Мне нужен дробовик

Очевидно, было плохой идеей соглашаться на поход в торговый центр, когда ее тело протестующе потяжелело на несколько килограммов, а одеяло, как большой черный скат, обернулось вокруг рук и ног. Но она проигнорировала ломоту в пояснице и вялость, ведь Инид срочно нужно было утешить себя шоппингом после того, как недавно нелепо не успела скинуть одежду при обращении. Она хотела сказать «Ты оборотень, Инид. Очевидные вещи продолжают обходить тебя стороной» и закатить глаза, но вовремя прикусила язык и подавила снобистский рефлекс. Это было бы грубо по отношению к Инид и ее внутренней неуверенности насчет позднего обращения. Честно говоря, из-за этой девушки Уэнздей начала дважды думать, прежде чем что-либо кому-либо сказать. Она пока не уверена, насколько ее это раздражало, но ей не нравилось анализировать возможную реакцию других людей на ее слова, потому что приходилось копать глубже и вставать на место другого человека. Это утомляло. Но строгий потемневший взгляд лазурных глаз отправлял вверх по позвоночнику толпу мурашек и тормошил в глубинах покрытую плесенью совесть. Так и в этот раз Уэнздей не стала мучить ее лекцией о том, почему не стояло надевать сложно снимаемую одежду в полнолуние, и решила составить компанию для того, чтобы незаметно купить такую же пеструю водолазку со звездами, что волчица безжалостно разорвала своими увеличивающимися габаритами. Уэнздей стояла на кассе и оплачивала покупку, когда с хмуростью подметила, что тупая боль внизу живота становилась все сильнее. Она знала, на что это похоже. Начало цикла встречалось ломотой в крестце и матке, но ощущение сильно не беспокоило и проходило дня через два. Потому на прогрессирующее жжение, расползающееся в тазовой полости, Уэнздей не знала, как реагировать. К тому же менструация еще не началась. С Инид они разминулись на третьем этаже торгового центра и расползлись по своим делам. Единственной целью Уэнздей в этой огороженной стенами ярмарке (разве что без глашатаев на каждом шагу) была покупка водолазки. Инид хотела присмотреть себе новую обувь, но яркие цвета и вшитый в вены шопоголизм могли увести ее куда угодно, где продавалось что-то блестящее или розово-желто-голубое (фиолетово-бирюзово-зеленое и так далее, и так далее…). Она не хотела портить Инид настроение, но и угрюмое состояние из-за боли ничего хорошего за собой не принесет. Инид всегда чувствовала себя нежеланной, когда Уэнздей закрывалась. Они вели много разговоров об этом, но все равно иногда Уэнздей не могла действовать по-другому. Она шла на дрожащих ногах к витринам с обувью, надеясь в первых из них найти блондинку. Матка горела и вибрировала, хотелось присесть или прилечь хоть куда-нибудь. Не знала, что передавали ее глаза окружающим: ярость, что испепеляла на ходу, или муки, которые побуждали сочувствие незамедлительно проступать на лицах. Она презирала состояние неопределенности, а сейчас матка решила поучаствовать в шоу «Как? Куда? С какой силой?». Организм также сдавался и бросал ее то в жар, то в холод, как мяч в какой-нибудь детской игре. Белый свет в торговом центре горел чересчур ярко. Огромное пространство со ступающими туда-сюда людьми заставляло чувствовать себя крохотной, словно под надзором, и совсем неловко. Впиваясь пальцами в ремни рюкзака и играя челюстью, Уэнздей дошла до обувного, сквозь витрину которого можно было заметить одну белую макушку. Инид стояла между рядами с ботинками и держала один из них, бежевый, в руках. Уэнздей на мгновенье прикрыла веки, чтобы собраться с силами, ведь придется игнорировать боль как минимум до того момента, как Инид наскучит хождение по магазинам. Она успела только миновать противокражную систему у входа, как почувствовала свое намокающее нижнее белье. Уэнздей встряла на месте и широко раскрыла глаза. Только не это. Инид подняла голову, и ее отсутствующий взгляд просветлел, загорелся бликами щенячьего восторга. Розовые щеки, подкрашенные морозом, побледнели из-за тепла в здании, но легкий оттенок очаровательно остался на коже. В груди Уэнздей по обычаю расцветали дикие розы с острыми зелено-красными шипами при виде ее возлюбленной, но вина со вкусом зрелой горькой рукколы перекрывала любые ощущения. Она опустила глаза в пол и двинулась в сторону Инид. Девушка начала говорить что-то о ботинках, об их цвете и отсутствии нужного размера, но новый спазм и увеличивающийся беспорядок внизу заставил Уэнздей монолог прервать. — Инид, где здесь уборная? Она взяла ее за локоть и поймала взгляд. Дискомфорт следом отвел карие глаза в сторону и вынудил сцепить плотно зубы. Боль быстро нарастала. Веселая музыка, разносящаяся по периметру, ударяла по вискам. — На этом этаже, по-моему, нет… — Улыбка с лица волчицы спала, накрашенные губы блеснули в свете магазинных ламп. Она свела брови и поставила ботинок на полку. — Я тебя отведу. На втором точно есть. Что случилось? Инид предложила руку, а Уэнздей благодарно взялась за ее плечо. — Стремительная кровопотеря в районе половых органов. Она попробовала скрыть насмешкой реальное положение вещей, но Инид сразу встала в боевую готовность. — У тебя есть прокладки или тампоны? Я