Деревенщина: Рождественская песнь

      Город встретил Новый 1820 год. Над белевшим Петербургом разлилась молоком ночь. Часы с кукушкою в двухэтажном голубом домике супротив церкви пробили полночь. А Егорушке нашему ненаглядному всё не спалось.       — Ты чего? — сонно пробормотала, потирая глаза, сидящая в кресле Паула.       — Ничего. Спокойной ночи — прошептал Егор.       — Не нравится, что ли?       — Чего-о? — затянул мальчишка — Чего не нравится-то?       — Как чего? Рождество — ухмыльнулась девушка — Душа в ад просится? Признавай, просится!       — Нет, я привык уже. Хорошо мне! — Егорушка насупился и уткнулся взглядом в пол — Спать не хочется просто. Большой я или нет, в конце-концов? Сам могу решить, когда лечь, а когда встать!       — Можешь, конечно, вот только мне придётся одной в церковь с утра тащиться. Неужто бросишь свою матушку?       — Да тут тащиться-то!.. — малыш указал на окно и виновато взглянул на Паулу — Может быть мне сказка поможет?       Хозяйка лениво вздохнула, потянулась и слезла с нагретого местечка. Она подхватила Егора и потащила юнца вверх по лестнице, прямиком в скромную, но от того не менее уютную комнатушку на втором этаже. Детёнок наскоро был укутан в пуховое одеяло, воткнут щекою в гусиную подушку, а в руках, в обнимку у него красовался уродливый ярморочный чёрт.       — Готов? — просипела Павлуша.       — Угу — замычал Егорушка.       — Жил-был на свете маленький ангелочек…       Егор перевернулся на спинку и уставился на мать.       — Была у этого ангелочка мечта, чтоб в Христово Рождество сам Иисус пришёл к нему и воздал добро…       Малыш заёрзал.       — Когда в домике светлой девочки Софьи вешали праздничные украшения, ангелочек обратился игрушкою и сел на Ель в ожидании Христа…       Егор чихнул. Паула поёжилась:       — Ну чего ты? Это я шучу, дурачок. Сейчас будет тебе хорошая сказка…       — И эта неплохая. Правда! Только вот ангелы такие странные, знаешь, мам? — мальчишка уставился на окно — На человеков самих совсем непохожие. Убогие.       — Буквально, Егорушка, буквально — Паула настороженно следила за сынишкой — Забудь-ка, а? Давай про поросят расскажу, хочешь? Что-то ты разволновался совсем. Успокаиваться надо.       Мальчишка завертелся на месте:       — Услышал, что ты о Нём говоришь и теперь смотрит. Ну, пошёл, пошёл! — детёнок выскочил из-под одеяла и давай барабанить по подоконнику. Паула — за ним. Начала всматриваться — пусто.       — Не улетает, мам, убери его! Или лучше просто спрячемся!       — Да кого его-то? Нет здесь никого, уймись! — девушка начинала злиться, решив, что сынишка её разыгрывает. Егорушка прыгнул на подоконник и шлёпнул матушку по лбу.       — Смотри! Только осторожно.       Ровно в полуметре от окошка, над землёю, порхало нежнейшее создание. Светлый лик, искренне добрые глаза, голубые ангельские зрачки, белокурые волосы, слегка розовые щёчки, белоснежно чистые, сверкающие крылья — перо к перу, руки сложены в молитвенной позе, а ноги скрыты за длинным подолом рубахи — такой же идеальной, как и всё остальное. Паула приоткрыла рот от удивления. Оно выглядело точь-в-точь как на иконах. Совершенно. Божественно.       — А зачем смотрит, не знаешь? — девушка словно по повелению шагнула вперёд, но дальше, чем на шаг двинуться не могла — её за подол юбки крепко держал Егор.       — Подглядывает и подслушивает, что о Нём говорят. Все Они нечестные. Ну, для нас нечестные, Там-то слежка в порядке вещей! — ребёнок потряс кулачком из-за матери.       — Боишься Его? Не нравится? Ангел же — она вдохнула полной грудью — Но каков… — глаза девушки жадно сияли. Ангелочек наконец моргнул и состроил жалобную гримассу.       — Пойдём отсюда, а, мам? — Егор тихонько зашептал, но Паула не могла оторвать взгляда, будто застыла. Она о чем-то думала — Ну пойдём, мам! — малыш захлюпал — Быстрее, мам!       — Тише-тише. Идём, да, идём — тяжело дыша зашипела девушка — ты только глянь… А? — рука сама собою потянулась к окну.       