Давным-давно там, где поселения на десятки и десятки километров окружали густые леса и бескрайние степи, был рождён мальчик, по воле матери и отца несущий в себе всё самое светлое, что есть в этом мире и за его пределами. Набожные родители его никогда не следовали за тем большинством людей, для которых материальные блага, созданные ими же, имели наивысшую ценность; они жили бедно, но всё же были богаты – богаты духовно. И их это устраивало.
Их дом стоял на отшибе за селением, посреди большой поляны, там, где едва слышны горланящие голоса пьяниц по вечерам и крики оборванцев. Бревенчатый, с покатой крышей он был маленьким и невзрачным, покосившимся со временем, со стороны посмотреть – стены вот-вот сложатся, – но в большем семья и не нуждались.
Когда мальчику шёл шестой год, отец его, от тяжёлой хвори отощав почти до состояния скелета, умер в своей постели, напоследок, изойдя мучительным кашлем, обагрив ту кровью. Мать обеспокоилась, что теперь сын сникнет, придастся безрадостным, мрачным мыслям, и солнечным весенним утром отвела к одиноко растущему вдали от их дома дереву.
То дерево было невысоким, лишь метров на семь или восемь возвышающимся над землёй, но стояло горделиво и непоколебимо, и его ровный ствол с раскидистой кроной готов был принять на себя любые природные удары. Оно не усыхало под палящим летним солнцем, не прогибалось под порывами сильно ветра, не сгорало от уже дважды попавшей в него молнии.
– Смотри, – сказала женщина, не скрывая лёгкой улыбки на лице, прижав одну ладонь к шероховатой коре дерева, а в другой держа ручонку мальчишки. – Мои родители, которые приводили меня сюда, рассказывали, что этому дереву уже несколько сотен лет. Несколько сотен лет оно одиноко стоит в поле, но до сих пор не увяло.
Она убрала руку.
– Так долго стоит здесь? – искренне удивился ребёнок. – Но разве ему не грустно так много лет быть одному, без других деревьев? Разве оно уже не должно было?..
И он, не закончив вопрос, замолк.
«Умереть, – подумала женщина, – он хотел произнести именно это слово».
– Тем, кто увидит это дерево, может подуматься, что оно совсем одиноко. И я так думала, когда впервые увидела его. Но оно вовсе не одиноко.
Она вздохнула.
– Нет? Но как же?..
– Оглянись вокруг. – Мать снова ему улыбнулась. – Медленно покружись вокруг себя и скажи мне: что ты видишь?
Мальчик так и сделал.
– Я вижу… – неуверенно начал он.
– Что же?
– Вижу траву. Вижу далеко впереди много-много деревьев. А ещё, вон там, – ткнул он пальцем вверх, – вижу небо и облака.
– Правильно. А кто летает во-о-он там, – ткнула и она пальцем поднятой руки, сощурившись от солнечного света, – высоко-высоко под небом?
– Это… птицы?
– Верно. И иногда они садятся на ветви этого дерева. Иногда мимо него пробегают зверьки. А знаешь, что всё это значит?
– Нет, – мотнул головой мальчик.
– Это и значит, что дерево не одиноко. И ему совсем не грустно.
– Совсем-совсем?
– Совсем-совсем.
Малыш призадумался.
Женщина встала на колено и положила руки ему на плечи.
– С людьми бывает так же. Иногда им кажется, что они остались совсем одни, потому что… кто-то близкий ушёл от них. Ушёл навсегда. Но даже если так, их всегда будет окружать просторное небо, красивые облака, трава и птицы, осенью – разноцветные листья, а зимой – сказочно красивый снег. Понимаешь?
Мальчик, вспоминая своего отца, ещё живого и лучезарного, молча кивнул.
– Поэтому, – продолжила мать, пальцами поочерёдно касаясь его груди и лба, – и в сердце, и в голове всегда должно оставаться только светлое и чистое. И ты должен помнить, что тебя окружает ещё и невидимая сила того, имя которому Бог. И мы молимся ему каждое утро и каждую ночь, чтобы каждый новый день был таким же светлым, как наши мысли. – Её голос сорвался, и она перешла на полушёпот. – Но иногда Бог заставляет нас преодолевать испытания, чтобы стать ещё сильнее. И каким бы тяжёлым испытание ни было, мы не должны сломаться. Понимаешь меня?
Её сын снова молча кивнул. Он понимал.
Она его ненадолго, но крепко обняла. Потом из-за пазухи вынула небольшой тканевый свёрток, и они с мальчиком повернулись к стволу дерева.
Развернув свёрток, женщина на некоторое время задержала взгляд на небольшом ножике.
– Вот, возьми, – протянула она его сыну, и тот сжал деревянную рукоятку, а она накрыла детскую ручонку ладонью. – Давай мы выцарапаем на дереве символ, и ты поклянёшься в том, что всегда будешь верен Богу, навсегда останешься Человеком и, что бы ни случилось, не потеряешь ни веры, ни человеческого достоинства.
И толстыми линиями они высекли на коре дерева причудливый символ, который любой другой мог счесть за неведомый иероглиф, но для них означающий бесконечную преданность и любовь к Всевышнему и готовность преодолевать любые препятствия, для них ниспосланными Им.
