Опасная игра

У льда, из которого сделана скульптура, странный цвет: желтый, будто собака пописала. Зато сходство с оригиналом заткнуло бы за пояс восковых фигур из музея мадам Тюссо. Когда достаточно долго работаешь на фабрике, знаешь, весь секрет в том, что это не копия. Ну здравствуй, папа. Ты пахнешь лимонами, которые никогда не ел, а на твоем лице испуг, которого я никогда не видела прежде. Я бы обняла тебя, если бы не боялась, что ты растаешь, как снеговик на солнце. Но мне нужны все твои атомы на правильных местах, чтобы из глыбы фруктового льда вновь обратить тебя в человека. Растирая замерзшие ладони, я подхожу к панели управления. Точно в кабине пилота, разноцветные кнопки мерцают всеми цветами радуги, из десяти рычагов один поднят, два опущены, и семь в нейтральном положении. Одна ошибка, и машина растопит ледяную фигуру, а полученный сок разольет по формам звезд, луны и волшебных животных, заморозит снова, запакует в блестящие обертки и отправит счастливым детишкам в Бразилию, где в январе самый разгар лета. Хорошо, что я получила чертежи этой машины, когда сломалось конвекционное устройство, и знаю принципы ее работы. Плохо, что ставки высоки, а я никогда полностью не полагалась на свою память. Все в порядке, папа, это нервы. Доверься мне, и скоро мы будем дома. Я начинаю вводить команду на клавиатуре, проверяя запотевший экран после каждой строчки. Мне не холодно, хотя изо рта и вырываются облачка пара, а из одежды на мне тонкий рабочий комбинезон. У меня была мысль прихватить с собой пальто или свитер, но здесь повсюду камеры, и наблюдательные дикари, которые заправляют здешними порядками, могли бы запросто сложить два и два. Окончив вводить код, я поднимаю все рычаги, кроме одного, вверх и, перекрестившись наудачу, нажимаю на кнопку ПУСК. Машина гудит и щелкает, и прямо на моего отца с потолка медленно опускается стеклянный купол, в котором, если я не допустила ошибки, хитрый химический процесс должен вернуть его к жизни. Я не могу смотреть. Я не могу закрыть глаза. Купол изнутри заполняется паром, скрывая отца из виду. Я почти готова праздновать победу, когда женский голос компьютера требует моего внимания: — Ошибка. Введите пароль для запуска обратной программы. Ошибка. Введите пароль для запуска обратной программы. Пароль?! В инструкции по эксплуатации не было указано, что понадобится ввести пароль. Несмотря на низкие температуры, меня прошибает холодный пот. Все, Саманта, песенка спета. Ну нет, ублюдок, я так просто тебе не сдамся. Шоколад. Ошибка. Фабрика. Ошибка. Чарли. Ошибка. Давай, Саманта, шевели мозгами. Наверняка пароль — это что-то простое. Вдохновение. Ошибка. Вилли Вонка. Ошибка. — Вы неверно ввели пароль пять раз. Приготовьтесь к блокировке системы. Введите пароль для выхода из лаборатории, или будете ликвидированы. НЕТ! НЕТ! НЕТ! Истошно визжит сигнализация, выключается свет, и под потолком начинает пульсировать красная лампа, точно в сатанистком ночном клубе. Я бросаюсь к раздвижным дверям, через которые пришла, но они не поддаются. Зеленая лампа над входом теперь тоже мигает красным. Прости, папа, кажется, я подвела нас обоих. Я из последних сил налегаю на рычаг, и с шипением двери раздвигаются, только мои усилия здесь не при чем. На пороге в белом шерстяном пальто в пол с меховой оторочкой по воротнику стоит сам Сатана, за ним с каменными лицами демоническая прислуга в фиолетовых комбинезонах из пластика. Руки повелителя преисподней скрещены на груди, а лицо на фоне белоснежных одежд голубоватое, как у трупа. — Трикси! Отменить ликвидацию. Отменить блокировку. Выключить сигнализацию. — Идентификация голоса… успешна. Добрый день, мистер Вонка, — у меня галлюцинации или голос робота-убийцы потеплел? — Отменяю ликвидацию. Отменяю блокировку. Выключаю сигнализацию. — Спасибо, Трикси. Отличная работа. — Рада служить, мистер Вонка. Я шагаю назад, пока копчик не упирается в приборную