* * *
эта чудесная ночь не особо отличалась от остальных. по винтовой лестнице в главный зал спускались новые гости с совершенно незнакомыми лицами. встретить здесь постоянных клиентов было огромной редкостью, словно отсюда выходят совершенно иными людьми, которые уже не помнят свою жизнь и дороги до этого места. каждый день на этих просевших коженных диванах новые «кошельки» разваливаются вальяжно, наблюдая за тем, как неземной красоты молодые девушки и юноши около барных стоек в развратной одежде крутят задом и новый коктейль за чужой счёт покупают, буквально через несколько минут уходя в приватную комнату, чтобы получить себе новые средства на существование в этом жалком мире. и может быть, совершенно иными людьми отсюда выходят не так называемые клиенты, а те, кто опустился на темное дно, пробивая его и занимая самую низкую позицию в этой иерархии. торгуют своим телом и душу растерзанную наизнанку выворачивают, пряча поглубже рядом с моральными принципами, которые давным-давно на самое дно залегли без возможности вернуться обратно в спокойную жизнь. даже неизвестно, сколько «ночных бабочек» попытались другую жизнь выбрать и вырваться отсюда. вот только как делать вид, что этого никогда не было и притворяться совершенно обычным человеком, если ты буквально каждый день прожигал свою жизнь по графику алкоголь-наркотики-наигранный секс? как можно вернуть себе хоть какую-то долю самоценности, если эти люди, закрывая глаза абсолютно на все, прыгали в койку к совершенно незнакомым людям за столь грязными деньгами, которые являлись главным спасением? настоящим дном такой огромной страны была даже не нищита или безработица, а подпольное дело, которое кажется на первый взгляд одним из самых простых способов заработать зелёные бумажки. сколько же человек ежедневно являются в это заведение, оставляя свои отпечатки на юных телах. кто-то даже верит, что обретёт здесь настоящую любовь, переспав с одной из сотен девушек этого борделя, вот только те самые особы с особо «тонким духовным миром» так не считают. они за этот день уже столько бухла в себя закачали, передохнув и добавив белый порошок, что уже не помнят, как их зовут. о какой любви до гроба может идти речь, если они ещё несколько месяцев назад потеряли себя, пока искали смысл жить? присядут на чужие колени, пофлиртуют, поманят пальчиком и вот, ты снова не на мели и сможешь прожить еще несколько дней без страха, что проснёшься полностью без денег.* * *
ультрофиолетовая подсветка комнату освещает, создавая более интимную атмосферу. эта комната за один только вечер поведала столько, сколько не видела спальня людей, состоящих в счастливом браке уже несколько лет. может быть, в далёком прошлом здесь были даже убийства от неадекватных посетителей, но тогда бы, с огромной вероятностью, здесь уже никогда бы не показался ни один человек и не загорелся ни один фонарик. на самом деле, ему и неважно. прямо сейчас он наблюдает за тем, как десятый мужчина средних лет за этот день пытается доставить удовольствие не только себе, но и лежащему под ним телу, усыпанному татуировками. пытается заветную точку найти и именно в неё вдалбливаться. тяжкие вздохи испускает, двигая бедрами интенсивнее в преддверии разрядки. а Матвееву было чертовски все равно. он шире ноги раздвигал и думал лишь о том, как бы растекшийся от выступивших слез макияж поправить и погромче стон издать, создавая вид, что ему чертовски приятно. если сможет убедить — получит побольше на ручку и будет горд собой. — да-да, давай, милый… — пытается как можно убедительнее простонать, чтобы человек, чьё имя он не знает, а может быть просто не помнит из-за лошидиной дозы алкоголя, остался доволен и поднял себе самооценку, естественно, отбавив побольше бабла от своего кармана. татуированный сильную руку на своей шее ощущает, которая дыхание спирает, не давая воздуху в легкие попасть. хватается за запястье широкое, чтобы ослабить эту хватку и глаза закатывает, создавая вид верха удовольствия. в