***
Военный джип современной модели подъехал к высокому роскошному зданию. Из него вышел легко, не по погоде одетый мужчина средних лет с длинными белыми волосами и грубо захлопнул дверь. На нём были только широкие светлые штаны от военной формы, заправленные в чёрные берцы, и чёрная майка поверх рельефного торса. Перед тем как выйти, он взял с правого сидения свой мятный молочный коктейль, который купил из вежливости в кафе рядом с автосервисом, когда ему предложили приобрести напиток, пока на автомобиле ставили зимнюю резину. — Вот и пришло время увидеться снова, мой дорогой ненавистный Ода, — произнёс месье Жид, подняв взгляд в густоту набежавших туч, предвещавших сильный дождь. Ясное утро очень быстро оказалось омрачено поднявшимся ветром и запахом сырости. Это был один из ароматов передовой линии для него… Андре молча зашёл в подъезд, благо находились дураки, которые двери оставляли открытыми, поднялся на лифте на предпоследний этаж. Разыскал взглядом нужную квартиру, затем резко постучал сапогом в наглухо запертую дверь. На его лице была видна усталость и появившиеся морщины. Всё же жизнь нелегального солдата тяжела, хоть и довольно прибыльна. Однако другой у него никогда не будет. Он не оставлял попыток умереть, но ни одна из них не увенчалась успехом, что позволило «фантому» просуществовать ещё почти восемь лет. Андре начал злиться на игнорирование его стука, поэтому шансов у Оды остаться невредимым стало меньше за его ожидание. — Открой замо́к, я знаю, что в такую рань ты точно не свинтил никуда, — злобно процедил Жид и наконец услышал шаги за дверью. Ишь ты, его визит заставил Его Темнейшество (ещё один псевдоним Сакуноске) отвлечься от «великих дел» и пойти ему отпирать. Какая нелепость! Француз лишь сделал ещё пару глотков сладкой жидкости. Ода проворачивал ключ не глядя, зная точно, кто стоит снаружи, поскольку к нему никто другой никогда не мог прийти. Сакуноске даже не выписывал на дом газет, а за посылками сам ходил на почту. Питался знаменитый автор Канады исключительно в ближайших к месту жительства кафе и ресторанах, никогда не заказывая ничего домой. Просто не хотелось показывать незнакомым людям даже коридор своей квартиры, так как вынести оттуда всё равно было что. Писателя целыми днями преследовал страх быть обокраденным, либо же –попасться в руки бывших коллег, а также сотрудников спецслужб, которые будут рады поквитаться с тем, кто давно числился мёртвым, а так они все смогут избавить мир от заблуждений. Земной шар большой, но и одновременно очень маленький. Могут найтись те, кто захотят спросить с него за прошлую жизнь по полной программе. Как будто Жид пришёл сюда не за этим… Андре вернулся сюда, чтобы яростно и долго ненавидеть его. Обожать его ненависть. Сакуноске открыл засов и дёрнул за вечно заедавшую ручку входа, благо сегодня она не заглохла, сохранив в целости входную дверь и жизнь хозяина. Его потухший взгляд встретился со взором красных, таких же уставших, но более выразительных глаз. Секунд пять мужчины неподвижно стояли и смотрели друг на друга через порог, а затем Жид вынул из кобуры скорострельный современный пистолет, наставив его на того, кто однажды вынудил его остаться в этом мире. — Какие люди — и без охраны! Опасное нынче дело, Сакуноске! — Лицо Андре искривила немного безумная ухмылка, он держал писателя на мушке, параллельно попивая коктейль. Ода был в замешательстве. Его одолели противоречивые чувства. Этот человек являлся тем, с кем даже с помощью дара не будешь в безопасности. Он мог действительно взять и наконец застрелить его, но в то же время это могла быть обычная провокация. Безусловно, Андре был хорош тем, что Сакуноске знал его как свои пять пальцев, но в то же время никогда не понимал его истинных намерений. А вот направленный ствол вообще заставил романиста оказаться в двустороннем эмоциональном омуте. Да, он боялся смерти, но одновременно желал, чтобы солдат всё же пришёл за тем, чтобы её подарить. Его буквально убивало собственное бессилие. Ода желал, но не мог продолжать роман, а значит, пуля во лбу, возможно, пробудила бы в последний миг жизни нужные строки. Не так важно, что