панель. Пути к отступлению отрезаны. — Мисс Стре-е-ендж, — тянет шоколадный магнат почти ласково, дергая уголки губ в улыбке. Ликвидация, соркестрированная услужливой Трикси, уже не кажется худшим из возможных вариантов. — Ваш обеденный перерыв затянулся. И вышел на смертельно-опасный вираж, ха-ха! Трикси запросто могла бы превратить вас во фруктовый лед со вкусом клубники со сливками. Между нами, — заговорщеским шепотом добавляет он, оглянувшись по сторонам, — для искусственного интеллекта она немного вспыльчивая. — М-мистер Вонка, — сглатываю слюну я. Язык точно сделан из ваты. — Я пришла убедиться, что к-конвекционное устройство исправно, и, кажется, что-то напутала. — Ха-ха-ха. Ха-ха-ха, — хихикает в кулачок повелитель шоколадной империи, точно заевшая фонограмма. На лицах умпа-лумпов не дрожит ни один мускул. Если они пошевелятся, да еще впридачу заиграет электронная музыка, я точно знаю свою участь. — Да вы оказывается фантазерка, мисс Стрендж, — кокетливо грозит мне пальцем Вилли Вонка, точно я нашкодившая шестилетка. — А я почему-то был уверен, что вы пришли, чтобы превратить вашего отца обратно в человека. В горле встает ком, который никак не удается проглотить. Жизнь проносится у меня перед глазами, потому что в тот момент я точно знаю, что не выйду из этого цеха в той же форме, в которой вошла в него. Он знает, кто я. Все это было лишь грамотно расставленной ловушкой с самого начала. Садисткой игрой в кошки-мышки, которой пришел конец. Захлопнулась мышеловка. — Да, мистер Вонка, — кидаю карты на стол я, признавая свое поражение. — Я пришла именно за этим. Когда полиция отказалась продолжать расследование, мне пришлось взять ситуацию в свои руки. Вы пытались спрятать концы в воду, но я знала, что мой отец еще жив, я чувствовала, что он где-то на вашей фабрике. Я устроилась на работу к вам, чтобы докопаться до истины… Но почему, мистер Вонка? Почему вы превратили его в… это? С минуту магнат оценивающе смотрит на меня, а потом с демонстративно скучающим видом пожимает плечами. — Не я. Трикси превратила. Ваш отец сам виноват, что совал нос туда, куда не следовало. И он это заслужил. Прожженный журналюга, у которого нет уважения к чужим границам. — Мой отец вами восхищался. Вы были его героем. — Молчать! — повелительно вскидывает руку вверх магнат, как если бы у него разболелась голова. — Ваш отец досаждал меня своими панегириками. Он пристал как банный лист, хотел, чтобы я устроил ему экскурсию по шоколадной фабрике и исповедался о своем детстве. Пффф, какая наглость! — Он хотел узнать вас получше, и чтобы мир узнал о вас тоже. — Ха! Как бы не так! Он хотел покопаться в ящике с моим нижним бельем, как и все они. — Он хотел положить конец гнусным слухам о вас, которые лично он считал ложью. — Слухам? Ах, вы о том споре за патентное право на прыгательное драже? Или о том совершенно несуразном иске за физический ущерб от супер-липучей тянучки? О растаявшем шоколадном дворце для арабского шейха, который, кстати, был застрахован на приличную сумму? Да что б вы знали… — О других слухах, — мрачно перебиваю я, бросаясь головой в омут. — Гораздо хуже. — Хуже? — недоверчиво переспрашивает магнат, нервно мигая. — А что… есть хуже? — Да… О вас и детях. — Детях? Каких еще детях? Неужели он и в самом деле не в курсе? Или умело притворяется? — Детях, которых вы… которых вы… Я даже не могу сказать это ему в лицо, как будто непроизнесенные слова не могут стать реальностью. Фигура моего отца блестит желтым льдом в стеклянном куполе. За три месяца на фабрике я так и не узнала, если те слухи были правдой, но будь они ложью, разве не был бы сейчас мой отец во плоти и крови? Бедный Чарли Бакет. — Которых я… что? — не выдерживает Вонка, пока я запинаюсь, совсем как он, когда ему задают неудобные вопросы. — Любите слишком сильно. — Но я не люблю детей, — фыркает он. — В большинстве своем, они маленькие гаденыши. Да и потом, я не