могу дать, если у тебя нет, — ответила обеспокоенно Инид. Ее серьезный вид немного отталкивал, потому что Уэнздей не хотела быть обузой. Ее смущало быть нуждающейся в чьей-либо помощи. И об этом они с Инид тоже разговаривали. Девушки встали на эскалатор. Каждый вдох делался с трудом, а слова заставляли живот напрягаться, из-за чего боль сильнее давала о себе знать. То, какой Инид казалась включенной в ситуацию, то, какой взволнованной она была, Уэнздей заставляло чувствовать себя скованно, но гормоны, которые частично делали ее мягкой, стискивали горло в кулаке. Она очень редко была слезливой в месячные, но когда была, подавлять эмоции становилось непосильной ношей. — У меня все есть, — вполголоса произнесла Уэнздей, прикрыв веки. Тусклая морщинка между бровей поселилась на ее лице на ближайшие дня два. Инид кивнула. Они сошли с эскалатора и повернули налево. В туалете находились две девушки у зеркала, а кабинки почти все пустовали. В помещении стоял холод и пахло моющими средствами. Ужасное место для того, чтобы находиться здесь в плохом физическом и моральном, если на то пошло, состоянии. Инид приняла пальто. Уэнздей заперлась в кабинке и, открыв рюкзак, переложила все необходимое из маленьких отделений в большое для удобного доступа. Ноги тряслись, руки тоже. Дыхание застревало в трахее и выходило глубоким и тяжелым из-за тщетных попыток контролировать боль. Беспорядок на нижнем белье оказался небольшим, но приятнее от этого не становилось. Низ живота тянуло, ломота в пояснице ползла выше, а тело налилось свинцом. Она вышла из кабинки и подошла к умывальникам. Ее лицо в зеркале выглядело крайне измученным. — Тебе плохо? — спросила Инид. Ее губы поджимались, и светлые глаза, бегающие по лицу Уэнздей, выдавали ее мельтешащие мысли. Подтверждать очевидное и признаваться в слабости она не горела желанием. К тому же было настолько невыносимо справляться с ощущениями в животе, что слова сделали бы только хуже. Она прикрыла веки, кивнула. Жар на щеках, чередующийся с ознобом, добивал. Пришлось принять бумажное полотенце из диспенсера от Инид, потому что сама она застыла, сжимая челюсти со стиснутыми в кулаки ладонями до хруста. Это било явно мощнее, чем в предыдущие менструации. — На, выпей, — Инид протянула ей две небольшие таблетки и бутылку обычной воды. — Они достаточно мощные. Прислонившись бедром к раковине, она взяла таблетки подрагивающими руками и, закинув в рот, запила водой. Сейчас было не до препирательств, хотя в обычной ситуации она раскритиковала бы фармацевтическую продукцию, сказав, что любой приготовленный ее бабушкой отвар подействует эффективней. Желание вести дискуссию даже не появилось в голове, потому что складывалось впечатление, что внизу живота маточные трубы связывались между собой в морские узлы. Она стояла с закрытыми глазами и держалась рукой за стойку. Инид зашла за ее спину и мягко подлезла под толстовку, а затем под край джинсов, чтобы приложить ладонь к низу живота. — Больно? — прошептала она на ухо. — Я не хотела портить тебе выходной, — с сожалением в тоне проговорила Уэнздей. Теплые поглаживания были приятны, и нежность, с которой Инид действовала, топила сердце в приторной массе, именуемой любовью, но, к сожалению, одновременно с этим режущая боль росла в интенсивности. — Если ты думаешь, что какие-то вещи мне дороже тебя, ты сильно ошибаешься. — Инид поцеловала ее в волосы около уха. Она наверняка стерла помаду, иначе бы не прикоснулась к ней с липким блеском на губах. Только если к лицу в дразнящем жесте. Десятки раз. Уэнздей всегда сопротивлялась очень слабо. — Поехали обратно. Она оставила еще один заботливый поцелуй на виске, и приятное тепло от ладони покинуло живот. Теперь ее одевали как немощную. Она просунула руку в первый рукав, во второй. Инид застегнула пальто и повязала снуд. Уэнздей рефлекторно поскрипывала зубами, чередуя обе стороны, и поглядывала на озабоченное лицо Инид. С каждой секундой ей все сильнее хотелось плакать из-за боли и бурных эмоций. Когда они спустились на первый этаж, Инид попросила ее подождать пару минут у входа в продуктовый на скамье и быстро упорхала, стараясь быть верной своей фразе «Я мигом! Ты не заметишь моего отсутствия!». Но для Уэнздей все происходящее было покрыто пеленой нарастающей рези в тазовых костях, животе и пояснице. Она не могла сидеть, потому что скамья была без спинки, а прямой вес давил на напряженные мышцы и только увеличивал дискомфорт. Она не могла стоять, потому что в одном положении все болевые ощущения в теле мифическим образом утяжелялись. Поэтому ей пришлось беспокойно ходить из стороны в сторону, сжимать в руках лямки рюкзака и пытаться не потакать своему телу горбить спину еще заметней. — Прости за ожидание. Если бы не очередь… — Инид нагрянула как из ниоткуда, с ветром за собой и шелестящим пакетом в руке. Она тотчас повела ее в сторону выхода. — Впрочем, не важно. Я уже вызвала убер. Тебе не получше? Уэнздей осторожно покачала головой из стороны в сторону и, слабо потянув за локоть, безмолвно попросила идти помедленнее. — Мне жаль, это может занять время, — Инид вздохнула. Выход показался впереди. Инид