мужчина не сможет дописать своё произведение. Ему было бы всё равно. — Зачем ты приехал сюда? — всё же спросил писатель, догадываясь, что он не собирался стрелять в него, хотя вполне возможно, что Жид ожидал его последних слов. — Вернуться к истокам прошлого, конечно… — равнодушно ответил Андре, после чего убрал оружие обратно в кобуру. Он даже не спросил разрешения войти, просто с небольшой грубостью оттолкнул хозяина квартиры в сторону, проходя внутрь, даже не удосужившись снять грязные военные берцы. Зачем ему утруждаться наклоняться и развязывать шнурки, стягивать обувь? Чтобы Оде полы не испачкать? Вот ещё! Тем более, что их не мыл никто как минимум несколько месяцев. — Твои волосы…– тихо произнёс Сакуноске с насмешкой. — С каких пор у тебя появилась чёлка? Знаешь, не думал что скажу это, но тебе идёт. — С незапамятных времён, как ты пропустил всю жизнь, — так же мерзко и насмешливо произнёс мсье Жид. Он поставил пластмассовый стакан на столик в коридоре, проходя в гостиную, дурно пахнущую вишнёвым ароматизатором, который добавлялся в дешёвые сигареты Оды. Окинув взглядом жуткий бардак, мужчина достал из своей пачки сигарету относительно неплохого качества и поджёг её, кинув спичку в пустую бутылку из-под минеральной воды, в которой скоро и грибок появится, ведь жидкости на дне немного осталось, да и условия подходящие. — Пожалуй, ты прав… — устало ответил Ода, не зная, как дальше продолжать разговор. Он действительно «прожёг» многие месяцы жизни впустую за спиртом, марихуаной и сигаретами «Chapman» с вишней. Спрашивать, как дела у военного, не стоило, ведь раз он вернулся живым, то всё ужасно. Но если подумать, посмел бы он оставить человека, который вернул ему интерес к жизни, ещё больше сбив с истинного пути? Конечно же нет, ведь спокойная рутина Оды станет французу посмертным проклятием и беспокойством, если, конечно, призрачная форма после конца существовала. — Я редко совершаю промахи, Ода, а также неплохо тебя понимаю, — уже чуть бодрее произнёс наёмник, выпуская облако дыма. — Тебе нужны мои услуги, не так ли? Я всегда готов помочь — не по доброте душевной, естественно. — Да, есть заказ. Через месяц мой главный конкурент выпустит книгу, а я уже понимаю, что это будет если не бомба мирового уровня, то точно «магнит» для моих поклонников. Если этот роман выйдет, я пропал. В папке на подоконнике вся информация про этого человека. — Я могу заняться им в любой нужный тебе день за пятнадцать тысяч долларов. На две тысячи цена выше, уж извини, всё подорожало. Контрактов много, соответственно, стало больше желающих заказать своего врага именно у меня. — Я всё понимаю, Жид. Мне нужно как можно быстрее избавиться от него, но чтобы всё было тихо и не навело лишнего шороха. — В этом можешь на меня положиться, Сакуноске. Уже завтра утром никто даже не вспомнит об обещанном выходе головокружительного романа, а его автора сам Господь не отыщет, — со спокойной улыбкой ответил Андре, на что заказчик бросил ему в руку пачку купюр номиналом в сто долларов, которая ждала своего часа в ящике стола, закрывавшегося на кодовый замок. — Здесь под расчёт, можешь не пересчитывать, — отвечает писатель, всерьёз переживая за то, что в скором времени у него уже может не оказаться и двух тысяч на свои нужды. Он платил Андре, боясь, что делал это в последний раз, держа в руке такую сумму наличными. Ода уже пережил период, когда деньги его не сильно волновали, сейчас же он буквально ежедневно боялся разорения. Давно умерла душа пацифиста. Тёмный Романист готов отдать валюту за чужую смерть, замарать руки в крови ради подробного описания убийства, а также принять награду за исполнение грязного дела. Некоторые бы осудили все эти вещи, да вот только руки его в крови таких же грешников, как и он сам. Во всяком случае, рыжеволосый отныне никогда не считал себя добродетелем. Жид даже не собирался слушать Оду, зная, что тот всегда норовил усыпить его бдительность, тем более, откуда ему было знать о поднятии цен? Дар может предвидеть только опасность, но никак не подлинность или количество бумажек под канцелярской резинкой. Но, вопреки его ожиданиям подставы, денег в пачке