***
Слепящий свет залил глаза, Клод резко отвернул голову; книга, которую он сжимал в руках, рухнула на пол. В голове ещё слышался свист от рокового падения, но почему же он стоит? Священник машинально вцепился в каменный подоконник, чтобы не упасть. Голова кружилась, сердце бешено стучало, но сейчас он не ощущал изломанности собственного тела. До слуха донеслись знакомые звуки. В ужасе Клод раскрыл глаза. Паперть заливал радостный августовский свет, золотящий камни и собравшихся там людей. Музыка продолжала звучать и в её переливах перед изумлённым взглядом священника второй раз в его жизни возникло зрелище удивительной красоты. То была она! Эсмеральда! Живая и счастливая, всё такая же прекрасная! Из тысяч других дней Клод безошибочно узнал бы этот — день, с которого началось его любовное томление. Священник обхватил себя за плечи и больно впился в них пальцами: это не походило на сон! Он ощущал себя живым, даже биение сердца чувствовалось отчётливо. Девушка плясала, а в её тёмных волосах вспыхивали огнём золотые нити! Даже маленькая козочка точно так же, как и в первый раз, сидела на потёртом коврике. Архидьякон отшатнулся от окна! Что происходило?! Неужели это был его ад или его чистилище? Он обречён переживать первую встречу вечно? Но какое же это наказание? Это было бы чистой воды блаженством! Клод вновь выглянул в окно — Эсмеральда собирала плату! Тогда он не выдержал и бросился к двери. К его удивлению, она поддалась и архидьякон оказался в привычном коридоре монастыря. Он стремительно побежал по лестнице, пока не натолкнулся на поднимавшегося молодого певчего. Архидьякон схватил несчастного за грудки. — Какой сегодня день? — он знал ответ, но ему требовалось услышать его ещё от кого-нибудь. — Д-двадцать седьмое августа! — заикаясь, пролепетал певчий, поражённый диким взглядом и видом архидьякона. — Убирайся прочь! — крикнул на него Клод и бедный молодой человек буквально взлетел по лестнице. Двадцать седьмое! Да, тот самый день! Эсмеральда впервые появилась на Соборной площади, принеся на подоле своей юбки россыпь звёзд, а на кончиках длинных ресниц гибель Клода! Архидьякон с силой ударил ближайшую стену и боль от удара стала самым сладостным доказательством того, что он жив! Клод обхватил правую пострадавшую руку левой и быстрым шагом покинул монастырь. Нет, он не побежал на площадь к юной чаровнице! Нет! Сейчас ему требовалось встретиться с кое-кем другим. Квазимодо изумился появлением на пороге звонницы архидьякона. Взгляд горбуна просветлел, когда он посмотрел на Клода, но написанное на его лице отвращение напугало верного Квазимодо. — Учитель! — горбун подошёл к нему, заглядывая снизу вверх в суровое лицо. — На колени! — жестом и голосом велел Клод. Квазимодо беспрекословно повиновался, преклонив изуродованные колени на пыльный пол. Архидьякон возложил руку на рыжую макушку в благословляющем жесте, но внезапно с силой сжал жёсткие волосы и заставил горбуна посмотреть на себя. Квазимодо, изумлённый таким диким обращением, тем не менее не роптал. Если бы Клод пожелал, то горбун бы, не задумываясь, позволил ему пытать себя! Всё ради счастья самого дорогого человека. — Ты мне верен? — одними губами спросил священник, вперив пылающий взгляд в уродливое лицо воспитанника. Квазимодо растянул рот в восторженной улыбке и с готовностью закивал. — Да, да, господин мой! — он смотрел на Клода с обожанием. И этот по-собачьи преданный взгляд заставил священника разжать ладонь и отпустить рыжие волосы. Клод и сам встал на колени перед Квазимодо, после чего заключил его в объятия. Горячие слёзы текли по впалым щекам. Как он мог обратить против себя единственное существо, которое любило его беззаветно и преданно? Квазимодо, ошеломлённый, сбитый с толку, тем не менее уткнулся лицом в плечо своего господина. От его одежды пахло ладаном и травами, этот запах у Квазимодо всегда был связан с его учителем и защитником, с… отцом. Клод покинул колокольню с лёгким сердцем, он понял, что получил второй шанс. Редкую возможность всё исправить и, самое главное, нельзя было допустить превращения Квазимодо в убийцу! Возможно, Жеан умер по вине звонаря, а, значит, и по его, Клода, вине. Нет, следовало прожить жизнь достойно!***
