Ночь

Ванда привыкла. Она привыкла к тому, что чувствовала, как жена ворочается в постели. Как она всхлипывает. Как пытается сбросить от себя кошмар. Да, может она и привыкла, но сердце ее не переставало сжиматься. Горячие руки - ее единственная возможность помочь. Слова - ее единственная возможность спасти. Спокойствие, что излучает Ванда - единственная возможность сохранить. Она тихо вздыхает. Не от усталости, нет. Ее никогда не будет мучить гнев на рядом лежащую. Потому что Ванде самой снятся кошмары. Просто не так часто. Просто ей повезло больше. Ко всему проще относиться, когда знаешь - все зависит от глупой удачи. И ее жене не повезло. Просто и глупо. Ее пальцы зарываются в рыжие волосы, проходят вниз. Сейчас любое движение способно разбудить Наташу, так пусть это будет что-нибудь легкое. Конечно, это работает. Она знает Нат вдоль и поперек. Знает страхи, желания, амбиции. Знает достаточно, что бы строить семью. Она просыпается с громким, гулким, полным страха и тревоги вздохом. Почти подскакивает, рыская в поисках пистолета - он убран. Это один шаг ее терапии. Избавиться от постоянной тревоги за семью. Правда в том, что если существуют у человека рефлексы - один из рефлексов Наташи тянуться за оружием каждый раз, когда она напугана. Когда она видит лицо Ванды напротив, когда она чувствует теплую, мягкую постель, когда глаза привыкают к тусклому-тусклому свету, и когда она понимает, что защищена. Ее лицо в слезах. Лицо Наташи в слезах. Слезах страха. Слезах боли. Слезах той, давно забытой версии, которая была маленькой. Беззащитной. Потерявшей всякую детскую беззаботность, блеск в глазах и желание делать открытия. За любые желания бьют слишком сильно. Ванда уже давно знает, что надо делать. Эта сторона Наташи - уязвимая, напуганная, слабая, волнующаяся, не открытая и не узнанная никем и никогда слишком хрупкая. Она держит в своих руках хрустальные слезы, ужасные страхи, темное прошлое, тело в шрамах. Ванда обвивает руки вокруг ее талии так незаметно, так привычно и нежно, что Наташа, сейчас чувствительная и вздрагивающая от каждого движения, не пытается вырваться. Она знает, что ее защитят. Даже если страх - такой глубокий и опасный - ещё здесь. Ванда не причинит боли. Она тянет ее на себя, сокращая сантиметры. Пока их тела не соприкасаются. Ванда смотрит нежно, смотрит любовно и касается своим лбом чужого. Ее руки все ещё на чужой талии. Наташа громко выдыхает. Сколько потребовалось ночей, что бы Наташа - та самая, что десятки ночей даже не будила Ванду - сейчас сама доверчиво прижималась к ней. Сколько потребовалось сил от обеих, что бы она научилась доверять. Что бы Наталья поняла, что не может дарить защиту, не получая того же взамен. Все же, Наташа слишком долго была одиночкой. Она училась жить, жить совместно с самого начала. И делала это ради Ванды. — Ты можешь не говорить, драгоценная. — шепчет Ванда, выдыхая расслабленно и показывая, что тут нет места опасности. Не в их доме. Не в их спальне. Она почти мурлычет. — не нужно. Просто кивай. Ванда улыбается сладко, утешая любовь. Она дает то, чего не было у Наташи так давно. Стабильность, защищенность, избавление от ответственности. За их окном шумит дождь. Ванда осторожно, такими же воздушными движениями перемещает руку на чужую шею, проводя большим пальцем. — Я могу вытереть твои слезы, Наташа?— спрашивает она, одной рукой все ещё придерживая талию женщины напротив. Вытирать слезы в их понимании - полная доверенность, полная уязвимость и уверенность. Это мнение Наташи. И пока ее жена мучается от последствий кошмара, Ванда может принять любое мнение от нее. Лишь бы она улыбалась. Наташа не говорит. Она не любит, когда дрожит ее голос, не любит шептать, задыхаясь от слез. Единственная ее мечта сейчас - быть успокоенной Вандой, убаюканной защитой. Она мечтает о расслаблении и ей неважно, каким способом это будет достигнуто. Кивок. Рука, до этих пор покоившаяся на шее бывшей Черной Вдовы, осторожно утирает слезы. Влага