остановилась, чтобы надеть шапку и застегнуть клепки капюшона, а потом повернулась к Уэнздей и натянула снуд на ее голову «как надо». Ей только дай повод, и она будет следить за Уэнздей, как за ребенком. На самом деле они давно нашли баланс между выражением их языка любви. Так что если день из жизни будет диктоваться только любовью Инид Уэнздей не против. Как только они покинули здание, долго стоять на холоде под порхающими хлопьями снега им не пришлось. Машина почти сразу подъехала ко въезду в торговый центр, и Инид, сверив номера, потянула Уэнздей за собой. В салоне резко пахло ароматизатором с едкими духами. Кресла были кожаными, и когда она залезла внутрь, они скрипнули под ее джинсами. Судя по тяжелому табачному запаху, водитель курил. Уэнздей начало тошнить. — Как ты? — мягко спросила Инид. Уэнздей не могла ответить. Стало еще хуже. Она положила голову Инид на плечо и оперлась одной рукой между ними на сиденье. Вторая царапала ногтями и сминала ткань джинсов на колене, выглядывающем из-под пальто. Она выпускала задержанный воздух через нос и прятала глаза на чужом плече. Больно. Никакое положение не спасало от разворачивающегося пламени в животе. Инид рядом зашевелилась. — Пей. — Инид протянула открытую бутылку и в ожидании уставилась на Уэнздей. — Нужно пить больше воды. Она оторвала руку от колена и осторожно, стараясь не пролить, сделала несколько глотков. Живот невольно напрягся, и мучительные ощущения почти вытолкнули из ее горла затравленный звук. Инид приняла бутылку, закрутила крышку и убрала в сумку. Пространство машины душило. Ее словно заперли в клетке с раскаленным железом, приставленным к животу. Бежать было некуда, оставалось только извиваться на месте, как обезглавленный таракан. Буквально через минуту она почувствовала шепот в макушку — Инид сказала, что машина подъехала к воротам. Уэнздей лихорадило и тошнило. Свежий зимний воздух немного остужал, но заставлял сильнее дрожать. Она шла, держась за плечо Инид. Рука в кармане пальто грубо играла костяшками пальцев до щелчков. Матка горела, сжималась, пульсировала и отекала. Сложно было описать это адское чувство… Словно кто-то сплющивал яичники под прессом, а воспаленные органы стискивал в кулаках, вытягивал, скручивал и тер друг о друга, перемешивая с солью. — Если тебе надо постоять, давай постоим, — внезапно сказала Инид. Уэнздей поняла, что, оказывается, замедлилась, и еле-еле шла, морщась и стискивая зубы. Она покачала головой. — Мне нужен дробовик, — выплюнула она, прикрыв веки, и через не могу возобновила шаг. — Ох, малыш… Я тебя понимаю, но я очень сильно надеюсь, что в нашей комнате не спрятано никакого дробовика, — проговорила ласково Инид. Уэнздей через туман подумала, что у нее нет дробовика, так что ее совесть перед любимой чиста. Студенты воспринимались как внезапные гости, нагрянувшие без приглашения. Их было не так много, как в учебные дни, но для Уэнздей каждый ученик был помехой или тем, кто мог указать на ее разбитое состояние. Шум голосов, цвета кофт и курток, запах разных духов вперемешку с душком паленой серы от петард, которые юноши привезли с рождественских каникул — все надвигалось на нее снежным комом и подталкивало тошноту к самому горлу. Она игнорировала калейдоскоп красок, провоцирующий органы чувств на расстройства до последнего, пока резко не остановилась с округленными глазами в середине лестничного пролета, схватившись за перила. — Инид, ключи. — А? — Инид повернулась в сторону Уэнздей, но та уже помчалась дальше вверх, потому что новая проблема грозила выплеснуться из ее желудка на каменный пол. — Уэнздей! — крикнула она вслед, и голос ее теперь уже источал осознание и панику. Она обогнала ее с молниеносной скоростью. В куртке нараспашку, с шапкой в ладони, пакетом и рюкзаком Уэнздей на локте и собственным розовым пушистым рюкзачком на спине. Уэнздей напрочь забыла, что была с рюкзаком. Инид чуть не поскользнулась в осенних ботинках перед дверью, но отперла ее и влетела внутрь. Уэнздей забежала следом как раз в тот момент, когда ее девушка открывала дверь в ванную. Она упала на колени, скинула пальто, снуд и даже посидела пару секунд над унитазом с челкой в одной руке и косами на затылке в другой, прежде чем ее вывернуло. К счастью, Инид захлопнула дверь до этого унизительного момента. Хотя, зная Инид, та, превозмогая собственное непринятие рвоты, осталась бы рядом для того, чтобы держать волосы и говорить всякую разную чушь для успокоения. Но, опять-таки, зная Инид, она выбрала предоставить Уэнздей уединение в уязвимый для нее момент. И Уэнздей была благодарна. Ее вырвало еще два раза, а потом боль, которую оставили на второй план из-за рвотных позывов, вновь передвинули на передний. Уэнздей застонала, сидя у унитаза с содержимым собственного желудка, и нажала на смыв. Уличная обувь пачкала коврик около ванны. Она нечаянно наступила на рукав пальто. Тело сгибало пополам из-за агонии внизу, но Уэнздей потянулась за зубной щеткой и мятной пастой. Неподатливыми пальцами она умылась и стерла, как могла, черные разводы под влажными глазами, вяло орудуя зубной щеткой во рту. Было очень плохо. Весь стоицизм бесследно исчез. Она