момент, когда ты слышишь стены и видишь звуки, было абсолютно все равно на то, что происходит в реальном мире. может быть, это могла быть его последняя ночь, если бы горячий мачо переусердствовал с силой нажатия и придушил к чертям собачим, но Дима не осознает этой реальности, уходя в свою, совершенно отличающуюся от настоящей. может быть, когда нибудь задумается над тем, что один из таких клиентов станет последним, наложив руки на него совершенно по любой причине. и подох бы он как уличная шавка за углом в этой кровати, на матрасе, в который уже столько биоматериала впиталось, что хватит оплодотворить всю планету по несколько раз. не осознает, что каждый день его жизнь на волоске находится, но какая к черту разница, если сейчас очередной кретин с тяжким вздохом поглубже в чужое нутро входит и звезды перед глазами видит от удовольствия и оргазма. лишь хлюпкий контрацептив спасает от заболеваний. а может быть уже давно перестал спасать по той причине, что татуированный подцепил себе какой нибудь букет заболеваний ещё месяца два назад? это было так неважно в этот момент. на высокие вскрики переходит и имитирует дрожь в коленях, ухмылку лукавую на лице натягивая. — ты был просто великолепен, милый, ‐ наигранно хвалит тот и видит на чужом лице улыбку. дожидается, когда временный любовник слезет с него и позволит встать, чтобы к столу подойти, где блистер волшебных таблеток лежит. судорожно достает одну из белых пилюль и в рот закидывает, боковым зрением наблюдая за тем, как его «бойфренд» на час из кармана кошелек достает и несколько больших купюр на кровать с ухмылкой кладет, принимаясь одеваться. Дима усмехается, положив под язык таблетку. будучи в трезвом состоянии, он бы обязательно подумал над тем, насколько стал мерзким и даже посочувствовал бы самому себе. вот только сейчас он ничего не ощущает помимо сухости во рту и неприятной склизкости между ягодиц. когда гость комнату покидает, принимается поочерёдно вещи натягивать, с кружевного белья для привлечения внимания начиная. свои предплечья оглядывает и видит несколько синяков, которые под ультрофиолетом казались ещё ярче. много встречалось всяких отбитых во время работы. любители пожестче, любители выплеснуть свои самые негативные эмоции на секс-работницах и просто неудачные падения Матвеева на какую либо поверхность. всё зависит от чужих предпочтений. шрамы глубокие оглядывает, которые были оставлены собственноручно во время ломок. может быть, оставил их себе даже в трезвом виде, он не помнит. да и не помнит то время, когда был трезв как стеклышко. в одну точку смотреть начинает, размышляя над происходящим. потолок начинает на мозг давить, поэтому он понимает, что больше не стоит одному оставаться. торопливо футболку розовую поднимает и за несколько действий накинув вещь на себя, заправляет в узкие рваные джинсы, чтобы вид более манящий фигуре предать. несмотря на отличную звукоизоляцию, из каждой комнаты было слышно музыку, которая своей громкостью чуть ли не разрывала ушные перепонки, а сейчас все стало как-то слишком тихо. может быть у него уже просто слух отказал из-за побочек, а может быть древняя аппаратура уже подвела. усмехается непонятно чему и выходить собирается, как вдруг какие-то голоса слышит. брови к переносице ползут, но он был слишком пьян, чтобы хоть как-то совладать со своими мыслями и вкинуть хотя бы предположение, что может происходить. за ручку двери дергает и тут же на него силуэт налетает, чуть ли с ног не сбивая. слышатся громкие голоса, крики, звуки полицейских мигалок. пытается мыльный взгляд сфокусировать, как вдруг его за плечи хватают и рывком вытаскивают из комнаты, к стене лицом прижимая, чуть ли не впечатывая. ‐ что тут блять?.. — пытается развязывающимся языком спросить Дима, как вдруг ему руку заламывают и заставляют согнуться пополам. — молчать! — приказным тоном говорит Олег, — за мной. Матвеев пытается голову повернуть, как вдруг его осекают, на себя дергая, чуть ли с ног не