остаётся на пальцах Ванды и покидает бледные щеки Наташи. Их лица - в сантиметрах друг от друга. Ванда слышит сбивчивое, глубокое дыхание, громкое сердцебиение и почти ощущает страх. Она смотрит на Наташу с немым вопросом, осторожно положив руку на губы жены. Будто заранее спрашивая. От нее снова приходит слабый кивок. Ванда льнет ближе и целует в сухие, потрескавшиеся губы. Наташа выдыхает в поцелуй и углубляет его. Она чуть приподнимается на локте, теперь слегка нависая над женой и положив руку Ванде на бок, несильно сжимая. Ведьме хочется мягко посмеяться. И так же сильно хочется плакать. Даже спустя годы вместе ее жена не позволяла себе расслабиться полностью. Даже после минуты уязвимости она старалась сделать вид, что этого и вовсе не было. Поэтому Ванда осторожно кладет руки на плечи жены, прерывая поцелуй. Она едва прикладывая силу, скорее, мягко руководя, укладывает Наташу обратно в постель. — Позволь мне позаботиться о тебе, драгоценная. — вдыхает она, склоняясь над лицом жены и снова кратко целуя ее губы. Наташа тихо и долго выдыхает, а затем берет руку жены за тонкое запястье - там красуется браслет, что ее жена носила не снимая - осторожно подводя ее ниже. Ванда же садится на постели и мягко усаживает Наташу рядом с собой. Она слышит тихий стук сердца жены напротив себя, видит ещё не до конца высохшие слезы и видит неуверенность, которая сковывала Наталью каждый раз, стоило ей утерять инициативу и контроль. Что бы это не было. Для нее отсутствие оных - верная погибель. Которая никогда не случится в присутствии Ванды. Потому что Ванда умеет защищать. И она сделает все, что бы защитить свою жену. Позволь мне… — почти одними губами говорит она, почти мгновенно получая кивок от Наташи. Ванда мягко улыбается, поддерживая без слов. Она может говорить очень и очень много, но знает, что Наталья сама прекрасно рефлексирует все. И знает, сколько сил это отнимает. Поэтому она дарит полную свободу от ответственности, поэтому она отдает всю нежность и прикосновения, что только могут уместиться в ней. Поэтому Ванда осторожно подхватывает Наташу под бедра, усаживая к себе на колени. Мягкий хлопок ночной длинной рубашки подцеплен тонкими длинными пальцами и Ванда нежно тянет рубашку вверх, покуда та на краткий момент не задерживается на полной груди, впрочем, так же застрявши и на голове на краткие секунды. После этого кожа Наташи на мгновение покрывается мурашками. До этого ее согревало одеяло, тонкий слой ткани и Ванда. Сейчас же из последнего лишь их лёгкое соприкосновение ногами. Впрочем, это ненадолго. Видя, что Наталья замёрзла, Ванда притягивает ее ближе, обнимая одной рукой за талию. Вторая же мягко спускается вниз, останавливаясь где-то в области лобка. — Я могу, драгоценная? — почти мурлыкая, шепчет вопросительно Ванда, лбом касаясь чужого виска и проходясь длинными пальцами по спине Наташи. Она может лишь кивнуть, прошептав что-то утвердительное. Наталья доверчиво склоняет голову на чужое плечо, втягивая носом воздух. Аромат благовоний, что ставит Ванда в каждой комнате, духи самой Ванды — корица и вишневый ликер. Правда, сейчас аромат такой нежно-мягкий, едва сохранившийся с вечера. С губ срывается тихий, продолговатый стон, когда Ванда касается ее клитора. Наташа льнет чуть ближе, меняя позицию ног и теперь обхватывая ими торс жены. Она жмется ближе, ищет большего контакта, большего прикосновения к себе. Ванда никогда не откажет ей в этом. Ванда наоборот перемещает руку с чужой талии на шею Наташи, огладив изгиб. Она не просит смотреть на себя, не желает принуждать Наташу хоть к чему-то сейчас. Все слишком сокровенно. Она не так часто показывает свою уязвимость. Поэтому Ванда целиком и полностью ныряет в эти ощущения. Ресницы Наташи мелко дрожат, когда она пытается забыться в ощущениях, пытается сконцентрироваться лишь на удовольствии, а не на воспоминаниях о кошмаре или другом, намного менее приятно опыте в сексе. Возможно, именно поэтому Романофф стабильно раз в