специалист по конституции, но насколько мне известно, любить детей не преступление. — Смотря как любить. Наконец, в его глазах появляется понимание. Фальшивая самоуверенная улыбка сходит с его лица, он бледнеет еще больше, если это вообще возможно, вскидывает в воздух указательный палец, как если бы готовясь к обличительной речи, как внезапно содрогается, подтянув ладони ко рту, слагается пополам, и его выворачивает наизнанку прямо к моим ботинкам. Я делаю шаг в сторону подальше от разноцветной лужицы рвоты, а его продолжают мучать приступы. Что это, ужас перед секретом, который вышел наружу? Ты точно подписала себе смертный приговор, Саманта. — Воды… — между позывами умудряется вставить он, и я послушно обвожу глазами помещение. Трикси опережает меня. Откуда-то с потолка спускается механическая рука с пластиковой бутылкой в клешне, которую магнат с благодарностью принимает и, отвинтив крышку, с жадностью прижимает ко рту. Он пьет, а потом его рвет снова и снова, пока я, спиной прижимаясь к стене, осторожно пячусь к выходу. Возможно, мне удастся использовать эту заминку, чтобы дать деру. Ага, как бы не так. Умпа-лумпы шагают в сторону, перегораживая проход и складывают ладони на груди на манер телохранителей. Я, наверное, могла бы вспомнить уроки по тхэквондо и распинать их как кегли в боулинге, но отсюда до выхода — поездка на лифте и побег по коридорам, кишащим дикарями, а я точно не героиня американского блокбастера. Неужели мне остается только надеяться на милость и покорно ждать своей участи? — Прошу прощения, мисс Стрендж, — наконец ослабевшим голосом произносит маэстро Вонка, пытаясь выпрямиться, одной рукой держась за приборную панель, а другой прижимая ко рту тканевый платок с вензелем. Честное слово, в других обстоятельствах, мне стало бы его жалко. — То, что вы сейчас сказали, настолько отвратительно, что я… Он прерывается и, покачнувшись, резко отворачивается в сторону. Я ожидала нового приступа рвоты, но позыв проходит. — Умпа-лумпы проводят вас в вашу комнату. Мы потом договорим. Сейчас, с вашего позволения, я бы хотел прилечь. «С детьми или без?» — вертится у меня на языке, но инстинкт самосохранения не позволяет мне даже пикнуть. Конвой из умпа-лумпов расступается и смыкается за моей спиной. Моя комната — это роскошные апартаменты на сто пятьдесят квадратных метров, с отдельной гардеробной, где весь мой скарб занимает крошечный уголок и две полки, с хаммамом, где я выпаривала стресс последних недель, джакузи и великанской кроватью под балдахином. Бонусы должности главного инженера-разработчика, в дополнение к ежемесячно жиреющему банковскому счету. Из минусов: запрет на выход на улицу и контакт с внешним миром — здравствуй, золотая клетка. И пропавший без вести отец, зависший между жизнью и смертью. Я принимаю долгий душ, как будто рассчитываю найти новую себя, содрав старую кожу, и сворачиваюсь калачиком на кровати. Я долго лежу без движения, прокручивая в голове события сегодняшнего дня, пока не начинаю тонуть в матрасе и не проваливаюсь сквозь пол, под землю, в кратер, где на дне булькает раскаленная магма. Я лечу и не чувствую дна. Прощай, Саманта. Добро пожаловать в ад. Дринь-дринь! — Минуточку! — кричу я, подскочив на кровати, опасаясь, что дикари начнут ломать дверь, пока я тут прыгаю нагишом, натягивая сперва нижнее белье, а потом разыскивая носки из одного комплекта. Дринь-дринь! Черт, все мои брюки и джинсы в стирке. Придется довольствоваться водолазкой, юбкой и кроссовками, на случай, если понадобится спасаться бегством. Мятная паста пенится во рту, пока я наспех скребу зубы щеткой. — Я готова! Я открываю дверь и позволяю четверке хмурых охранников вести меня по длинному коридору. — Куда мы идем? Мне отвечает многозначительное молчание. Ну и пожалуйста. Огромная дверь с резьбой, в три метра высотой. Умпа-лумпы выстукивают условленный код, им отвечает сдавленное «войдите!» по голосовой