Вечер изменивший жизнь

— Чё это такое, Зима? — Валера опускает взгляд на стол. Тест. Гребанный тест на беременность, упавший только что на деревянную, полуоблезлую поверхность. — Ну так, почитай, бля. Ты подумал, я просто так его сделал? — Омега впивается враждебным взглядом в своего альфу. Чувствует напряжение и то, как они понемногу незримо отдаляются друг от друга. Валера выхватывает смятую бумажку из рук Зимы, ещё раз перечитывает инструкцию. Значение двух полосок – явно не утешительный прогноз. Мнется на месте, но безапелляционно говорит: — Аборт. Я ещё не готов. Там весь Универсам и так на харчах Кащея, он там хуже дяди Толи стал. Надо вытягивать из болота нас всех, думаешь, ребёнок сделает лучше? Дал Бог зайку – даст и лужайку? — Ты совсем обмудок? — У Вахита по коже проходит стадо беспокойных мурашек. — Моё мнение тебе до пизды? — Он знал. Знал, что всё так будет, но надеялся всё-таки малодушно, что его парень примет эту новость. Зря. Зря до последнего хранил надежду, что Турбо захочет оставить их общую, маленькую частичку. Чуда не бывает, тем более – они старшие в группировке. На них смотрят. В их случае взятки гладки не бывают никогда. — Не до пизды, но давай повременим. Мы малолетки ещё. — впервые Валера говорит спокойно. Внутри он волнуется, почти весь извёлся, ведь перед ним сидит его омега, беременный, и говорят такие вот слова. Но никто не отменял правило на удержание лица, верно? Кружка летит в стену (обманул, кажется, нервы всё-таки сдали), а Зима уходит в закат. Туркин молчит, не выводя парня ещё больше. — Какая неделя? — Спрашивая, кричит, не жалея чужих нерв. — Второй месяц! — Хлопок дверью. И Валера чувствует обиду. Старательно из головы гонит всякую паранойю, что это всё может вылиться в нечто серьёзное. Нормально. Всё в порядке. Просто они оба вспылили. В эту ночь Турбо много думает. Вывод напрашивается очевидный – погорячился. Виноваты они вдвоем, но сейчас Вахит носит под сердцем его ребёнка, а он выбирает поступить вот так. Жестоко. Необдуманно. Ладно, вдох-выдох-не-сдох, утром он обязательно извинится и всё исправит. — Вах! Слушай, ты прости меня, дурака, я... — Открывает дверь, но никого нет. Блять. Турбо по десятому кругу обошёл квартиру. Ещё немного, и он сможет гидом водить по ней туры. Его Вахи нигде нет. Ни на кухне, ни в пыльном тамбуре, даже валяющимся в тёплом закутке между кроватью и батареей. Хватается за телефон, тыкает начавшими безумную тряску пальцами по экрану. Знакомый контакт. Гудки. Ещё гудки. Ещё четырнадцать пропущенных вызовов. (Он считал) Телефон абонента выключен, или находится вне зоны действия сети. Валера скрипит зубами и подавляет желание разбить женщине из динамиков лицо. В голову приходит ещё одна мысль – качалка. Запах водки въелся в их подвал, из-за чего парень морщится. Нетрудно было догадаться, чья тут вина. — О, ещё один! Какими судьбами, Турбина? Сегодня нет сборов. — Кащей сидел на диванчике в обнимку с какой-то омегой. Снова наглая рожа, налакавшаяся с утра пораньше беленькой. Турбо пожал руку старшему. Получать в жбан сейчас не было времени. — Зиму ищу. Появлялся здесь? — Вы, молодежь, совсем попутали? Это место вам проходной двор чтобы каждый сюда ходил-бродил? Выясняйте свои отношения дома, а не здесь. Вы же о жизни нихуя не знаете, две рожи автоматные. Сошлись два балбеса, блять. — Кащей произносит все слова с такой интонацией и расстановкой, что кучерявый парень в “кленовой” куртке почти уверовал, что еблан. Ничего не ответил, однако, просто ушел по-английски. Под вечер Вахит, грёбанная блудница, вернулся, скрипнув входной дверью. Разбудил. Туркин выходит, он ждал его весь день, искал, сука, по всему району, но видя это грустное лицо… Подходит ближе, аккуратно беря в свои ладони его скулы. — Плакал? — Пацаны не плачут. Отойди. — Зима пытается отпихнуть, отстранится, но попытки почти не увенчиваются успехом. Максимум что ему удаётся сделать – развернуться спиной. Так что теперь его тискают сзади. — Ты где был? Ты кроме подвала никуда не ходишь, а тебя ни там, ни тут. Вообще нигде. — Ты же хотел, чтобы я избавился от плода. Вот. — Валера не видит его подступающих слёз. Однако и без того что-то в душе ухает вниз. — Как это… Избавился? — Опускает взгляд в пол. Он чувствует вину, что-то внутри начинает разъедать его, будто азотной кислоты подмешали в ужин. Где-то на этом моменте Зима уже не сдерживает всхлипы, надрывисто плачет. Слёзы катятся дорожками, а Турбо стоит столбом. Эти последние тридцать часов не перестают его удивлять. Приходит в себя, обнимает крепче, шепчет: — Прости меня, Боже, маленький мой…. Пацаны не извиняются, я знаю. Но я, как видишь, мужчиной для тебя быть только пытаюсь. Пожалуйста… Зима не слушает, в ушах звон. Голова гудит. — Отойди, блядь, не трогай меня! — Резко вырывается, забегая в их спальню, и парой отточенных движений закрывает щеколду — Вахит! Что ты делаешь? Парень не слышит. Тело ещё болит после самопального аборта в местном “подвале помощи” для омег, а разум вошёл в какую-то прострацию. Он открывает окно. Нет, правда. Это, конечно, глупо вам покажется. А ему глупыми покажутся ваши доводы. Пока в сердце такая буря, мыслить критически – невозможно. — Я сейчас выбью эту ебучую дверь! Зима! — Альфа ломится. Начинает кричать, сначала попытки остановить от необдуманных поступков, дальше – несуразную речь и первое что придёт в голову, лишь бы он обратил на него внимание и отпёр чёртову дверь. Вахит подымается, закрывает глаза и делает шаг вперёд. Его тело летит вниз. Вместе со всеми общими планами, целями и надеждами. Турбо наконец-то хватило сил выбить дверь. Ха-ха, Валеры, ты снова проиграл, уже поздно. Его глаза красные от лопнувших капилляров, ещё некоторое время смотрит в окно. Не может нагнуться и увидеть асфальт. А дальше полиция, чересчур яркие сирены и похороны.