месяц или два начала желать самой нежной ласки, на которую только была способна ее жена. Никогда, на самом деле, не высказываясь об этом. Но Ванда слишком хорошо знала ее, что бы не замечать маленькие жесты и знаки. О нет, конечно же нет. В мире был человек, знавший Наташу вдоль и поперек. Впрочем, было бы ложью сказать, что Ванда хоть раз была груба. В ее сознании был, кажется, вполне рациональных страх — она боялась, что Наташа просто не скажет нет, даже если все зайдёт слишком далеко. Она до сих пор училась останавливать дискомфорт и боль на самом зачатке этого, а не дожидаясь, пока все выйдет за пределы того, что она способна вынести. Это был второй шаг ее терапии. Она чувствует, как ее жена напряжена. У Наташи проблемы с расслабленностью на постоянной основе, а не только в сексе. Ванда хочет ласково направить, хочет помочь, если это возможно. Они меняют позу. Короткие перерывы между раззадоривают Наталью, а ещё не дают утонуть в собственных мыслях, полностью абстрагируясь от любого удовольствия или любых других ощущений, что изредка происходит с ней. Она подкладывает одну из плоских подушек себе под живот, приподнимая ягодицы. Щека ее соприкасается с белой простыней, пока Ванда, располагаясь рядом и приподнимаясь на локте, вновь опускает большой палец на клитор, а указательный и средний вводит во влагалище жены, медленно и в такт двигая ими. Наташа издает что-то похожее на всхлип, поддаваясь бедрами на встречу. Безусловно и точно чувствуя темп. Она никогда не была громкой в постели, поэтому пыталась показать свое удовольствие другими способами. Ей хотелось быть такой же абсолютно нежной к Ванде. Максимофф тихо и удовлетворенно выдыхает, склоняя голову к уху жены. Она мягко перед этим целует ее висок, видя закрытые глаза супруги, ее слегка напряженные губы и трепещущие ресницы. — Я люблю тебя, драгоценная. Ты можешь расслабиться. Не думай ни о чем. Ты в безопасности. Ты свободна, ты желанна. Я люблю любые твои реакции. Я приму все, драгоценная. Ну же, расслабься для меня. — шепчет она. Сердце Наташи, кажется, пропускает удар. Она концентрируется на сладком голосе и приподнимает голову, направляя ее в сторону Ванды, все ещё не разомкнув глаза. — Поцелуй меня. — просяще шепчет она, а затем чувствует на сухих губах чужие. Наташа цепляется за простынь рукой, а затем тихо стонет, когда пальцы Ванды входят особенно глубоко. Она тянет руку к Ванде и та мгновенно понимает, вновь меняя их позу. Они обе лежат на боку, соприкасаясь лбами. Ванда сладко улыбается. Наташа открыта, близка и доступна. Она может целовать-целовать-целовать ее шею, губы, нос, щеки, ключицы. Ванда круговыми движениями массирует клитор Наташи, а затем мягко тянется к ней губами. Они целуются медленно, растягивая все ощущения и удовольствия, что только способна дать эта ночь. Наташе требуется ещё достаточно времени, что бы оттаять в руках жены. Что бы наконец почувствовать полную безопасность. — Я уже скоро… — шепчет она, чувствуя, как сильно бьется сердце в груди. Оргазм ускользнул от нее уже два раза. Ей хочется почувствовать пик. Ей хочется этого прямо сейчас. Ее лоб покрывается испариной, а стоны-всхлипы все более частые, пусть все такие же тихие. Ванда убирает прилипшую прядь со лба Наташи, желая улыбаться сладко-сладко. Потому что все вокруг было таким…Желанным. Все было идеально. Это было то, о чем они мечтали и к чему шли. Наташа поддается бедрами на встречу ещё пару раз, надавливая на руку жены и заставляя ее сильнее надавить на собственный клитор и ввести пальцы глубже. … Она доверчиво утыкается лбом в ключицы Ванды, издавая тихий вздох. Ее ноги, кажется, слегка трясутся, а бедра липковаты из-за смазки. Ванда лежит на спине, переводя дыхание и прижимая ее за талию к себе. Она опускает ресницы на спокойную, изнеженную и приятно уставшую Наталью и на губах Ванды играет легкая улыбка. Ее рука тоже перепачкана в смазке жены. — Думаю, нам стоит принять душ. И спать дальше, драгоценная. Завтра будет новый день.