Смотря матери в глаза, мальчишка ожидал сигнал.
– Давай, – прошептала она.
И приложив к вырезанному символу пятерню, опустив веки, он тихо, но твёрдо произнёс:
– Клянусь.
Шли годы.
Мальчик вырос статным юношей, которому уже стукнуло двадцать лет. Но всё так же он продолжал жить с родной матерью. А её годами ранее охватил страшный недуг, из-за которого постепенно отказывали ноги, в конце концов лишив возможности самостоятельно передвигаться. Позже она и вовсе перестала чувствовать тело ниже шеи идо конца своих дней осталась прикованной к постели.
– Это просто ещё одно препятствие, посланное Им, – повторяла они тихим голосом. – Мы обязательно справимся с этим, вот увидишь.
Но с каждым месяцем отчаяние и усталость в ней возрастали – юноша видел это в потухающем взгляде.
– Да, – повторял он в ответ. – Мы справимся.
У них имелся собственный домашний скот – пара коров и курицы, имелся и небольшой огород, поэтому зачастую пропитания вполне хватало. Но временами юноше всё же приходилось выбираться в близлежащее поселение, если вдруг коровы переставали давать молоко, в том числе и в сухостойный период, да из желания или необходимости купить хлеб. И однажды вернувшись после такой вылазки, он обнаружил, что всё – стол, стулья, глиняные горшки и прочая немногочисленная домашняя утварь – в доме было перевёрнуто вверх дном, а мать, чьё лицо оказалось накрыто подушкой, бездыханно лежала под пропитанными кровью простынёй и одеялом. Подняв подушку, он увидел перекошенное лицо с закатившимися под веки зрачками и длинную глубокую рану на шее.
Отказываясь верить в произошедшее, он пытался растормошить женщину, окликал её, старался усадить в постели – и алая струйка проливалась ему на кисти да предплечья, – но та более не подавала признаков жизни.
Рухнув подле неё на колени, он горько и безудержно зарыдал. Сначала его охватила неимоверная грусть, которая слилась со страхом, а после – всепоглощающая ярость. И тогда он решил для себя: если это очередное жестокое испытание, то он его преодолеет. Преодолеет – но только после того, как расправится с тем, кто совершил чудовищное преступление против их духовно чистейшей семьи, против человечности, против самого Бога.
А пока он похоронил мать рядом с деревом, к которому она его давным-давно привела, к которому он потом время от времени возвращался и к которому ещё вернётся.
***
«Я их убил, – повторил себе юноша, невидящим взглядом смотря под ноги, и предрассветная роса разлеталась в стороны под его тяжёлой поступью. – Я их убил, и они сами в том виноваты. Они поплатились за свои грехи. И теперь я готов пройти испытание».
Каждый день, на протяжении полутора месяцев он бродил по ближайшим поселениям, стараясь не привлекать к себе внимание, делая вид, что просто наслаждается прогулкой, хотя от изнеможения мог в любую минуту повалиться наземь, а от преодолённых расстояний стёр ноги в кровь. Он внимательно прислушивался к каждому разговору, что улавливал его слух, пытаясь вычленить хоть какие-то зацепки, что могли бы указать на виновного.
И вот однажды, не в первый раз проходя мимо одного из домов, он услышал, как тихие мужские голоса во дворе обсуждают план будущей расправы над кем-то. Затаившись в кустах, юноша сидел и внимал, и от хладнокровных смакований подробностей по спине его пробежал холодок; он не мог поверить и принять, что только удовольствия ради люди готовились лишить жизней неких беззащитных стариков. Но всё-таки не было доказательств, что эти изверги – те самые, кто убил его мать. В конце концов, их жестокость могла одними только словами и ограничиваться. Однако вскоре мужчины переключились на воспоминание об убиении «старухи-отшельницы в полуразваленном доме», которой они перерезали глотку. И юноша понял, что нашёл их.
Заглянув в щель между заборными досками, он увидел лица – их было двое. Он их запомнил. И уже глубокой ночью, пробравшись в этот дом через окно, лишил их жизни так же, как они – его матери. И напоследок поджёг лачугу вместе с телами.
«Они поплатились за свои грехи».
Вместо того чтобы пойти в свой дом, он направился к одиноко растущему в поле дереву. Опустившись на колено перед его стволом, накрыл шрамированной ладонью символ, высеченный когда-то им вместе с матерью – символ, означающий бесконечную преданность и любовь к Всевышнему и готовность преодолевать любые препятствия, для них ниспосланными Им. Ладонь тут же пронзила жгучая боль, и по древесной коре из-под неё потекли капли крови. Но юноша лишь крепко зажмурился и продолжал сидеть, горюя по покинувшим его родителям, об утраченной вере и тьме, затмившей в нём свет.
***
Спустя сотни лет то дерево так и продолжает стоять где-то в поле. И те, кто к нему подходил, утверждают, что примерно в метре от земли на нём можно разглядеть нечто похожее на неизвестного происхождения символ, словно давно кем-то высеченный. И символ тот то ли краской пропитан, то ли…