Несколько дней Клод Фролло был занят тем, что приводил в порядок свои мысли. Он окончательно убедился, что не спит, и теперь ломал голову, как же должен себя повести. Приходил Жеан, наглый и самоуверенный, а архидьякон был рад ему и такому! Какая разница, что юный школяр любил повеселиться? Главное, что он жив! Клод удивил брата, щедро раскошелившись и не потребовав никаких клятв и обещаний. После ухода младшего брата архидьякон некоторое время мерил шагами келью. Его сердце болело от беспутности Жеана, но пусть лучше так, чем хладный труп на окровавленных камнях! Архидьякон содрогнулся! Преступная страсть привела к гибели его мальчиков! Этому не было оправдания. Эсмеральда всё чаще стала выступать на Соборной площади и если первое время архидьякон противился соблазну, то к исходу второй недели не выдержал. Ему необходимо было видеть её, на расстоянии любоваться ею. Красота, юность, доброта — этим дышал облик прекрасной цыганки. В конце выступлений Клод молча бросал в потёртый бубен серебряную монету, за что удостаивался признательного взгляда. Этот без враждебности и пренебрежения взгляд, вкупе с прелестной улыбкой, иногда появлявшейся на губах девушки, воскресили в священнике мечты о счастье. Теперь, помня о том, какие ошибки допустил, Клод решил действовать мягче. Он понял, что певчие птицы не терпят насилия, красавицу следовало покорить лаской. И он стал регулярно приходить на выступления Эсмеральды. Его щедрость не осталась незамеченной, теперь цыганка невольно искала взглядом высокую фигуру в тёмном одеянии. Заговорил он с ней к концу сентября, и девушка отметила, что щедрый священник обладал приятным голосом. Первый разговор прошёл скомканно, кровь слишком шумела в ушах, Клод чуть не сбился, но всё же нашёл в себе силы произнести: — Ты славно танцуешь. Эсмеральда шире распахнула глаза, она сомневалась, умеет ли этот господин говорить, а тут он сам решил завязать беседу. — Благодарю, — девушка улыбнулась. Клод опустил в бубен две монеты и как-то слишком быстро отошёл от неё. Цыганка смотрела на него с изумлением. Но затем священник всё чаще стал с ней заговаривать и как-то так получилось, что к середине октября он уже провожал её до границы со Двором чудес. Говорил он мало, но, казалось, живо интересовался тем, что могла рассказать Эсмеральда, и она принималась описывать свой недолгий жизненный путь. Клод услышал, в каких странах побывала девушка, каких людей видела и что ей казалось интересным. Эти истории, благоухающие невинностью, тем не менее обнаруживали в девушке наблюдательность и дар рассказчика. Она подбирала не изысканные, но оттого живые и образные метафоры, называя молодой месяц «небесным скакуном», или сравнивая испанских женщин со стаей «ворчливых сорок». Лёгкость, присущая юности, в девушке таила под собой основание из природного ума. Эсмеральда понимала, чем вызвал интерес священника, но он не казался ей кем-то опасным, казалось, этот человек боялся её больше, чем она его. Он никогда не пытался коснуться, при этом держался отстранённо, но доброжелательно. Нет, она бы не выбрала его своим возлюбленным, в этой роли Эсмеральда видела статного и прекрасного военного. Но было что-то в священнике, что будило жалость, к тому же он умел слушать и задавал уместные вопросы. В один вечер девушка настолько увлеклась рассказом о путешествии по Богемии, что незаметно привела его к своему дому. Эсмеральда резко замолчала, когда оказалась возле двери, она уже взялась за ручку и собралась попрощаться, как священник смиренным голосом попросил попить. Подумав, что особой беды не будет, девушка пригласила его войти. Одна Джали как-то недобро заблеяла, но её никто не слушал. Эсмеральда усадила священника за стол, после чего поднесла ему глиняную кружку, наполненную брагой. И, поскольку он не спешил пить, девушка принялась, напевая, разводить огонь в очаге. Потом было неудобно его выпроводить голодным, поэтому Эсмеральда положила на стол каравай, колбасу, пару луковиц и принесла жбан с брагой. Это был её скромный