вся дрожала, когда поднимала пальто с пола и разувалась. А как только вышла из ванной, Инид все у нее забрала. — На твоем столе гранатовый сок. Выпей, — сказала Инид, вешая ее пальто в гардеробной. — Он полезен при месячных. Уэнздей мучительно давалось держать рот на замке, а лицо привычно непроницаемым. Она встала у стола, сделала пару глотков сока, отвратительного на вкус после мятной пасты, и оперлась руками в дерево, склонив низко голову. Новый сдавленный стон вырвался наружу. Ее резало изнутри. — Тебе нужно переодеться в удобную одежду, чтобы не давило на живот. Рука Инид упала ей на плечо. Уэнздей приложила ладонь ко рту, чтобы не дать жалкому скулежу миновать зубы. — Совсем невыносимо? — Я чувствовала себя лучше, когда меня пырнули ножом, — ответила она, чуть не плача. Инид что-то сочувствующе пробормотала и убежала в сторону гардеробной. Через мгновение она появилась рядом и побудила ее развернуться. В руках была черная футболка с надписью «Девочки!!! Не смотрите на меня! Я люблю (сердечко) Инид» и черно-белые хлопковые штаны в клетку. Она носила эту футболку с гордостью. Инид отложила вещи на стол и взялась руками за края толстовки. — Давай, подними руки. — Уэнздей повиновалась. Внизу был только полосатый джемпер. Ни топика, ни бюстгальтера она не надевала. Инид выглядела немного смущенной. — Все нормально, если я сниму? Я закрою глаза. — Ты уже видела меня голой. Мне плевать, Инид. Грудь распирала злость, но она не хотела срываться. Даже осознав всплеск непредвиденной ярости, Уэнздей потянулась руками к краям кофты, но остановилась, когда живот скрутился в бараний рог. Она зажмурилась и замерла со всхлипом на губах. — Даже если я видела тебя голой, это не значит, что теперь ты всегда должна быть к этому готова. Навряд ли ты будешь рада, если я внезапно начну тебя раздевать без разрешения. Инид звучала обиженно. Она стянула с Уэнздей кофту без обиняков и натянула футболку следом. Достаточно грубо, чтобы понять, что резкий тон ее ранил. Уэнздей стало стыдно, но было так паршиво, что мелкая вспышка злости не зажгла истоки появившейся ссоры. Она, боясь, что потеряет поддержку и заботу своей девушки, прижалась лицом к изгибу ее шеи. — Прости меня. Этого слишком много, — она проскулила в шею. — Ощущение, что мой живот пытаются перерезать катаной. Медленно. А эмоции… Они накатывают волной и застревают где-то посередине груди, поднимаются выше и давят… Уэнздей прервалась, подавившись искренностью и возрастающей тревогой. Она никогда не могла понять, каково это, когда твое тело наполняло эмоциями всклень, что язык действовал быстрее мозга. Перед полнолунием Инид была еще громче, еще ярче, еще болтливей и плаксивей, чем обычно. Она объясняла, что всегда была на грани и думала, что со следующей подачей воздуха взорвется, как резиновый надувающийся шарик. Теперь Уэнздей вдвойне ей сочувствовала. Инид погладила ее по спине обеими руками и медленно выдохнула. Вероятно, импульс, побудивший Уэнздей огрызнуться, разбередил внутри Инид угольки нередко проявляющегося в момент конфронтации вспыльчивого темперамента. У них были недомолвки, но те решались с помощью дискуссий. Девушкам повезло, что в них обеих было заложено умение разговаривать. — Это ты меня извини. Девочка моя, — прошептала Инид. — Если что-то кроме меня заставило Уэнздей Аддамс говорить об эмоциях, это мега серьезное дело. Давай тебя, наконец, переоденем. Уэнздей оперлась руками на стол позади, и Инид принялась расстегивать пуговицу и молнию на джинсах. Пальцы мяли края стола. Стоять спокойно оказалось непосильным для нее. Она топталась на месте, горбилась и продолжала стискивать зубы, чтобы ни единого писка и стона не вышло за пределы рта. Инид сама была еще в уличной одежде, лишь куртка с шапкой валялись в беспорядке на кровати. Уэнздей посоветовала ей переодеться и, превозмогая боль, надела теплые темно-синие носки с котиками, которые Инид ей принесла. Инид, меняя джинсы со свитером на пижаму, говорила о том, как важно держать ноги в тепле во время этого периода. — Давай теперь будем пробовать, в каком положении тебе будет легче, — сказала Инид. Уэнздей в это время держалась рукой за деревянную балку в своей половине комнаты и прислонялась к ней лбом, обнимая себя за живот. Горящие угли в это время прижимались к ее органам, в костях сверлили дырки перфоратором, а тазовым мышцам делали инъекцию жидким бетоном. Ей точно нужна матка? Инид положила руку ей на талию. — Давай. — Она подвела ее к постели. — Сядь на колени у кровати. Да, вот так. Ложись корпусом, как тебе удобно. Можешь мять в руках одеяло или подложи руки под подбородок, не знаю. Широко расставь ноги. Уэнздей сделала все, как продиктовала Инид. Она легла головой на сложенные руки, в которых начала терзать бедное одеяло. — Ты не против, если я помну тебе спину? — спросила Инид и приложила руку к ее пояснице. Уэнздей что-то невнятно промычала. — «Ммм» это нет или «ммм» это да? Уэнздей застонала в постель и накрыла голову руками, чтобы вцепиться в косы. Боль не затихала, она просто сменяла одну интенсивность на другую. Вернулся озноб и неприятным холодом прошелся вместе с мурашками