связи. Неужели я там, где думаю? Прихожая в стиле арт-нуво, ноги тонут в толстом ковровом ворсе цвета фуксии, от произведений искусства на стенах и предметов мебели кружится голова. Мы входим в просторную спальню, освещенную единственным ночником из муранского стекла, и останавливаемся на пороге. Вилли Вонка лежит поверх шелкового покрывала на двойнике гигантской кровати под балдахином из моей комнаты. На нем — роскошный темно-синий халат, расшитый индийскими огурцами, накинутый поверх пижамы и завязанный золотым шнурком на поясе. На ногах — бархатные мокасины, на лбу — холодный компресс, который поправляет строгая умпа-лумпа в белом халате и повязке с красным крестом на голове. В комнате пахнет нашатырем и чайным деревом. — Шанель, спасибо вам, можете идти, — ласково касается Вонка запястья медсестры, снимая компресс. — И вы тоже уходите, — кивает он умпа-лумпам, приведшим меня. — Я хочу пообщаться с мисс Стрендж с глазу на глаз. Дверь бесшумно закрывается за моей спиной, и я нервно сглатываю слюну. Интимность этой обстановки после вечно застегнутого на все пуговицы адского шоколадника мне совсем не по душе. А тут еще он хлопает рукой по кровати подле себя, призывая меня опуститься рядом. Я безропотно повинуюсь, как будто он мой добрый друг, а не маньяк и возможный убийца, от которого не знаешь, что ожидать. Что дальше, он начнет ко мне приставать, и мне придется запоздало жалеть о пропущенном курсе по самообороне? — Вы расстроили меня, мисс Стрендж. Очень-очень расстроили. Прямо-таки вывели из равновесия, — c печальной серьезностью обращается ко мне Вонка, точно вещая со смертного одра. — Вас не затруднит поправить мне подушку, пожалуйста? Он приподнимается, и я, сама заботливость, поправляю ему подушку, стараясь не зацепить блестящих волос, которые всегда казались мне париком. Ага, а следующий пункт программы включает приготовление горячего молока с медом. — Слухи, действительно, существуют, мистер Вонка. Четверо детей и их родители не простили вам то, как вы с ними обошлись, а пресса решила, что ваш благотворительный жест с Чарли Бакетом дурно попахивает. — Это не было благотворительностью, мне нужен был наследник, — морщится он так убедительно, что я почти готова ему поверить. — Пучок гнусной лжи! Как только людям совести хватает распространять такое! Я послушно киваю, разглядывая его руки, сцепленные в замок на животе. Кажется, я впервые вижу его пальцы без перчаток, по цвету они напоминают мне дохлых медуз, которых волны прибивают к кромке пляжа, но по форме они почти что красивые, фаланги длинные, как у пианиста или хирурга. Ногти аккуратно пострижены и отполированы до блеска. — Сколько, мисс Стрендж? — выводит меня из немого созерцания его требовательный голос. — Что сколько? — Сколько людей, по вашему, верят этим слухам? — Не думаю, что много, — поспешно пытаюсь прикинуть я. — Если бы доказательства были весомее, дело получило бы куда большую огласку. А так, все это на уровне статеек, перепечатанных желтыми газетенками. Вам не о чем волноваться. — Вы не ответили на мой вопрос, — капризно дергает подбородком шоколадный император. — Сколько людей читают эти желтые газетенки? — Думаю… пара тысяч, не больше. Он стонет, закрыв глаза руками. — Пара тысяч людей приписывают мне грехи маркиза де Сад и Гумберта Гумберта, а вы утверждаете, что мне не о чем волноваться. Вы или безнадежно наивны или не понимаете всю важность незапятнанной репутации. А вдруг Бакеты тоже читают ваши газетенки? Как мне прикажете смотреть им в глаза? — Вашу проблему относительно легко исправить… — улыбаюсь я, переваривая эти литературные отсылки. Надо же, выходит, магнат читает что-то кроме рецептов. — Я знаю, — с обреченным видом перебивает Вонка. — Я тоже уже подумал об этом, и я готов. — Готовы? Интуиция подсказывает мне, что вряд ли мы подумали об одном и том же. — Загляните в тумбочку, — приказывает он, и я послушно протягиваю руку