ужин. Священник поблагодарил красавицу и осторожно потянулся к куску хлеба. У Эсмеральды не было аппетита, внезапно она подумала, что впервые осталась с мужчиной наедине, и ей сделалось не по себе. Она с нетерпением поглядывала на дверь, надеясь, что он поймёт намёк, но архидьякон не спешил. Между ними возникло гулкое молчание. Клод Фролло не имел чёткого плана, совершенно неожиданно он оказался в домике цыганки и сейчас пребывал в лёгкой растерянности. Но внутри нарастало ощущение, что это была та самая решительная минута, которая должна была изменить что-то между ними. Он чувствовал, что на следующий день цыганка не позволит ему последовать за собой, и, возможно, начнёт отдаляться от него. Клод видел беспокойные взгляды, которые девушка бросала на дверь, и знал, что они означали: его просили уйти. Тогда он накрыл смуглую ручку цыганки своей рукой. Эсмеральда вздрогнула и посмотрела на него. — Прошу вас, — заговорила она, но он перебил её. — Дитя, ты так юна и прекрасна, умоляю, выслушай меня! — его голос звучал просяще, взгляд тоже молил и Эсмеральда сдалась. Она не стала отнимать руки, но второй нащупала между юбок спрятанный кинжал, если священник перейдёт черту, то ему не поздоровится! Клод же говорил о своей любви, о том, какой невыносимой нежностью наливалось его сердце, стоило только взглянуть на красавицу. — Я священник, зрелый муж, трепетал от умиления. То, что никогда не касалось души моей — любовь к женщине, пробудилось с первым взглядом на тебя, красавица! — говорил он страстно. — Я люблю тебя! И умоляю стать моей! Эсмеральда решительно отняла свою руку и, поднявшись из-за стола, показала на дверь. — Уходите! Вы священник, вам нельзя думать о женщинах! — серебряный голос звенел от возмущения. Клод остался сидеть, его плечи грузно опустились. — Вы убиваете меня, — сказал он тихо. — Сейчас, когда я уйду от вас, то всё для меня будет кончено. Без вашей любви — эта жизнь ничего не стоит. И тут он резко встал, чем напугал козочку, которая забилась под лавку. Капюшон слетел с головы, обнажая лысину и покрытый морщинами лоб. Эсмеральда вскрикнула, но стоило ему сделать движение к двери, как она решительно схватила его за руку. — Не надо! — Эсмеральда сильнее сжала его холодную руку. — Я не желаю вашей смерти! Поймите! Но я не могу стать вашей! Когда он посмотрел на неё, девушка проворно достала что-то из-за пазухи. — Это мой талисман, он поможет мне найти родителей, — она сглотнула. — Но условие одно — я должна остаться невинной! — Суеверия! — Клод покачал головой. — Это сказка, сочинённая цыганами, чтобы ты сохранила себя, возможно, у них на тебя свои планы. Например, захотят тебя продать богатому аббату, — очень вовремя на ум пришли слова Гренгуара. — Как! — Эсмеральда опешила и её огромные глаза посмотрели на священника с укоризной. — Эти люди вырастили меня… — А перед этим украли! — огонь сверкнул в глазах священника, заставив Эсмеральду отпустить его руку. Он приблизился к девушке и встал напротив неё. Ладони легли на тонкую талию и слегка сжали её. Эмеральда от страха прикрыла руками рот. — Не бойся меня, — голос его вновь сделался нежен. — Но я сказал чистую правду, едва я переступлю порог этого дома, как для меня всё будет решено. Сейчас в твоих руках жизнь моя. Решайся! Желаешь ли ты моей погибели, или захочешь спасти несчастного, сбившегося с пути? В эту минуту вдохновение придало его чертам почти красивое выражение. Эсмеральда не хотела решать, она не желала смерти ни единому живому существу, а тем более человеку, который был так добр к ней. Но и соглашаться на его условия ей не хотелось. Она всматривалась в его лицо, ища хотя бы малейшее свидетельство фальши, это развязало бы ей руки, придало сил выгнать вероломного гостя. Клод не блефовал, сейчас он и сам знал, что если она его отвергнет, то он откажется от шанса, дарованного Провидением. Зачем ему жизнь, в которой он так и не познает счастья? Эсмеральда почувствовала это, она нерешительно положила руки ему на плечи и со вздохом произнесла. — Пожалуйста, не надо смертей, — она опустила голову. — Я согласна стать вашей. Вне себя от счастья