечном итоге. Каспиан воспылал чувствами к Эдмунду, но только по той причине, что он нуждался в Сьюзен, не в Эдмунде. Однако ложь не улучшала ситуацию, и чем больше проходило времени, тем больше Каспиан понимал: он во второй раз упустил и позволил своему счастью покинуть Нарнию. И назад уже ничего нельзя было вернуть. Аслан бы не согласился пойти с ним на сделку и открыть для Эдмунда дверь хотя бы на пять минут. Нарния больше не собиралась обнадёживать и идти им на уступки. Она утратила свои ресурсы и любовь к ним. Аслан знал, что они все были обречены с самой первой встречи. И он позволил этому случиться, потому что не видел в этом ничего трагичного и ломающего. Каспиан Сьюзен любил. Честное слово, любил. Вот только правда заключалась в том, что Эдмунд на Сьюзен был совершенно не похож. Положив свою голову на крепкое плечо, Лилиандиль провела рукой по своему животу. Рилиан больше не тревожил и не пинал её. Спокойная жизнь наконец-то настала, и больше не нужно было беспокоиться о том, наступит ли следующий день. Нарния ожидала нового сына. Она расцветала и готовилась к его появлению, она ждала, когда сможет раскрыть перед Рилианом свои руки и показать ему свою любовь. О своих прошлых детях Нарния и не вспоминала, словно их и не было у неё никогда. Они были ошибкой, черновым вариантом, который так неудачно оставил кляксы в её истории. Старые нарнийцы будут помнить о них всегда, однако новое поколение никогда не узнает о четырёх правителях, готовых отдать свои жизни этой земле. Новые нарнийцы будут верить в то, что Нарния никогда не предаст своих детей. И возможно, что это к лучшему. Узнав о беременности Лилиандиль, Каспиан был несказанно рад. Ну или кто-то подсказал ему о том, что он должен быть рад этому событию. Каспиан не помнил. Людей и иных обитателей Нарнии во время озвучивания этой информации было много, всех нельзя было запомнить. Каспиан и не пытался. Но раз народ радовался, то и он последовал его примеру. Ведь Король всегда отдавал себя своим подчинённым, даже если это и шло вразрез с его потребностями. Смотря на растущий живот Лилиандиль, Каспиан вспоминал о том, что быть счастливым Королём, мужем, отцом очень легко, особенно, если научиться притворяться и лгать. Эдмунд бы не простил ему подобное, но. Его не было в Нарнии уже который год подряд, поэтому Каспиан решил, что ему можно позволить себе создавать видимость того, что с ним всё в порядке. Народ не должен видеть своего Короля подавленным и несчастным. Не в силах больше смотреть на океан и звёзды, Каспиан отвёл взгляд и поцеловал Лилиандиль в макушку. Он выглядел в глазах других спокойным и стойким, готовым в любой момент защищать то, что ему так дорого, готовым отдать жизнь. На самом деле Каспиан еле держался, ему было тошно, больно и невыносимо. Ноша, которую он на себя взял, давила и душила. Он нуждался в откровенном разговоре по душам, но не смел беспокоить Лилиандиль и выливать на неё свои переживания. Каспиан привык утаивать и молчать о том, что его тревожит, однако сейчас он прекрасно осознавал, что так больше продолжаться не может. Он уже делал так раньше, и подобное не привело ни к чему хорошему. Наступать повторно на вилы Каспиан не собирался. Он поклялся, что поговорит с Лилиандиль. Обязательно поговорит. Просто сделает это намного-намного позже. Возможно, что никогда. Привычка молчать до сих пор преследовала его. Приподняв голову и развернувшись лицом к Каспиану, Лилиандиль коснулась своими губами его. Сердце Каспиана молчаливо забилось об рёбра. А океан был спокойным.right by your side forever more. stuck in your side forever more.