вверх. — Окей, хорошо, я сочту это за да, — нервно ответила Инид. Ее теплые руки залезли под футболку и начали мягкие движения, но лучше не становилось. Одеяло казалось дурацким, косы она свои ненавидела. Хотелось ударить кулаком в живот, впиться зубами в руку. Было очень больно. Все тянуло, резало, жгло, щемило. И, к сожалению, нежные руки Инид не могли облегчить страдания. — Я больше не могу, — прохныкала она и начала вставать на дрожащих конечностях. — Мгу. Давай походим. Инид помогла ей встать. То, насколько она была беспомощной, было ниже ее достоинства. Волосы растрепались, слезы жгли глаза. Тело покрывалось холодным потом, и пальцы на ногах не могли никак согреться. Инид, как сиделка, приставленная к больному, ходила вместе с ней вперед-назад и терпела впившиеся пальцы в плечо. Боль сгибала почти пополам, голова кружилась. Она потирала свободной рукой живот и задыхалась, потому что либо делала большие вдохи, либо прекращала дышать вообще. Вся ее сущность тонула в отчаянии, жалости и пульсирующей агонии, охватывающей каждую клеточку организма. Она прижала руку к глазам и с подрагивающими губами замычала, как раненый зверь. — Уэнздей, когда ты задерживаешь дыхание, ты делаешь только хуже, — сочувственно пробормотала Инид ей на ухо. В этот момент внутри что-то надорвалось. Чувства разом нахлынули горячей волной. Грудь заполнило давление, горло нещадно сжалось, и громкое рыдание откровенно вырвалось через рот. Она плотнее прижала пальцы к глазам и, сгорая со стыда, сильно заревела. Инид рядом издала множество звуков, непонятно что выражающих: то ли испуг и сострадание, то ли заботливое сожаление, что в данной ситуации ничего не могла поделать. Она спешно засуетилась рядом, вероятно, совершенно не понимая, как двигаться дальше. Но Уэнздей просто прижалась к ее груди, продолжая плакать и скулить в шею, не имея никаких идей, как выйти из отвратительного положения, на которое ее обрекло собственное тело. Она устала и испытывала отчаяние, а боль все не прекращалась. Инид гладила ее по голове, потирала поясницу и продолжала беспричинно за что-то извиняться. Уэнздей просто хотела все прекратить. — Так, Уэнздей. Сейчас мы переместимся на кровать. Есть несколько поз для ослабления боли, которые лично мне помогают. — Если ты любишь меня, просто перережь мне глотку, — проскулила Уэнздей ей в шею. Глаза теперь жгло от остатков макияжа. Она без сомнений запачкала футболку Инид не только слезами, но и черными разводами. — Ты с легкостью можешь прорезать горло до позвоночного столба. Я умру в течении минуты. Либо я сделаю это сама, но умирать буду дольше. — Оке-е-й… Я не буду этого делать. Мы переживем сегодняшний день без лишних кровопотерь, хочешь ты этого или нет. В ответ Уэнздей только захныкала. Инид подвела ее обратно к кровати. — Присядь, пожалуйста, на секунду. Она присела на бедро, так как не могла сидеть нормально. Инид потрогала ее ноги теплыми руками и, выпрямившись, убежала на свою сторону комнаты. Уэнздей этим временем легла набок и свернулась калачиком, обхватив колени руками. Она уже не стеснялась, как собака, подвывать. Сколько прошло времени? Полчаса? Два? Она почувствовала, как на ее ноги натянули еще одну пару носков. — Теперь тебе придется встать, малыш. — Инид погладила ее по спине. Она аккуратно, не без помощи села на колени. — Передвинься к самому изголовью, — попросила Инид. Уэнздей опиралась руками о постель и ждала следующих указаний. Инид положила перед ней большую в размерах, но среднюю по плотности подушку. — Что ты хочешь сделать? — с муками на лице спросила Уэнздей, продолжая руками опираться о кровать. — Не я, а ты. Садись ближе к подушке. Ноги шире и ложись корпусом. И старайся, чтобы низ живота полностью опирался на нее. Она села впритык к подушке, а Инид стала колдовать над ее положением между ног Уэнздей. Когда та плотно касалась низа живота и тазовых костей, Инид попросила Уэнздей лечь. — Для начала, наверное, лучше вытянуть руки. Потом можешь обхватить ими подушку. Матка продолжала пылать, но на секунду Уэнздей показалось, что стало легче. Было действительно удобно и комфортно, но потом, враз обрывая все надежды на чудо, в спокойном положении боль будто бы вернулась троекратно. Она заерзала и принялась вставать, морщась от ужасных ощущений. — Нет, лежи. — Инид мягко, но строго положила ладонь ей на спину. Уэнздей посмотрела на Инид с мольбой. — Я не могу. Мне становится только хуже. Инид присела рядом, заботливо укрыла ее одеялом, а следом просунула руку и возобновила массаж спины. — Слушай, я знаю, что тебе очень больно, но это пройдет. Ты должна потерпеть. Доверься. За то, как сильно Инид старалась облегчить ее положение, Уэнздей снова испытала вину. Голос Инид был таким удрученным и полным надежды, что просто хотелось кричать от безысходности в подушку, ведь она не могла сделать свою девушку счастливей и приказать прекратить своим глупым половым органам ее истязать. — Я ненавижу быть женщиной, — она почти прорычала, а потом от изнеможения и метафорического железного капкана, сомкнувшегося с лязгом внизу живота, едва не завыла. Ее матка, видимо, недовольна из-за подобных высказываний. — Хочешь