оказалось ровно пятнадцать тысяч, и всё настоящие. Наёмник решил проверить на просвет каждую из них, потушив окурок о ближайшую стеклотару на столе и вбросив его туда же. Андре с отголосками душевной теплоты засунул согнутые деньги в карман штанов, снова убеждаясь в непоколебимой честности Оды. Всё, новый заказ есть, теперь можно и поговорить с потенциальным клиентом. Деловая привычка, не больше. Всегда во время диалога можно узнать тонкости натуры человека и найти к нему индивидуальный подход, сколько раз он бы не пользовался услугами «Фантома». — Как вообще идут дела на свободном пути от Мафии? Ты три года воевал вместе со мной в конкретной заднице ради создания сборника рассказов об истине военной жизни. Он оправдал твои ожидания? — И с какой целью интересуешься, Андре? Разве тебя так волнуют мои успехи или неудачи в творчестве? — Допустим, что да, потому, что я тоже прилично вложился в твою «графоманию», и мне там тоже причитается. — Знаю. Будут тебе деньги в двукратном размере, когда я выберусь из этой пустоты. У меня нет дельных мыслей уже долгое время. Никак не могу закончить книгу, которую начал сразу после той, ради которой ушёл воевать. Может быть, ты найдёшь выход из этой ситуации? — Мне даже не нужно его искать, Сакуноске… — хрипло, но тихо произносит военный, после чего слегка скалит зубы… — Ты или тебя — вот главный вопрос. Разумеется, Ода прекрасно понимал, что он имел в виду. В самом своём аморальном значении Жид предлагал ему плотскую близость. Андре всегда понимал, когда с ним нужно заняться «любовью», когда — сексом, а когда — просто оттрахать до дрожи во всём теле или самому спустить брюки, наклонившись над столом. Они так проводили долгие годы и холодные вечера в лагере на передовой. Презрительная нежность или грубость с обожанием всегда были «панацеей» и спасением в пучине отчаяния. Это дарило Тёмному Романисту жажду жизни, а французу лишь ненадолго помогало развеять скуку. Они оба были опустевшими, и это сводило с ума до дрожи в руках. — В этот раз, пожалуй, лучше взять меня… — Ода поднял на него взгляд, в котором уже не было того горячего пламени, что вспыхивало каждый раз в юности при таком пикантном предложении Андре. — Или же за это требуется доплата? Бывшего Имитатора позабавило такое высказывание оппонента, но он решил ответить на него, следуя «профессиональной» этике: — Это уже на твоё усмотрение, но я не против небольшой символической платы за время пребывания твоей музой. Твой энтузиазм вернётся назад, следует только хорошенько вытрахать из извилин всякую дурь, которая не даёт тебе нормально работать. Обсудим условия? Из-за этого Андре для него был просто идеальным, ведь он никогда не отходил от соглашения, которое обговаривалось перед близостью ради творчества. Все книги Тёмного Романиста носили самое высокое возрастное ограничение не из-за строгой цензуры и пары сцен убийств, а действительно заслуженно. Его описания главных пороков и табу большинства людей даже могли повредить психику неподготовленных читателей. Его Темнейшество потерял право писать счастливые и светлые истории. Нигде не описывались любовные линии, повседневные события и благополучный исход. Нет, последнее всё же иногда встречалось в его произведениях, но если такой конец действительно был ожидаем в реальной жизни. — Будь как можно грубее в этот раз, Жид. Можешь вытворять со мной всё, что пожелаешь нужным: причинять боль, но в пределах разумного, брать во всех позах и куда угодно — хоть в рот, хоть в задницу, закончи в меня — сегодня позволяю, ведь я твоя жертва, твой заклятый враг. Я наконец-то понял, что мне нужно для продолжения сюжета — внезапное изнасилование главного героя. Это низвергнет его в пучину боли и сожалений, но жалости у читателей такой поворот событий вызвать не должен. Он у меня сам — ужасный убийца и совратитель, сломавший много жизней. Такой же, как и я – порочный человек. Андре с упоением вслушивался в каждое слово рукописца греховных книг, смотря в его глаза, которые горели ненавистью на грани безумства и обожания. Он не стал ничего говорить –согласен он с его желаниями или нет, ведь лучше всего сейчас подходили только