Ангел, словно в ответ, приблизился к ставням и блаженно заулыбался.       — Не спустимся мы — Егорушка зарылся в подол — Ой, не надо было тебе показывать, не надо… теперь он знает — его видели.       — А что это нам даёт? — всё с таким же трепетом продолжала девушка — Он божественен… Не убьёт же Его создание нас? Не создано для этого.       — Может и не убьёт, но петь будет.       — Зачем, Егорушка? — Паула на секунду отвела взгляд от окна и вздрогнула — детёныш посинел и скукожился где-то в складках её юбки — Ну что ты томишь?       — Да если ж я расскажу — он всё поймёт! Не чаруйся им, мам, ну, пожалуйста! Ради меня!       — Глупости какие! Чтоб я… — Паула мгновенно пришла в себя и теперь прятала глаза, изо всех сил стараясь не смотреть на посланника Божия. Тот уже не отрывал взгляда и вовсе перестал моргать. Он лишь свято улыбался, казалось, выжидая момента, когда домашние переживут все стадии от отрицания к принятию. Ангел, плавно порхая, двигался к окну.       Прыгнув на месте, пошатавшись и убедившись, что Он всё ещё следит, девушка сделала робкий круг по комнатке, а затем, перекрестившись, швырнула прикроватный стул в окно. Осколки разлетелись, ангел нервно замотался. Паула и схваченный ею Егор скрылись за дверью, сбежали вниз по лестнице и ринулись прямиком к камину — в подвал. Дверь в тайный проход была плотно заперта, но никакой надежды на сохранение не было. Успокаивала иллюзия скрытности.       Жильцы еле слышно вздохнули, но девушка не могла ждать:       — Так что плохого в ангелах? Или им пера жалко? Если жалко, то чёрт с ними, ой… В общем, пусть подавятся!       — Не, их пёрышки лишь прячут их безобразную сущность. Они всегда приходят в Рождество к тем, кто верит и ждёт…       — Что-то напутали видать…       — Да ты послушай-послушай! Они поют! А когда поют, человек всё плохое забывает. Вот и получается Светлый Праздник Рождества — Егор поёжился и взобрался на стол в центре комнатки — Это что у тебя? — он перевёл внимание и указал пальчиком на широко раскрывшую рот, отделенную от тела женскую голову в банке.       Павлуша наскоро сгребла склянки со стола и упрятала в ящик под ним.       — Да так, декорация, с Купалы осталась. Чего ещё про ангелов расскажешь?       — Хм… — Егорушка почесал макушку — Если подумать, то ничего.       Паула всплеснула руками:       — Как же? Как же так? Ты же из этих, из демонов! чертей! Может ещё в котелке покопаешься?       Наблюдалась драматическая картина — мальчик скрестил ручки и обиженно выпятил губу:       — Я же прежде всего не чёрт, а ребятёнок твой? Да, мам? — мальчик снизу-вверх посматривал на девушку неестественно большими глазами.       — Да, да. Конечно, ты мой малыш, но…       — Вот и закрыли вопрос! — Егор как ни в чём не бывало сиганул со стола и засеменил по подвалу.       — …Нам бы так пригодился данный экземпляр — она шаркнула ножкой и заложила руки за спину — Хотя бы в картиночном виде, но лучше бы… Лучше бы перо!       — Ага, а ещё лучше целого. Ты же сказала, что «пусть давятся». Соврала опять, ай-ай-ай! Мам, это же ангел! Как ты его ловить собралась?       — Придумаю. Времечка немного есть — засуетилась девушка — Он же ещё вернётся? Господину Вольдемару очень понравится, если я добуду ему таковую птичку. Даст за это нам много денежек, а на эти денежки хибару отремонтируем. Всю комнату дубом обставлю.       Паула расставила руки, представляя, что их ждёт. Егорушка вытянулся и начал проситься на руки. Хозяйка мягонько приподняла его:       — Что за нежности? Да не бойся ты, дорогой, мама как всегда найдёт выход.       Егор сильно-пресильно прижался к маменьке:       — Не надо, а? Сдались тебе эти ангелы. Мне страшно, знаешь, коли поймает — сотрёт и меня из твоей памяти.       — Тю, дурачок! Пусть сначала поймает! Так что, раскроешь матушке секрет поимки?       