Клод за подбородок поднял её голову и поцеловал дрожащие губы. Он увлёк девушку в спаленку. Коза не последовала за хозяйкой. Джали неодобрительно проблеяла какие-то козьи ругательства. Когда из спальни донёсся вскрик Эсмеральды, коза тревожно запрядала ушами, но вмешаться не решилась. Клод был переполнен чувствами, то блаженство, которое он воображал, и близко не было таким острым и сладостным, как-то, что он познал в объятиях цыганки. И пусть она заплакала в конце, он всё равно не мог остановиться и довершил начатое. Позже он прижимал всхлипывающую Эсмеральду к своей груди и обещал, что она привыкнет. — Эта боль пройдёт, — священник поцеловал мокрые от слёз щёки. — Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Она не отвечала, только отворачивала от него лицо и не могла прекратить рыданий. Это встревожило священника, он лишь крепче обнял девичий стан. И близость к горячему прекрасному телу, которое ещё недавно сливалось с его плотью, не осталась безответной. — Позволь? — ему требовалось её разрешение, которое снимало бы с него обвинение в насилии. Девушка кивнула, тогда Клод поцеловал опухшие от плача губы и вновь вторгся в неё. — О! — воскликнула Эсмеральда и прикусила губу, позволяя священнику получать удовольствие. Всё, чего ей хотелось — чтобы это поскорее закончилось. Она закрыла глаза, ибо даже в темноте могла увидеть его блестящий взгляд. Второе соитие было чуть длиннее, под конец Эсмеральда только слегка постанывала то ли от боли, то ли от пробуждённой чувственности. Он излился в неё и некоторое время не выходил из кровоточащего лона. Губы целовали юную грудь, из которой вырывались тяжкие вздохи. — Я приду за тобой, — пообещал архидьякон перед тем, как проститься с цыганкой. Эсмеральда силилась улыбнуться, она как-то вся поникла и старалась не смотреть на него. Клод пообещал себе, что сделает её счастливой. Сейчас он не чувствовал осеннего морозца, настолько разгорячилась его кровь после любовных утех. Это было лучшее, что ему доводилось испытать, священник шёл с невольной улыбкой на лице. Начнётся новая счастливая жизнь, он приучит Эсмеральду к себе, даст ей дом, детей, обеспечит всем, что в его силах. Она хотела найти родителей? Он станет ей и матерью, и отцом! Теперь он утвердился в мысли, что второй шанс им был получен ради этого! Соединиться с прелестной цыганкой. И тем неожиданней стало появление бродяг. — Э! Кто это у нас тут? — послышался гнусавый голос. — Неужто монах-привидение? — Берите, — Клод отвязал кошель и позвенел его содержимым. — Возьмите! — он вручил кошель ближайшему бродяге. — И пропустите меня! — Как бы не так! — всё тот же гнусавый голос захохотал. А дальше живот архидьякона пронзила вспышка боли, то холодный клинок отведал его крови. Бродяги быстро обшарили тело и, забрав всё самое ценное, оставили архидьякона умирать на холодной земле. «Эсмеральда!» — последняя мысль пронеслась в его голове.***
Солнце ослепляло, а в уши вливался знакомый звук бубна. Книга выпала из ослабевших рук. Клод с бешено колотящимся сердцем ухватился за каменный подоконник. Вновь вернулся морок! Он опять попал в тот день, когда впервые встретил Эсмеральду! Тогда архидьякон понял, что совершил ошибку. Увы, началась череда безуспешных попыток нащупать верный путь. Клод из раза в раз добивался расположения Эсмеральды, иногда она даже влюблялась в него, но всякий раз после ночи любви его ждала смерть. Разная: от клинка бродяги до случайно упавшего на голову камня. Пробовал архидьякон и отречься от своей грешной страсти, всячески избегая цыганку, но тогда смерть настигала его в виде болезни или даже яда. Он успел прожить десятки возвращений, но так и не суметь переломить судьбу. Клод обратился к долгим молитвам в надежде, что Богоматерь явит ему ответ, но и это не помогало: что бы он ни делал, всё заканчивалось смертью. Доведённый до отчаяния, в очередное возвращение Клод бродил по улицам города. Ему нужно было собраться с мыслями, чтобы решить, как поступить дальше. Если бы он мог переломить судьбу, одолеть рок, то, может быть, ему открылось бы истинное счастье. Архидьякон упорно думал, что оно могло