действия. Неожиданные и дерзкие. Ода от боли выгибает шею после того, как Жид хватает его за рыжие спутанные космы, среди которых, будто поливка поверх жареного стейка, созерцали седые блестящие пряди, и грубо нагибает над рабочим столом. Он встаёт с дивана и кричит, вытаскивая ремень из брюк: — Мерзкий мальчишка, не умеющий даже метко стрелять, знаешь ли ты, зачем я давал в долг на издание твоей первой книги?! Тело Сакуноске после его вопроса пронзила волна страха, вызванная пробудившимся вновь инстинктом самосохранения, а мозг — удовольствие и предвкушение, ведь его Враг уже, как и всегда, начал оправдывать его ожидания. Он решил начать включаться в его игру и ещё больше выводить месье Жида из себя: — И зачем же? Не уж то из жалости или в надежде искупить свою вину передо мной? — лицо Саку искривила мерзкая ухмылка на грани сумасшествия. — Это было для того, чтобы…– практически спокойно произнес наёмник, сделав театральную паузу и резко стянув гладкие, до безвкусия гламурные тёмно-синие штаны бывшего, но так и не ушедшего в добродетель мафиози, — доказать, что твоя «графомания» — полнейшая, не нужная никому груда хлама! Ода молча «проглотил» оскорбление его главной жизненной цели. Вмазать ему в глаз Саку ещё успеет. Сейчас это только разогревало его пыл. Писатель в предвкушении улыбался, повернув голову на девяносто градусов, дабы Жид увидел его похабное выражение лица, да вот только пощады сегодня ему не видать. Внезапный удар ремня по правой ягодице заставил мужчину зашипеть от боли и вжаться в стол. — Твоя инициатива в передаче полной доминации над собой мне по душе. Тебя давно следовало хорошенько наказать за все эти беспробудные пьянки, — с этими словами Андре снова хлестнул Оду ремнём, на сей раз по пояснице. Новая волна боли заставила мужчину закричать, а его желание опохмелиться — отступить на второй план. Жид только начал своё дело, а его уже хотелось прикончить обожанием за такие сильные удары. Военный рассмеялся и начал грубо полосовать писателя железной бляхой, вырывая из него всё новые вопли страданий. Он был единственным, кто знал, что к тридцати годам Его Темнейшество приобрёл статус мазохиста, и среди того, что они вместе перепробовали, это было не столь жуткой процедурой. Более того, Сакуноске знал верх блаженства для поклонников унижений и боли: секс с тем, кого ты больше всех в мире ненавидишь — вот где блажь для тех, кто тащится от своих истязаний. Нет ничего запретнее и слаще, чем теряться в чувствах к такому негодяю. Быть посредине, меж двух огней ненависти и сумасшедшего обожания. Земли и неба. Создать сбой мозговой программы. Стать выше всех полноценных людей.***
Крики Оды становились всё сильнее, и Жид понял, что хлестать его дальше просто бесполезно. Он отвесил ему около тридцати ударов, но разум писателя был всё так же заполнен вакуумом недопониманий. Если Андре продолжит пороть его, то просто исполосует кожу в кровь и заставит рано или поздно отключиться. Нет, эту затею следовало оставить и найти что-то другое. «Тесные врата» были в помощь. С помощью дара можно было увидеть реакцию распутника на новые выходки Андре. Он перебрал несколько возможных вариантов: затушить бычок об руку, разбить бутылку о рыжую макушку, засунуть её в задницу почти насухо, — но всё было не то, поэтому Жид выбрал самый неожиданный и действенный вариант… — Моё желание тебя пристрелить никуда не исчезло, Сакуноске, — полным энтузиазма голосом произнёс наёмник и приставил ко рту Оды выхваченный из кобуры пистолет. Мужчину вмиг захватила игра Андре, и он провёл языком по дулу довольно редкой модели. Месье Жид тут же, времени не теряя, впихнул ствол в полость до самого спускового крючка. Белокурый надеялся, что это хоть как-то заставило бы младшего развратника испугаться и вызвало нужные эмоции, но каково же было его удивление, когда рыжий бесстыдник начал насаживаться на оружие ртом, который за пару лет уже и забыл о своём предназначении. Слюны на стволе было просто в изобилии. Это натолкнуло Андре на новую дикость. Но сначала следовало подарить «очаровательному» Романисту его горячо любимое ощущение страха перед смертью. Он был опытным