Егор глядел на Паулу, Паула на Егора. После минуты мучений от нешелохнувшейся матушки он сдался:       — Только перо помогу достать, о большем не проси. Это не водяной, не лихо, не вурдалак даже — хуже, чем кажется. Ты в это поверить не можешь, потому что он приветливо выглядит. Но знай, что ангелы в разы юродивее демонов. Они отнимают у людей самое драгоценное — их ошибки, они подсматривают, докладывают, наговаривают Ему…       Паула затаила дыхание и потупила глаза.       — …Всегда учтивы и выполняют приказы, тьфу! — Егорушка театрально сплюнул — Когда дети умирают, когда старики замерзают, когда женщин насилуют, а мужчин убивают — где они? Сбили перед новым годом ребёнка, а? Ты мне сама говорила, приказывала на улицу без тебя не выходить! Девочка дорогу перебегала, а её лошадь в мясо смолотила. Они только и заявляются на праздники! Помощи нет, нет помощи! Только улюлюкание…       Павлуша совсем сникла.       — …Снисходят, чтоб поглазеть как им всем здесь рады, душу вылизывают. Картинки с их изображением нацеловывают, лбами полы прошибают, последние гроши в их честь отдают! Только нет их уже, настоящих ангелов-то. И пусть у нас рога и копыта — Егор встал в стойку и ударил в грудку — Мы настоящие, а у них лишь куча навоза внутри.       Паула скривилась и откровенно заржала, прикрывая рот:       — Очень хорошо начал! А как закончил-то — ещё лучше! — она помотала головой, пару раз шлёпнула себя по щекам и выдавила — Убедил-убедил. Хрен с ними, с этими перьями. (В ораторскую школу тебя отдам, как только праздники закончатся) Давай тут и ляжем спать, может, позабудет про нас ангелочек? Тихо, вроде.       — Может. Сочтёт неважным наверняка. Да и кто бы в Их существование на слово девочке и ребёнку поверил?       — И то верно — Паула уже заметно смелее взобралась на лестницу и достала с верхней полки пышное одеяло — Им, наверное, частенько стульями по Ликам попадало?       Егор повеселел. Семейство наскоро разложило всю атрибутику. Вышла чудная конструкция — столешница была обложена стульями, чтоб, не дай бог, никто не свалился. Посередине красовалась импровизированная простыня из какой-то скатерти в несколько слоёв. У изголовья возвышалась подушища, а покрывало покрывало. Гармония вновь окутала дом Паулы Ивановны.       Егорушка, выслушав сказку про трёх адовых поросят, смиренно засопел и сладенько причмокивал во сне. А вот Пауле не спалось. Она лежала с широко раскрытыми глазами и глядела в потолок. Ей было ужасно страшно. Чувство незащищённости пронзило её ручки, ножки — она не могла пошевелиться, по телу бегали мурашки. Она искося взглянула на Егора, поморщилась, но переводить взгляд на дверь не решалась. Там кто-то был.       — Господи Ииуссе… Отче наш… Иже еси. на небесе…. — тихо зачитала она и вдруг услышала такой нежеланный шорох. Из угла послышалось еле слышное детское пение:       Много было в небе звезд       Теплой ночью ясной…       Девушка приподнялась на «кровати».       — Да святится имя твое… — она понадеялась, что ей всё это лишь чудится, но ком подступил к горлу, а в ушах зазвенело:       Тихо спал Иисус Христос       На соломе в яслях…       — Да придет царствие твое! — Паула невольно зарыдала. Проснулся Егор.       Дева-Мать, склонясь над Ним,       Нежно напевала…       — Да будет воля твоя! — всё лицо её покрыли горячие слёзы. Егор завыл, не сказав не слова. Потухла свеча у стола.       Ночь мерцала золотым       Звездным покрывалом…       Мракобесие началось в душах домашних. Сердца заколотились, заболела грудь. Пение приближалось и становилось многоголоснее. Заболела и голова. К ним в ноги подлетел опухший, монотонно пульсирующий, кроваво-красный глаз. Ноги и руки совсем отказали. Воняло смрадом. Крылья Его, росшие на местах разреза век, походили на ком грязи. К ним прилипли чьи-то волосы, уличный мусор, впитались какие-то жидкости:       Пели ангелы Христу,       Славили Рожденье…       Паула истошно орала, но в подвале, кроме Егора её никто не слышал. Детёнок замолк, замер и начал синеть. Дыхание в глотке иссякло. Девушка закашляла, засипела и в одно мгновение без чувств рухнула на «кровать». Они очистились.       В мир принес Он красоту,       Веру по Спасенье!