быть парнем? — Ни за что на свете. Мы в дерьме, Инид. — Ее слова приглушались подушкой. Инид хохотнула. Она слышала, чтобы Уэнздей ругалась пару раз от силы за все время. — Расплата за чертовски хорошие оргазмы. Уэнздей слышала, что ее девушка ухмылялась, но все же устало и с ноткой грусти. Она могла бы покраснеть, если бы не работающая мясорубка в нижней части тела. Массаж Инид, как минимум помогал напряженным мышцам спины. — Это последнее, о чем я хотела бы думать, когда меня пытаются разорвать изнутри. — Знаешь, я никогда не пробовала, но много раз слышала, что оргазмы во время месячных снимают боль… Уэнздей скривилась от очередного спазма и инстинктивно отвернула голову от Инид, пытаясь все скрыть. — Если я выживу, я подумаю над этим в будущем. — Она шмыгнула носом. Вытянутые руки сминали одеяло, пальцы на ногах не прекращали сжиматься. Уэнздей елозила на месте и периодически мычала в подушку. — Если что, мы с вибраторами можем помочь тебе в любой момент. Она в самом деле решила флиртовать прямо сейчас? Когда Уэнздей едва ли не на смертном одре? Она любила эту женщину всей своей рационалистической душой. — Ты невыносима. — Ты меня выбрала за это. — Отвали. Уэнздей повернулась и смогла выдавить из себя улыбку. А потом поплатилась за действие очередной резью в яичниках и сморщилась от боли. — Не зажимайся. — Инид спустила руку на ее ледяные стопы. — Расслабь тело и дыши ровно. — Я не могу, — промычала Уэнздей в подушку. Инид немного сменила положение и стала двумя руками согревать пальцы на ее ногах. — Можешь. Давай, дыши со мной. — Она сделала медленный вдох и следом выдох. Уэнздей начала повторять. Было трудно, потому что из-за болевых ощущений хотелось задерживать дыхание, но постепенно она входила в колею. Инид нежно гладила ее по спине, периодически спускаясь ниже, чтобы размять поясницу. У Уэнздей не осталось энергии для плача, поэтому она просто закрыла глаза, позволяя слезам свободно выделяться и увлажнять ресницы. — Все будет хорошо, моя хорошая. Тебе нужно только немного потерпеть. Я рядом, я за тобой поухаживаю. Когда Инид говорила подобные вещи тихим голосом, Уэнздей таяла, как в первый раз. На Инид часто накатывал прилив нежности, и она шептала всякие глупости ей на ухо. Но сейчас это было что-то другое. Она ощущала себя защищенной. Сейчас она как никогда сильно прочувствовала любовь, которую к ней питала Инид. Инид было проще говорить об отношениях, проще выявлять проблемы, из-за которых они могли зайти в тупик. Проще говорить о своих чувствах и каким-то образом иногда объяснять то, что чувствовала сама Уэнздей. Инид была открытой. Она плакала, когда было больно или плохо на душе. Говорила о своих страхах и неуверенности. Упоминать то, с какой легкостью она могла показать свою любовь, не стояло. Уэнздей же только училась. В первый раз она заплакала перед ней после событий с Крэкстоуном. Но не после боя и не в комнате, когда раны уже перевязаны, а в волосах нет крови и грязи. После боя она была выжата как лимон и единственного, чего хотела, так это сна. Тогда она совершила огромный скачек от «у меня аллергия на цвет» до «в принципе, в ее кровати не так уж и плохо». И лежала вместе с Инид в постели Инид и обнимала Инид, пока та тихо всхлипывала ей в грудь. Это все, что она могла предложить, потому что действительно не знала, как успокаивать. А вот когда кошмары перестали быть забавными, когда отсутствие сна начало сказываться на успеваемости, а триггеры, напоминающие о том дне, заставляли сердцебиение учащаться и готовить тело к борьбе, тогда она поняла, что ломалась. Сталкер, который вскоре на деле окажется тупым оборотнем, думающим, что забавно доставать Уэнздей угрозами, помог ей в тот день пролить слезы. У нее раскалывалась голова, хотелось спать, но видеть кошмары не было желания. Она истратила последнюю энергию на победу над Ксавье на фехтовании, которое, между прочем, хорошо занимало мозг и отгоняло от него высасывающие силы мысли. Она была изнеможена и хотела просто вернуться в свою комнату, чтобы сделать чай и посидеть в тишине, пока Инид занималась. Но Инид в комнате не было, хотя ее занятия в этот день заканчивались раньше. Она не придала этому большого значения. А потом пришло смс с фотографией Инид, лежащей головой на столе в библиотеке. Он написал: «Усталость, аконит или общение с Уэнздей Аддамс?». Глупо было на такое вестись, но сердце внутри Уэнздей грохнулось к ногам. Недели борьбы с последствиями того травматичного дня сказались на ней, и мозг растерял свои навыки дедукции. Она вспомнила, что Инид говорила о походе в кино с подругами на мелодраму только тогда, когда после множества звонков Инид сняла трубку и объяснила, почему не отвечала. Уэнздей обшарила каждый уголок академии и, поборов гордость, написала тем немногим, кто был в ее контактах. Она впрямь решила просто поспрашивать студентов об одной светловолосой волчице и уже было собралась на поиски. Она сделала столько бессмысленных действий только для того, чтобы выставить себя дурой. Почему она не вспомнила про кино? И вот, когда Инид пришла, она бросилась ей на шею и заплакала. Весь стресс, накопленный за долгое время, хлынул