In a rose tattoo

"Some may be from showing up Others are from growing up Sometimes I was so messed up and didn't have a clue I ain't winning no one over I wear it just for you I've got your name written here In a rose tattoo" Dropkick Murphys - Rose tattoo Джесси никогда не забудет о том, как в Ангелвилле ему пришлось загнать стальной прут в плечо Кэссиди, раскурочивая кожу и плоть: тело вампира продолжало исцелять себя с нечеловеческой скоростью, и другого способа спасти его у Джесси не было. Джесси не забудет о том, как Кэсс взвыл от боли, поливая его проклятьями, и как начал ненавидеть его по-настоящему. Потому что только тогда Джесси наконец осознал, что пусть Кэссиди и умудряется всякий раз собрать себя заново по кусочкам, как какой-то монстр Франкенштейна, но каждая его рана болит как у живого человека. Ведь когда Кэсс позволил солнцу выжечь себя до мяса, до побелевших костей, только чтобы что-то доказать Джесси, он тоже кричал, но это было его решение, так? "Он сам это сделал", – твердил себе Джесси. "И я помог ему сбить пламя", – напоминал он себе. Он придумывал себе кучу уëбищных оправданий и пытался в них верить. Но когда он сам, своими руками с влажным хрустом вогнал ту железку в его плечо, он уже не мог закрыть глаза на то, какую жуткую боль Кэссиди испытывал. Боль не только физическую, но и от предательства – Джесси понял это по его взгляду, но не сумел тогда объяснить, что он пытается спасти его, блять, жизнь, потому что с объяснениями у Джесси всегда было туго. Он и сейчас не мастак языком трепать. Но он старается. Кэссиди меряет шагами их номер в мотеле, по пояс голый, потому что хрен его знает, что случилось с его футболкой (на ней были панды, и она была довольно милой), и пытается отыскать что-то, что сам до этого заныкал – вероятно, какую-то одурманивающую дрянь его собственного изобретения. И Джесси не может не пялиться на него. Да, пожалуй, нет такого стандарта, согласно которому Кэссиди считался бы красивым, но очаровашка он тот ещё, что правда, то правда, и... Нет, стоит признать, что он правда симпатяга, особенно когда привыкнешь к его странному чувству стиля. Хотя и странное чувство стиля Джесси тоже нравилось. Блять, ладно, ближе к делу. – Эй, Кэсс? – сидя на кровати, Джесси морщится от неосторожного движения: колено сегодня решило, что оно его ненавидит. – А как это так выходит, что твои татухи остаются, а шрамы нет? – Потому что их я оставляю заживать естественным путём, – отвечает Кэссиди, даже не глядя на него, всё ещё поглощённый отчаянными поисками... чего-то. – А шрамов нет, потому что для серьёзных ран у меня есть моё вампирское лекарство. Логично. – Понятно, но что если бы шрамы тоже оставались? Сколько бы их было? Кэссиди застывает, прекратив носиться по комнате, и поворачивается к Джесси. Его глаза огромные и круглые, как два грёбаных фрисби. – Ты прикалываешься, отец? Я бы, блять... Я бы выглядел, как вспаханное поле. Одни ожоги бы... – он смешно морщится, кривит губы, выражая отвращение, и мотает головой: – Не, без них лучше, поверь. Джесси закатывает глаза и бормочет себе под нос неразборчивые ругательства. Очаровашка, симпатяга и тупица, каких мало. – Я не это имел в виду, – бурчит он. – Я просто... иди-ка сюда. Сядь. Сейчас я... Джесси роется в своём рюкзаке, пока Кэссиди озадаченно садится на кровать рядом с ним. – Какого ху... – возмущённо захлёбывается он, когда Джесси достаёт большой чёрный маркер и рисует круг на обнажённом плече Кэссиди. – Зачем ты это сделал? – Это, – отвечает Джесси, указывая на круг, – то место, где я тебя проткнул в Ангелвилле. Джесси заносит маркер, чтобы нарисовать ещё несколько