и выдвигаю ящик. Внутри красный леденец в форме алмаза на пластиковом колечке, а под ним кипа бумаг, озаглавленных «Брачный договор». Комната ходит ходуном у меня перед глазами. — Кольцо пока такое, но если вы согласитесь, завтра же его заменит настоящее с бриллиантом размером с грецкий орех. Или сапфиром. Изумрудом. Что пожелаете. Выберете сами. — Вы что, предлагаете мне вашу руку? — сипло переспрашиваю я, в ужасе закрывая ящик. — И сердце, — упавшим голосом добавляет шоколадный магнат, и кажется, он рад этой перспективе еще меньше меня. — Я подумал, что если женюсь по всем порядкам, то это снимет с меня все подозрения. Что скажете, хорошая идея? — Почему на мне? — Я редко выхожу в свет и знаю прискорбно мало незамужних женщин. Особенно физически привлекательных женщин, которые будут хорошо смотреться с газетных полос. К тому же, вы — превосходный инженер, настоящая находка, и я бы хотел, чтобы вы продолжали работать на меня, как и условлено. А главное, пока у меня ваш отец и в моих силах вернуть ему человеческую форму, вы просто не можете сказать мне нет, ха-ха! Здорово я все придумал? — Вы шантажируете меня? — Мы будем счастливы вместе, Саманта, — он приподнимается на подушках и на мгновение накрывает мою руку своей. Его ладонь горячая, точно его лихорадит. — Мой кондитерский гений и ваша инженерная смекалка — да мы горы свернем! Вы представляете, какие рецепты, какие технологии мы можем создать? Неужели вашему таланту найдется лучшее применение, чем шоколадная фабрика? — Вы же понимаете, что женитьба — это чуть больше, чем работа вместе? — Поэтому мне и помогли составить брачный контракт. — Нам придется спать в одной постели. — Вовсе не обязательно. Только бедняки теснятся в одной постели, потому что у них нет пространства для двух кроватей. Мы же будем так богаты, что Скрудж Макдак будет просить у нас в долг! — Скрудж Макдак — персонаж детского мультфильма, и я вовсе не логистику имею в виду. Я говорю о консумации брака. Или наш брак будет сугубо фиктивен? Тогда у него не будет юридической силы. На его лицо ложится тень. — Давайте решать проблемы по мере их поступления, — строго отрезает он. — О брачной ночи мы можем поговорить после того, как завершен обмен кольцам, произнесены клятвы и разрезан торт… Кстати, по поводу торта, у вас есть предпочтения по глазури? — Но вдруг физически мы окажемся совершенно несовместимы? — Я в этом с-сомневаюсь. Он дергает головой, и его нервная улыбка подсказывает мне следующий шаг. — Тогда поцелуйте меня. — Я сейчас не хочу, — жалобно лепечет магнат, крепче вжимаясь затылком в подушку, как ребенок, которому предлагают лекарство от боли в желудке. Так-так. — Что значит «не хочу»? Вы делаете мне предложение и не хотите поцеловать меня? Только не говорите, что это потому что я не маленький мальчик! — Да как вы смеете?! Гениальный кондитер поднимается на локтях и быстро чмокает меня в губы. Точно утка клюнула. — Довольны? — Это что, поцелуй по-вашему? Да я своего кота целую с большим чувством. Расслабьтесь, я покажу вам, как это делается. Наслаждаясь его очевидным дискомфортом, я медленно приближаю свое лицо к его и касаюсь своим носом кончика его носа. От него пахнет сахарной пудрой и топленым сливочным маслом. В его глазах затравленное выражение, как будто это он в ловушке, как будто это его судьба в моей власти. — Готовы? — дразняще шепчу, а потом целую его в нижнюю губу, заставляя полуоткрыть рот, и касаюсь его языка своим языком. Он вздрагивает, как ужаленный, и отворачивается в сторону, плюясь, точно ему в рот залетела мошка. — Простите, Саманта, — содрогается магнат. — Я и не подозревал, что это настолько от-вра-ти-тель-но…. Просто фу! Отвратительно? И это я только что почистила зубы. — А знаете куда мне нравится, когда меня целуют? — я смеюсь, не пытаясь замаскировать удовольствие, которое вызывают у меня его страдания. — Мне уже доводилось попробовать себя на вкус. А