из нее вместе со слезами усталости. Спустя мгновение она опомнилась и отстранилась, испуганно вытирая слезы. Ей давно не было настолько стыдно. Ей, похоже, вообще никогда не было так стыдно, как в тот момент. Но куртка Инид полетела вниз на пол, прямо рядом с дверью. Уэнздей подняла глаза и увидела, что Инид плакала тоже. Она взяла ее за руку и подвела к своей кровати. Уэнздей и забыла, насколько в ее постели уютно. Они лежали вместе, как в ту самую ночь, только теперь Инид держала ее в объятьях. Уэнздей рассказала обо всем, что ее тревожило, а Инид делилась своими переживаниями. Именно в тот день запрет на слезы рассыпался в пыль, а Уэнздей, несмотря на неприятный осадок, почувствовала, словно с груди сняли каменную плиту. С тех пор они с Инид стали ближе, а когда у Уэнздей были кошмары, они спали вместе, прижавшись друг к другу. — Ты спишь? Вопрос Инид прорезался сквозь мысли, и Уэнздей открыла глаза. Боль потихоньку покидала ее тело, но все еще надоедливо скручивала живот. Косы были заботливо расплетены, и рука Инид теперь путалась в длинных волнистых прядях. — Нет, — ответила она устало. — Но я уже не чувствую ног. У нее сильно затекли мышцы, но это ничто по сравнению с тем, что она испытывала из-за месячных. — Значит, позиция номер два. — Инид подняла одеяло. — Давай, вставай осторожно. Уэнздей поднялась, но запоздало подумала, что лучше бы терпела онемение в ногах, чем возвращение пика агонии в животе. Инид тем временем уложила подушки позади и сказала Уэнздей о них опереться. — Ноги согни и максимально разведи в стороны. Когда я смотрела видео с йогой для месячных, женщина повторяла, что живот должен дышать. Не стоит ее игнорировать. Эти позы мне всегда помогают. Первая вроде называется позой младенца или типа того. Инид села рядом, укрыла ее ноги одеялом и положила ладонь на низ живота. — Я обычно двигаюсь по часовой стрелке с легким нажимом. Можно просто держать ладони там, где болит. Грелки небезопасны. Да и ванны. Ну, может, теплый душ максимум, и то ненадолго. Вообще рекомендуют воздерживаться от подобных методов и принимать обезбол… Боль тихо и медленно, наконец-то начала отступать. Поглаживания Инид были приятными и теплыми. Может таблетки, выпитые ранее, начали действовать, или же спазмы решили, что на данный момент достаточно ее намучили, но факт оставался фактом — становилось лучше. Уэнздей чувствовала себя такой изнуренной, что не заметила, как слова Инид плавно потускнели на фоне. Инид разбудила ее на секунду только для того, чтобы уложить в постель набок и сунуть подушку между ног.

***

Уэнздей открыла глаза. Каким облегчением было проснуться без боя на мечах в матке. Чувствовалось некое онемение, охватывающее низ живота и тазовые кости, но на этом все. Она осторожно поднялась, надеясь, что не протекла. Инид, смотрящая что-то в телефоне, увидела боковым зрением движение и подняла глаза. Она вытащила наушники из ушей и улыбнулась Уэнздей. — Как себя чувствует моя любимая девочка? Уэнздей ответила слабой улыбкой и подошла к кровати Инид. — Я ее знаю? — Ха-ха. Ну? Уэнздей села на цветной ковер перед кроватью и сложила руки на краю постели. Инид легла набок и подставила кулак под щеку. Новая порция нежности вспыхнула в груди, подсвечивая розы мягким ореолом света. — Стабильно. — Уэнздей улеглась щекой на тыльную сторону ладони и посмотрела на Инид слегка смущенно. — Спасибо за все. Мне жаль, что тебе пришлось нянчиться со мной. Я не знаю, что бы делала без тебя. Инид перевернулась на живот и заправила волосы Уэнздей за ухо. От уха по этой стороне тела вниз побежали мурашки. — Переживала бы ад с меньшим комфортом. И мне не «пришлось нянчиться» с тобой, Уэнздей. Я хотела чтобы тебе стало легче, потому что люблю тебя, глупая. Инид смотрела на Уэнздей лилейными глазами. Ее розовыми щеками и мягкими губами было так приятно любоваться. В грудной клетке становилось тесно и тепло для ее раскаленного сердца. Она взяла Инид за руку, переплела их пальцы и оставила ласковый поцелуй на костяшке. Быть уязвимым в отношениях, значит быть друг с другом честным. А если вы честны перед партнером, вам и любовь выражать проще. Она поставила подбородок на их сцепленные пальцы и продолжала с легкой улыбкой смотреть на Инид. — Мне давно пора сменить прокладку, но я не могу оторваться от твоих красивых глаз. Инид прыснула со смеха. — Уэнздей Аддамс, не слышала ничего романтичнее. Инид вела себя игриво, но было видно, как она покраснела. После того, как она привела себя в порядок, Инид встретила ее из ванной с макаронами с сыром и миской порезанных фруктов. Она понятия не имела, когда Инид успевала все делать. В миске был арбуз, дыня, апельсин, ананас и яблоко. Они удобно расположились на кровати Инид и ели под видео про новости у знаменитостей. Она не знала, что делать с этой информацией, но в отношениях с Инид Уэнздей определенно начала разбираться в темах шоу-бизнеса. Она даже знала имена участников ее любимой корейской группы. Что ж, она за всестороннее развитие. Инид сделала ей чай с ромашкой и посадила к себе между ног. Она сказала, что про кофе во время месячных Уэнздей должна забыть, ведь он задерживал воду в