линий, но Кэссиди резким ударом выбивает его из руки проповедника. – Какого хера ты творишь? – рычит он. Пожалуй, стоило бы для начала спросить разрешения, запоздало думает Джесси. – Хочу увидеть, где были бы твои шрамы. "Хочу увидеть, сколько раз тебе было больно, и никто этого даже не замечал", – добавляет он про себя, но вслух больше ничего не говорит. Кэссиди ловит его взгляд и хмурится. – Одного фломастера тут будет маловато, приятель. Чернила быстро кончатся. В ответ на это Джесси загадочно улыбается и вылавливает из рюкзака ещё один маркер, на этот раз красный: – Я подготовился. От неожиданности Кэссиди заливается смехом: – Откуда у тебя это говно? Что за "в первый раз в первый класс"? Джесси пожимает плечами и повторяет вопрос: – Ну, так что? Кэссиди фыркает и плюхается на кровать так, что его голова и ноги остаются свисать с её краёв. – Ладно, валяй, – смеётся он, уложив руки на ремень своих джинсов. – Всё равно мне больше нечем заняться. Итак, теперь в распоряжении Джесси тело его друга, с идеально чистой и ровной кожей, если не считать татуировки, и он может... что? Вообразить себя Бобом Россом?.. ...Он рисует линии там, где он буквально распилил Кэссиди на части (от этих воспоминаний Джесси всё ещё кидает в дрожь), очерчивает большой круг на затылке – туда Ти-Си его ударил, узнав, что он вампир (Кэссиди хихикает, когда маркер щекочет кожу на его шее), обводит воображаемые синяки, оставленные им самим в Гробницах и когда он пытался спасти его, а в результате они просто подрались как два идиота перед вратами Масады. Дальше... сложнее. Уже то, что есть, выглядит кошмарно, а это Джесси ещё не трогал ожоги, потому что понятия не имеет, как подступиться к этой задаче. По-хорошему, всю спину Кэссиди пришлось бы закрасить ровным чёрным цветом, только он это, конечно, едва ли оценит. Джесси окидывает взглядом своё "творчество" и ему становится дурно от осознания того, сколько боли он причинил. Это совершенно не то, на что он рассчитывал: ему просто было любопытно. Но теперь он чувствует себя пиздец каким виноватым. Потому что, когда чужие раны исчезают так быстро и безо всякого следа, очень легко забыть, что это всё ещё больно. И очень легко забыть о том, что Кэссиди тоже страдает. И ведь это далеко не всё: видя, что Джесси не торопится продолжать, Кэсс хмыкает, забирает у него маркер, и сам рисует ещё несколько кругов. – Это – куда стрелял тот жирдяй из Масады, – комментирует он, не прекращая выводить всё новые линии, – а это... Он опускает руку ниже, приподнимает пояс штанов, и Джесси, моргнув, всё же успевает предотвратить непоправимое: – Не советую рисовать на члене. Маркер перманентный. – ЧТО?! – визжит Кэссиди и садится так резко, что подпрыгивает на матрасе: – Пораньше не мог сказать?! – Зачем? – сквозь смех отвечает Джесси: теперь Кэссиди выглядит, как грёбаный далматинец. Сердито надувшись, Кэссиди точным броском запускает в лоб Джесси маркер, и тот отскакивает с глухим звуком. – Мудила, – бормочет Кэсс. – А я даже не на полпути был! – Но и останавливаться уже как будто бы поздно, а? – ехидно улыбается Джесси, глядя на вытянувшееся лицо Кэссиди. – Говнюк ты, падре. Но в этом прав... Метнись за пивасом тогда, что ли, пока я тут художествами занимаюсь. Джесси снова смеётся и направляется к небольшому холодильнику, слушая, как Кэсс бормочет что-то о том, будто он чувствует себя, как Грейс Джонс в руках Кита Харинга . Джесси открывает две бутылки, выкидывает крышки и с размаху садится обратно на кровать ровно в тот момент, когда Кэссиди старательно выводит очередную линию. Теперь вместо неё на боку Кэссиди красуется странный зигзаг. – Ну