сбивая. — а ну пустите меня, мусора ебучие! — начинает негодовать тот, думая, что белку словил и это все не по настоящему. — за мной, я сказал! оказание сопротивление против полиции приводит к наказанию, — хрипло приказывает Шепс, продолжая чужие руки за спиной держать. взгляд на девушку, работающую с ним переводит и видит, как она одну из экс-работниц задержала, только та в отличие от паренька не брыкалась. головой кивает в сторону выхода и брюнетка без слов понимает, начиная выводить задержанную. когда Матвеева к лестнице вести начинают, он вновь вырваться и укусить пытается, за что его сильнее скручивают и на себя тянут. ноги ватные не держат вовсе, поэтому обмякшее тело лицом на ступени летит, соприкосаясь с не очень мягким полом острым точеным носом. — сука… — шипит тот, когда его поднимают и вновь продолжают вести. когда металлическая дверь отворяется, показывая белый свет, освещающийся красно-синими мигалками, Дима глаза жмурит и куда-то в сторону харкает с кровью, которая с носа текла алой струйкой. Олег задержанного к одной из машин подводит и заставляет одной рукой опереться о капот, а вторую до сих пор за спиной держит, начиная наручники доставать. — вот вы и допрыгались… — бубнит себе под нос тот, как вдруг смех слышит под собой. татуированного уже ведет конкретно и он как будто в пространстве плывет, как по волнам. голова кругом ходить начинает, все звуки словно через толщу воды ощущаются, а тело впервые заныло спустя долгое время. но боль от наручников как будто в чувство привела, возвращая в эту вселенную. начинает осознавать глобальность всей проблемы и даже предположить не может, что его ждешь через год, через месяц, через час. он даже не знает, что с ним случится через несколько минут, а может быть до следующего дня он вовсе не доживёт. эта неизвестность не пугает, не нагоняет ужаса, не вызывает чувства страха. может быть, он настолько травмирован, раз это вызывает веселье. — что смешного я сказал? — сурово спросил Олег, бровь изгибая. — да мне смешно с того, какие вы все жалкие! — в пьяном бреду сквозь смех и кашель на полукрик переходит тот, разворачиваясь к чужому лицу, насколько это было возможно. — знал бы ты, сколько мерзких и жирных мужиков сегодня со мной в постели кувыркались за гроши, не желаешь повторить их судьбу? — бешенным взглядом одаряет тот сотрудника правоохранительных органов и вновь улыбается, — ах да, точно, совсем забыл. вы же только на своих бобиках по городу разъезжать можете и людей по обезьянникам рассаживать, чтобы жить не мешали… и признаться честно, Олег опешил. он видит карие глаза, которые при свете фонарей черными кажутся. а в глазах этих безумие и горе мешается. не понимает, то ли это все бредом под действием запрещенных веществ является, или все-таки раскаяние перед самим собой видит. крыша ехать начинает, остатки рассудка теряя с концами. даже больной человек не смог бы терпеть того дна, до которого татуированный загнал сам себя. стоит сейчас наполовину нагой пол натиском полицейских наручников, буквально несколько минут назад потрахавшись с человеком, которого видит первый и последний раз в жизни. а может быть вообще последний свой день видит в этом мире и суждено ему под землёй гнить с клеймом распутной девки, от которого не отмоешься, даже если кожу стянешь со скелета. — ну же, давай, вези меня в тюрягу. жаль только, что там будут пускать по кругу без оплаты, — договаривает Дима и улыбка пропадает с лица, которое теперь печаль безграничную выражало. он просто ждет, когда снова начнет видеть звуки и слышать стены, а Олег молча его к остальному наряду поведет, оставшись наедине со своими мыслями. этот хладнокровный взгляд прямо в душу смотрит, прожигая. Шепс даже представлять себе не хочет, что этот парень ощущал на протяжении всей этой жизни. не хочет думать о том, что его подтолкнуло к этому. Олег не хочет на свою душу притягивать чужие проблемы. не хочет испытывать сожаление к человеку, который действительно в нем нуждается.