вам? Он стонет, закрывая руками уши. И об этом испуганном мальчишке сорока лет отроду ходят такие душераздирающие слухи? И его я так боялась, сравнивая с рогатым чертом из глубин преисподней? — Возможно, моя идея была не так хороша… Я вряд ли готов к… перипетиям… семейной жизни, — нехотя признает он. — Ничего страшного, — благосклонно даю ему индульгенцию я. — Ведь у меня есть идея получше. Которая не включает в себя физическую близость. — Правда? — его лицо озаряется надеждой. История не знает подобных прецедентов. Еще никогда мужчина не был так счастлив освобождением от необходимости делить со мной ложе. В другой ситуации, меня бы это обидело, но сейчас я готова была зайчиком прыгать от радости. — Вы отпустите моего отца, а перед этим дадите ему сенсационное интервью, чтобы он написал про вас репортаж на десять страниц. Хвалебную оду, как он и задумывал, несмотря на то, что вы — тот еще фрукт, и этого не заслуживаете. У моего отца превосходная репутация и широкий круг читателей. Вас будет обожать весь мир, от Канады до Южной Африки. Великий и ужасный Вилли Вонка поднимает глаза к потолку. Благодарит господа за то, что тоже вышел сухим из воды? — И я смогу отредактировать статью перед печатью по своему усмотрению? — Конечно. — Тогда по рукам! Он поспешно протягивает мне свою холеную ладонь, но я не спешу пожимать ее. — Подождите, это не все. Вы отпустите и меня тоже, ведь наш рабочий контракт подойдет к концу. — Вы больше не хотите на меня работать? — магнат обиженно надувает губы. Он, правда, думает, что я хотела на него работать? Нет, конечно, интереснее проектов у меня никогда не было, но жизнь — это не только работа. — Я хочу иметь возможность уходить домой и приходить по своему усмотрению. Мне не нравится быть в рабстве. — Но вы же все разболтаете! — Я готова подписать соглашение о неразглашении. Вонка с сомнением поджимает губы: — Мне надо обсудить этот вопрос с юристом. Но думаю… это не должно доставить проблем. Хотя у меня есть другая идея. Возможно, мы просто… изменим ваш текущий контракт? Как насчет шестидесяти часов в неделю, с понедельника по пятницу, с семи утра до шести вечера? Шестидесяти часов, серьезно? Его предки случаем не колониалисты? — Тридцать восемь часов. Пять недель оплачиваемого отпуска в году. И часовой перерыв на обед. — Пятьдесят часов? И корпоративная машина? Ежегодный бонус в четверть вашего годового оклада? — Сорок часов, корпоративная машина и бонус. — Вы жестко ведете переговоры, Саманта. — Разве с вами можно по-другому? Он польщенно улыбается, как будто я сделала ему комплимент: — О, я не такое чудовище, каким вы меня считаете. И я вовсе не трогаю маленьких мальчиков, что бы там ни утверждала пресса. — Возможно. Но вы все же превратили моего отца в конфету и собирались держать его в вашем морозильнике вечность, — напоминаю я. Магнат виновато разводит руками: — Ничто не вечно. И никто не совершенен. Я согласен на ваши условия. — Скрепим договор поцелуем? Он вздрагивает всем телом, но, заметив мою хитрую улыбку, расслабляется: — А вот ВЫ — самое настоящее чудовище! Я заливаюсь смехом, протягивая ему ладонь, и он неуверенно вторит мне, слабо пожимая мою руку, видимо, все еще немного опасаясь, что я претворю слова в дело. Не волнуйтесь, мистер Вонка, это просто шутка, никто не собирается посягать на вашу невинность. — Если вы готовы, Саманта, — деловито говорит кондитер. — То пока отдел по управлению персоналом готовит новый экземпляр контракта, мы можем уже сделать первый шаг. А именно, вернуть вашему отцу его первозданный облик. Только дайте мне пару минут, мне нужно переодеться. — Пожалуйста. Пока он подозрительно долго чем-то шумит за закрытой (на ключ!) дверью гардеробной, я скуки ради открываю тумбочку и пролистываю брачный договор, облизывая обручальное кольцо-леденец. Возможно, с женитьбой магнат перегнул палку, но кое в чем не ошибся: вместе мы, действительно, свернем горы.