ты и козёл! – стонет Кэссиди, но бутылку принимает и тут же опустошает наполовину одним долгим глотком. – Но в общем-то я, пожалуй, всё. На спине же я рисовать не смогу... Джесси кладёт руку на сердце, вторую вскидывает в воздух: – Как Божий человек, даю тебе слово, что ты можешь рассчитывать на мою помощь. – Хуëжий, – ядовито отвечает Кэссиди, но маркер всё же отдаёт. – Добавь пару линий тут и там... Это поймал меня как-то один англичашка накануне Пасхи, мне и плетью досталось, и выстрелов парочку отхватил. В общем, э... Нарисуй там какую-нибудь абра-кадабру, и на этом можно закончить. Там ещё, конечно, ноги, которые просто в кашу были после того, как я из самолета выпрыгнул и свалился на твою голову, но нашего с тобой таланта не хватит это изобразить, да? Однако Джесси, занеся маркер над кожей Кэссиди, просто не может заставить себя нарисовать эту "абра-кадабру". Парой брошенных вскользь фраз вампир сейчас рассказал ему о своей жизни куда больше, чем за всё время их знакомства, и... Поддавшись неясному порыву, Джесси берёт Кэссиди за плечи и поворачивает лицом к себе. Кожи Кэсса теперь почти не разглядеть за чëрными и красными пятнами. Он как ёбаная дорожная карта. Весь в линиях, кругах, фигурах с неровными краями и с двумя аккуратными алыми точками на шее – за них Джесси цепляется взглядом и невольно разглядывает несколько долгих мгновений. Изрисована вся грудь, руки, даже лицо. От этого зрелища к горлу Джесси подступает тошнота. Он не этого хотел от своей дурацкой затеи. Это просто бесчеловечно. – Пиздец, Кэсс... – бормочет он, не убирая рук с его плеч и не в силах перестать блуждать шокированным взглядом по его торсу. Он благодарен тому, что они не добрались до ног. Ему хватает того количества жестокости, что уже изображена на его теле. Джесси осторожно касается рукой одной из линий, и Кэссиди, дрогнув, пытается отпрянуть. Словно его раны всё ещё болят. Джесси замирает. – Прости, я... Я просто... Ох, Кэссиди. Джесси поднимает глаза и видит, каким притихшим выглядит вампир: едва ли до этого кто-то произносил его имя с таким участием и болью. Кэссиди улыбается широко и открыто и смотрит своими огромными, блестящими глазами. – Не бери в голову, падре. Я ж это, кремень. От этих слов Джесси натурально впадает в бешенство. – И что... – рычит он, – это значит, ты должен постоянно терпеть такую боль? Широким жестом Джесси обводит всё тело Кэссиди и мотает головой в ответ на свой же вопрос: – Нет, Кэсс. И тебе больше не придётся. Не в мою смену, ясно тебе? Наверное, впервые за всю его долгую жизнь кто-то так яро заботится о Кэссиди. За всю его ёбаную жизнь. Это его роль, он заботится и защищает. Так было всегда, даже когда был человеком, и тем более теперь, когда его бессмертное тело позволяет ему быть живым щитом для его друзей. Поэтому... – Мне плевать на боль, если это означает, что с вами всё будет хорошо, – нахмурившись, отвечает он. Это кажется ему логичным и правильным, но взгляд Джесси становится только твёрже. – Но мне не плевать, понятно? Мне не плевать, – тихо говорит он, обхватив лицо Кэссиди ладонями. Джесси говорит это и понимает, что раньше Кэссиди не было знакомо такое отношение. Что он никогда не ощущал себя настолько ценным. Значимым. Что одного этого уже достаточно, чтобы наполнить его мир новыми красками. – Понятно, – севшим голосом отвечает он и трёт глаза. Улыбнувшись, Джесси целует его над бровью и смеётся, когда Кэсс, явно смущённый, начинает бормотать что-то о душе, и что он чувствует себя вагоном Нью-Йоркского метро. – Только не забывай, что маркер пер-ма-нент-ный, – мурлычет Джесси, и незамедлительно получает подушкой в лицо.