стрелком, поэтому знал тот самый предельный миллиметр… Жид потянул за спутанные пряди и начал медленно давить на курок, расположив колено между ягодиц любовника. Пара секунд, и послышался характерный щелчок снятия огнестрельного оружия с защиты. В теле и разуме Саку тоже всё изменилось. Пускай старший и не видел его выражения лица, но мог поспорить, что его глаза впервые «ожили» за всё время затишья, прячась за прямоугольными стёклышками. Писатель тихо, но ярко застонал от удовольствия, будто полностью принимая свою участь. Он закрыл глаза и обернул язык вокруг носителя верной гибели, насколько это позволяла физиология, выгибая спину. Военный недолго наслаждался безумным азартом Оды и резко вытащил пистолет. Он чуть было не сломал ему два передних зуба, но, «к счастью», только рассёк губу до крови и оставил царапину на языке. — Мгх! — застонал Ода, прикладывая пальцы правой руки к повреждённой губе, — теперь курить будет больно какое-то время… Но это было великолепно, Андре… Солдат его даже не слушал, ведь его взгляд был приковал к вынутому изо рта писателя пистолету, ствол которого был обильно покрыт вязкой слюной и немного — кровью. Его тогда посетило много мерзких и интересных мыслей. Но зачем думать, когда их можно воплотить в жизнь?! Нужно просто схватить дорогого противника покрепче за волосы и сотворить с ним желаемое — просто вонзить ствол в задницу до упора. Грубо, глубоко, беспощадно, сногсшибательно! И Жид его вставил, держа Сакуноске свободной рукой за грудь. Холодное железо никогда не сочеталось с нежной кожей человека, поэтому оно обожгло нутро не меньше, чем если бы он был нагрет на солнце. Входил пистолет с трудом, ведь младший долгие месяцы не способствовал сохранению растянутости «скучавшей» задницы. Ода анализировал свои ощущения и наконец понял чувства своей жертвы на страницах книги. Мстящий будет делать с ублюдком то же, что и Андре с ним. Поставит негодяя раком и будет насиловать пистолетом или другим предметом из металла — это неважно, главное, чтобы это произвело достойное впечатление на читателей. Они возрадуются… А как тащился от такого разврата Его Темнейшество — невозможно описать словами, ведь его любовник начал свободно двигать пистолетом (благо смазки хватало) и касаться его изголодавшейся по прикосновениям хоть чего-нибудь простаты. Целую жизнь назад его последний раз хорошо драли… Оду аж тоска пробрала. Существовало между ними негласное правило, которое гласило, что только Андре имел право наслаждаться его телом. Да и никто другой не смог бы правильно им распорядиться. He will forever remain a Phantom of the Heart for the Dark Romanist.***
Из задницы Сакуноске Жид вытащил оружие уже осторожнее, стараясь её не повредить. Ему ещё предстояло хорошенько отыметь мерзкого засранца, да так, чтобы его крики и стоны услышали все соседи. Оба уже были на пределе, у Андре крепко встал на исполосованную задницу писателя, который так и ждал, пока его заново научат послушанию. Промежность уже достаточно растянута, чтобы принять член старшего внутрь, но для большей уверенности можно ещё и своей слюны добавить. Беловолосый же принял другое, более извращённое решение — использовать кровь Оды для замены смазки, заодно заставить его вновь почувствовать себя не иссохшим источником души. Пепельные пряди упали военному на лицо, он стиснул челюсти, вспоминая все его обиды на мужчину под ним. Как он однажды ушёл, оставив его в живых, втянул в индустрию писательства, задолжал деньги… Мсье вынул штык-нож и, скаля зубы, полоснул острым лезвием по правому бедру Романиста. Он извлёк из нутра своего недруга не простой стон от боли, а натуральный истошный крик. Оставалось немного для прихода «в норму» рассудка Саку. Порез не был широченным, но достаточно глубоким, поскольку Жид остановил лезвие и слегка на него надавил. Металлический запах ударил вояке в нос, когда он вытащил нож и поднёс его ко рту. Хотелось попробовать на вкус, так манил этот рубиновый блеск… Нет, нужно размазать по промежности, пока не свернулась! Но Андре проиграл себе и коснулся крови на стали кончиком языка. Как и всегда — омерзительно сладкая. Наёмник положил руку на кровоточащее