организме и провоцировал спазмы. А Уэнздей утром выпила две чашки за раз. Этим она и поделилась. — Теперь будешь знать, — ответила Инид и поцеловала ее в макушку. — У меня никогда не было подобного опыта. — Будем надеяться, что это в первый и последний раз. Девушки допили чай и удобнее улеглись. Рука Инид комфортно покоилась на животе Уэнздей. Когда видео сменилось другим, Уэнздей задала Инид вопрос: — А откуда ты все это знаешь? Что можно, что нельзя. Ладонь Инид, подлезая под края пижамных штанов, мягко накрывала часть кожи и пространство, спрятанное за нижним бельем. Это действие на самом деле было таким интимным. Уэнздей не думала, что способна подпустить к себе человека настолько близко. Инид над макушкой Уэнздей вздохнула. — У меня в прошлом был период, когда почти каждые месячные проходили как в последний раз в моей жизни. Сейчас все более-менее нормально. Уэнздей свела брови на переносице и представила, что все это происходило с ее любимым человеком. Ее бросило в холод. Она погладила пальцы Инид, лежащие на животе. — Не хотела бы я, чтобы ты это переживала, — ответила тихо она. — Аналогично про тебя. Спустя секунду Уэнздей услышала шорох одежды и потом почувствовала легкий поцелуй в висок. — Я люблю тебя, — сказала Инид, вернувшись в положение. Уэнздей подтянула плед ближе к подбородку. Ее щеки запылали. Сейчас она находилась в такой гармонии, что хотелось раствориться в этом моменте, как розовая сладкая вата на языке, которую любила Инид. Поцелуи после нее были донельзя приторными. — И я тебя, — ответила она едва громче шепота, с утомленной, но счастливой полуулыбкой. — Сильно-сильно? — Сильно-сильно. Как вампир кровь или Наполеон тепло и горячие ванны. Инид хрипло рассмеялась. Уэнздей продолжала держать расслабленную улыбку сомкнутыми губами. Она очень любила Инид Синклер. — Я все еще думаю, что ты чертовски странная. — Это чувство невероятно взаимно. Они часто повторяли их фразы сказанные на балконе. Дразняще и нежно. Или тогда, когда очередная загадка, пойманная Уэнздей, выходила за пределы нормального. Да, Инид звучала достаточно рассерженно в эти моменты. Но фразы стали их фишкой, и Уэнздей это нисколечко не смущало. Инид спустилась ниже и нависла над ней, как самое чарующее белокурое создание и только для того, чтобы оставить на ее земных губах сладкий поцелуй. Она не могла не запустить руку в ее мягкие светлые волосы. Наконец в животе порхали бабочки, а не орудовали наточенные ножи. Когда Инид оторвалась от нее с тихим причмоком, Уэнздей выдохнула с бесконтрольным обожанием. — Я купила тебе кофту со звездами, — выпалила она с расширенными зрачками. Наверняка ее лицо покрылось румянцем. — Что?! Когда ты успела? — Инид расплылась в широкой улыбке во все зубы. Уэнздей убрала ее цветные на концах пряди за уши. Она так любила ее радовать. — Когда мы разминулись в торговом центре. — Лучшая девушка на свете. Их глаза бегали верх вниз по лицам и наконец, синхронно остановились на губах. Расстояние почти не пришлось сокращать, и они снова начали целоваться. Плед сполз до живота. Впрочем, стало жарковато для него. Инид призрачно касалась ее ребер и все крутилась в пространстве под грудью, очевидно, желая подняться чуть выше. Ток от касаний зажигал фитиль свечи в самом низу, а влажные поцелуи с языками закручивали искры в грудной клетке кудрявыми вихрами. Но как главный кайфоломщик, ее организм решил о себе напомнить. Низ живота заныл, а кровь вдобавок решила прямо сейчас покинуть свое пристанище. В такой момент… — Инид… — Она прервала поцелуй и с дискомфортом на лице рефлекторно прижала ладонь к животу. — Прости, прости, — ответила Инид с придыханием. Ее губы покраснели и чуть припухли. Блеск возбуждения в глазах и краска на щеках подкосили бы ее ноги, если бы Уэнздей стояла. — Опять начинается? — Не так, как раньше, но все равно неприятно. Она раздвинула ноги для того, чтобы живот дышал, а Инид быстро легла обратно и вернула ладонь с успокаивающими поглаживаниями. Клонило в сон, было так удобно. Она повернула голову в сторону Инид и в жесте привязанности потерлась носом о ее щеку. Инид улыбнулась и оставила парочку поцелуев тут и там. Очень не хотелось, чтобы боль возвращалась, потому что тепло и комфорт окружал их со всех сторон. К ее радости организм решил дать передышку, и ломота через какое-то время сошла на нет от смены положения и умелых движений. — Инид, спасибо за то, что ты рядом. Ti amo, il mio sole. — Я всегда буду рядом. — Она улыбнулась. — Люблю, когда ты признаешься мне в любви на другом языке. И тебя люблю, la mia luna. Я правильно произнесла? Она изучала ее внешность, будто не могла насытиться. Это было так удивительно. Ее руки постоянно искали контакта, других теплых пальцев, ощущения мягкой кожи на губах. Хотелось смотреть на нее, запоминать каждую морщинку при улыбке, все повадки и выражения глаз. Хотелось выпить ее до дна, когда она выгибалась дугой и приоткрывала рот, вперяя свои бушующие как море глаза в ее. Запах Инид действовал на нее как успокоительное, как сильный афродизиак. Она не могла представить момента, где они не были бы вместе. Она так яростно ее полюбила. — Идеально, amore mio.