Смена

      — Что будем с ней делать? — спрашивает Джинкс, рассматривая очень похожую на прибор Экко штуку, которую она достала практически буквально из недр Земли.       Ни Майло, ни Клэггер наконец-то не отвечают, и ей приходится разбираться самой. Там покрутить, здесь потуже затянуть — прибор не двигается и не реагирует, будто не является рабочим. Горит только одна зелёная лампочка, с другой стороны такая же выключенная, и заряд портативной молнией её не пробуждает. Джинкс даже не может разобрать её и посмотреть на внутренности, а потому кидает в дальний угол своего убежища и почти забывает. Почти. Потому что когда её дом навещают Экковские Поджигатели, Джинкс может до мельчайшей гайки сказать, что они подвинули или украли.       Находится эта штука очень легко — её будто навещает само прошлое в лице слишком энтузиастического Экко собственной персоной, когда они сталкиваются на крышах украшенного цветными светлячками города. Поначалу Джинкс даже думает, что у неё новые галлюцинации и отмахивается от него, как от туманного призрака скорого Рождества.       — Хватит меня равнять на свои фантазии и послушай.       Он одёргивает её резковато, но не слишком сильно, чтобы можно было пожаловаться. Тем не менее она сморщивает нос и тянется к пистолету. Экко вскидывает руки. На приборе горит одна зелёная и одна красная лампочки.       — Как ты её включил?       — Прикосновением.       Джинкс фыркает.       — Да ну?       — А ты как свою тогда включила?       — Она уже горела.       Экко недоверчиво поднимает бровь. По всей позе можно подумать, что он собирается укрощать непредсказуемого хищника: руки выставлены вперёд, ноги в боксёрской стойке, из которой и нападать удобно, и уворачиваться, отпрыгнув в сторону, а глаза следят за её движениями. Это почти весело. Почти, так как блеск в его взгляде слишком нездоровый для типа вменяемого человека.       — В любом случае, давай проверим.       Он лёгким движением кидает ей прибор, который ровно до момента прикосновения к ладоням Джинкс горит двумя красными огнями, затем — одним зелёным. Не тем, который светился у Экко в руках. Джинкс, не моргая, смотрит на прибор, потом на Экко.       — И?       — Он работает, только если мы к нему вдвоём прикоснёмся.       — Зачем? — Джинкс делает шаг назад.       — У меня есть только теория.       — Из-за схожести с твоим собственным?       — Ну, да. А ещё на нём инструкция.       Джинкс тут же метает взгляд на неизвестную штуку, вертит так-сяк, находя что-то похожее на маленькие буквы, и присматривается «Будущее ли, прошлое — стоит двоим пожелать, и они встретят Новый год в другом времени». Звучит, как сказка, хотя Экко своими изобретениями доказал, что путешествовать в прошлое можно. Просто одно дело несколько секунд, другое — год. Или больше. Или в будущее.       Джинкс сжимает машину крепче. В голову забирается нехорошая мысль.       — Ты поэтому здесь? Чтобы её использовать? — говорит почти отчаянно, что неожиданно для неё самой, но мальчик-спаситель этого, похоже, не замечает. Джинкс в принципе понимает, что он смотрит на неё теперь как на Паудер когда-то — мечтательно, светло, изучающе. Её передёргивает.       — Конечно. С ней столько всего можно сделать…       — Зачем? И так нормально.       — Вернуть прошлое, например.       — И пережить всё заново?       — Нет, конечно. Мы можем изменить его.       — А если в результате этого исчезнем?       — Ну и пусть, если это поможет остальным.       Джинкс делает ещё шаг назад, подальше от Экко. В его глазах — лихорадочный блеск, руки тянутся к ней, как у верующих к иконе, и слегка дрожат. Он в отчаянии? В возбуждении? Боится, что упустит свой шанс?       — Думаю, они и так неплохо живут.       — Могут лучше.       — А если не могут?       — Сделаем так, что могут. Придумаем что-нибудь.       — Давай без меня.       Джинкс отходит настолько далеко, насколько позволяет стена, и кидает устройство обратно. Экко ловит его и выражает понятную, в отличие от прошлой, эмоцию — замешательство. Джинкс бесконтрольно улыбается.       — Оно сработает только с тобой.       — Уверена, гений, ты что-нибудь придумаешь.       — Но это же так просто — просто прикоснуться и всё!       — Что «всё»?       — Меняй прошлое, как хочешь. Мы можем сделать его лучше.       — Не можем.       — Только одно касание, и нет ни войны, ни голода, ни…       — Не хочу.       — Упрямица.       — А ты — псих.       Они смотрят друг на друга несколько секунд. Экко — мимо неё, в те времена, где они ещё были детьми и не знали ни воровства, ни миротворцев, ни Хекстек.       — Да как ты не понимаешь…       — Нет, это ты…       — Мы можем всё исправить!       — Я не хочу ничего исправлять! — кричит Джинкс и закрывает глаза ладонями. Потом стонет и трёт изо всех сил. — Не хочу.       — Совсем? — удивляется тихо Экко, сжимая в руке артефакт. — Даже Вай? Даже Силко?       — Не начинай, — сипит она. — Лучше в будущее. Да, в будущее! — смеётся. — Там наверняка пони, радуга и нет деления на верхний и нижний город.       — Почему ты не хочешь изменить прошлое?       — А тебе это зачем? — она вскидывает голову и почти шипит. — Хочешь родителей спасти? Или того старика? Или остановить войну — что?       — Да что угодно лучше, чем то, как мы сейчас живём!       — Да что ты? — она подскакивает, стремительно забирает машину. Настолько, что он не успевает среагировать — или просто не реагирует, слишком занятый своими бредовыми идеями. — А откуда ты знаешь, как мы будем жить иначе, м? Если никто не перейдёт мост, если Вандер останется жить, если я с ума не сойду? — она потрясает ею в воздухе.       — Они хотя бы будут жить с нами, а ты не будешь хотеть взорвать всё к чёртовой матери!       — А мне нравится! — выплёвывает она и оттягивает руку подальше, чтобы он не забрал. — Мне нравится эта пустота без вечных приблуд в башке, мне нравится слышать только звон в ушах и доводить Севику и миротворцев до белого каления, нравится! Откуда ты знаешь, что я не умру, если не будет войны?       — Я…       — Откуда ты знаешь, что сам станешь таким же, если не появится Силко?       — Джинкс…       — О, хотя бы зовёшь по имени! Как мне быть уверенной, что и ты, и Вай останетесь жить не смотря ни на что, если воспитывать нас будут по-другому?       Он молчит и, кажется, первый раз её по-настоящему видит. А у Джинкс перед глазами фиолетовый туман и желание выкинуть артефакт в глубочайшую пропасть. Пусть этот оболтус теперь хоть поймёт, почему ему вечно мешают либо построить свою машину времени, либо сделать её достаточной мощности.       — Ты же понимаешь, что я всё равно этого добьюсь? — звучит тихо и совсем не угрожающе, а как-то… печально.       — Зачем?       — Тебе не понять.       — И почему же? Думаешь, у меня мало тех, кого бы я хотела вернуть к жизни?       — Нет, но…       — «Но» что? Я рада, что они мертвы? — смех вырывается сам собой. — Я довольна всем, абсолютно всем, что происходило, потому что безумна? — теперь его очередь отступать, её — идти вперёд. Он знал, на что шёл, заходя в клетку ко львице. — Ты дальше своего носа ничего не видишь, только и знаешь, что вечно смотреть в прошлое да горевать о том, чего уже не изменить!       — Его можно изменить! С помощью этого устройства, — он кивает на машину у неё в руках. Продолжает гнуть свою линию.       — Ты вообще не слушаешь? Или так загипнотизирован этой штукенцией?       — Джинкс, это всего лишь вопрос времени.       — Да, только пусть лучше поздно, чем рано. А ещё лучше — никогда.       Джинкс срывается с места и бежит. Как можно дальше, как можно глубже внутрь новогодних Линий. Не то чтобы они отличаются от обычных, но сейчас заметно холоднее: пальцы из-за металла артефакта коченеют и перестают слушаться. Экко плетётся сзади, снова что-то кричит в попытке склонить на свою сторону, но только убеждает Джинкс в её правоте; когда кто-то кажется более безумным, чем она, это неправильно. Нужно вернуть ему разум, ибо городским сумасшедшим имеет права быть только она. И никакой магический артефакт в зимние дни это не изменит.       — Джинкс, стой! — зовёт Экко, пока она вспоминает догонялки. И те, в которые они играли с городскими детьми, где всего лишь нужно было осалить прикосновением, и те, которыми её баловал Силко, когда обычный тир стал слишком скучным и примитивным. Только теперь догоняют её.       Она проскальзывает в узкий проход между стеной и щебнем переулка, бежит к кузням, где плавится металл и лёгкие рабочих. Никого нет. Отмечают, наверное. Загадывают, чтобы следующий год они хотя бы увидели живыми глазами, а не призрачными; благодаря Джинкс, однако, это маловероятно. Уж она постарается.       Вместо снега в этом году падает пепел сожжённого прошлого под аккомпанемент озверевшего от отчаяния и злости Экко. Джинкс считает, что картина невероятная. И думает, а была бы она так же довольна, пойди в далёком прошлом что-либо по-другому? Хотя… Силко. Умер бы он, если бы Джинкс знала, как это произойдёт?       Умер бы.       Но и Вай умерла бы. И Экко. И весь Заун-Пилтовер.       А любить то, что мертво, она не умеет.