бедро Оды, который на мгновение предположил, что это — милость с его стороны и что он пытался «защитить» рану, но… — Нет! — закричал уставший стоять раком любитель извращений с жжением в ноге, но было уже поздно: два пальца Андре проникли в рану, заставляя его потеряться от жгучей боли. Господи, этот ублюдок растягивал её изнутри… — Прекрати, это уже край! Ты зашёл слишком далеко! — Наконец-то, я знал, что это твой предел, Сакуноске, — произнёс француз и ввёл в задницу писателя окровавленные пальцы. Господи, он знает о нём даже такое! Боль в бедре стала немного притухать, но Сакуноске едва мог стоять раком на ногах. Жид любил не только когда Оде было хорошо, но и когда ему было ужасно. «В пределах неразумного» было бы тогда, когда Андре заменил бы пальцы в заднице на нож. Но он не станет так поступать с дыркой, которую приятно потрахать целой и узкой. Поэтому военный вынул пальцы из неё и заменил их своим измотанным ожиданием возбуждённым членом. Ода вздохнул от смешанных чувств: ему хотелось, чтобы противник вытрахал из него последние силы долгим соитием, но в то же время хорошо было бы, если бы он закончил быстро и бурно. Разумеется, это не младшему решать: Жид вламывался в его тело с бешеной скоростью, постоянно задевая простату, поэтому изголодавшемуся писателю только и доводилось стонать, всё ярче выгибая спину. Тёмный Романист оказался на той самой границе чувств, которую так долго искал, хотя хотел совокупиться чисто для возвращения музы. Черта боли и удовольствия, разрывающая разум — это именно то, что он хотел ощутить. Ода сошёл с ума, но по-своему. Фантом с белыми волосами, которые падали на лица обоих, человек, заставивший его навсегда разочароваться в Осаму, который ненавидел свою неполноценность — был сейчас особенно похожим на тёмного ангела из чистилища. На дьявола его личного рая. — Андре!.. — его имя писатель произнёс хрипло, из последних сил и даже немного разочарованно за секунду до того, когда их обоих наконец забрал мощный и безумно яркий оргазм. Сакуноске оказался действительно между мирами, в то время как солдат навалился на его тело, вдавливая в стол. Впервые в жизни Тёмный романист не ощутил себя в своём теле. Порезы, кровь, обрывки мыслей, шприцы, бумага, ожидание, свет, импульс, озарение, бездна и звёзды — всё это и есть сущность загадочного непонятого гения современной литературы. Ода пришёл в себя от того, что Жид ударил его по щеке. Ну разумеется, ведь они друг друга всё ещё не простили и никогда этого не сделают. Если станут «товарищами» — всё потеряют. Стекавшая струями сперма свидетельствовала о том, что Андре тоже ждал заветного часа, чтобы наконец жёстко спустить в тело собственной рыжеволосой бестии. В этот раз семени было очень много. Столько, сколько бывает после долгого и томительного воздержания. — Ублюдок… — прошептал беловолосый мужчина, вытаскивая член из задницы автора историй с его прототипами. Саку развернулся и устало опустился на диван. Он не придумал ничего лучше, чем обработать рану остатками виски и замотать её оторванным рукавом шёлкового халата. Дерьмово, но сойдёт. Время обратиться в клинику ещё будет. Андре даже не «обменялся с ним слюной» на прощание, скорее всего потому, что предпочёл отказаться от бонуса в виде привкуса перегара, химической вишни и такой омерзительной для него конопли. Ода снова больше не собирался смотреть в сторону Андре, получив необходимую дозу пробуждения. Мужчина устало упал на диван, железно решив с этого дня начать новую жизнь и отложить зависимости «на чёрный день». Сакуноске себя прекрасно знал и понимал, что до конца не бросит ни курить, ни марихуану. Француз ушёл, громко хлопнув дверью и как всегда не попрощавшись. Он оставил в его квартире свой напиток, который будет стоять на столике до тех пор, пока не начнёт вонять. На него просто не обратят внимание, ведь Саку начнёт беспробудно работать над романом, используя полученные данные. Он, как и всегда, станет хвататься за возможность раскрутиться и попасть на пьедестал великих авторов современности, дабы заставить выть от досады и радости одного человека в этом мире — его заклятого противника Андре Жида.