заключаться только в союзе с Эсмеральдой, но как этого добиться, он не знал. Каждая попытка завершалась гибелью и, кажется, никак нельзя было этому воспротивиться. Ноги принесли его к Роландовой башне, Клод остановился перед общественным требником, забранным решёткой. Внезапно взгляд его остановился на оконце башни, он заметил вретишницу, которая с безучастным видом смотрела на него. — Отец мой, — произнесла хриплым голосом затворница. — Вы не слышали? Цыгане пришли в Париж! О, проклятое племя! Я даже задумала выйти из этой башни и собственными руками удавить одну вертлявую цыганку, которая больше прочих сердит меня! — Вы не любите цыган? — спросил Клод, подходя ближе к оконцу. — Не то слово, преподобный отец! — вретишница огляделась и, удостоверившись, что их никто не подслушает, заговорила. — У меня было дитя… прелестная дочурка, моя Агнесса! Цыгане украли её и съели, оставив несчастной матери только это! — она показала на раскрытой ладони маленький башмачок из розовой кожи. — Я сама сшила это для неё! О, моё милое дитя! Моя прелесть! Моё солнце! — Спрячьте это, сестра Гудула, — печально ответил священник. — Храните память бережно! Клод благословил вретишницу и отошёл от неё, каждый несёт своё бремя, дай Господь сил всем донести свой крест!***
В этот раз он решил повторить ухаживания за Эсмеральдой и это сработало, через два месяца, когда девушка стала ему доверять, одним октябрьским вечером она сама пригласила его к себе. Эсмеральда хотела показать чашку, которую привезла из Арагона и с которой у неё была связанна какая-то история. Очарованный Клод слушал её невнимательно, его мыслями владели тягостные думы. Неужели и этот вечер завершится его гибелью? Он не собирался покушаться на Эсмеральду, спустя столько возрождений он наизусть знал её истории, а также вкус её кожи и гладкость дивного тела. Сейчас ему не так важно было оказаться с ней в одной постели, как просто находиться рядом, слушать серебристый голос и впитывать взглядом яркую красоту. Голос плоти молчал, чему он был бесконечно рад. Эсмеральда же, увлечённая собственным рассказом, произнесла, краснея. — Там же моя приёмная мать изготовила мне талисман, — девушка показала зелёную ладанку, подняв её за шнурок, унизанный лавровыми семенами. — Отец Клод, я вам единственному могу доверить свою тайну, — Эсмеральда вздохнула. — Этот амулет позволит мне найти родителей, но из-за него же я не могу стать ничьей женой. Клод много раз слышал эту историю, она ему всегда казалась трогательной сказкой, но сейчас он задумался. — Суеверия, дочь моя, — он покачал головой. — Они причина того, что человек всё дальше отходит от Господа. История с талисманом, я полагаю, не более, чем хитрая уловка, чтобы ты как можно дольше сохранила себя. — Но зачем? — большие глаза цыганки смотрели вопросительно. Клод вздохнул и сделал неопределённый жест, Эсмеральда хотела было спрятать ладанку. — Постой! — Клоду пришла на ум одна мысль, пока ещё неясная, но он решил проверить. — Что находится внутри этого талисмана? — Там? — Эсмеральда нахмурилась и некоторое время сомневалась, стоит ли говорить, но поскольку священник не попросил открыть ладанку, решилась. — Это секрет, но от моих родителей мне на память остался маленький розовый башмачок, он и должен притянуться к моим родителям. — Башмачок? — переспросил священник с изумлением, глядя на девушку. — Да, — она всё ещё не понимала, что его могло так удивить. — Собирайся! — Клод поднялся. — Я приведу тебя к твоей матери! Эсмеральда не нашлась, что возразить, она накинула на плечи шерстяной плащ и теперь смотрела, как священник погасил свечу и спрятал её в кошель. — Поспешим! — сказал он в глубоком волнении. Эсмеральда заперла Джали дома, а сама, доверившись порыву отца Клода, последовала за ним. Улицы выглядели пустынными, им попадались навстречу бродяги, но достаточно было нескольких слов цыганки, как дальше им не чинили препятствий. Цепи, натянутые на улицах, не останавливали священника и цыганку, поскольку почти не охранялись и больше служили символом согласия с королём, чем реально защищали. Когда проезжал отряд ночного дозора, Эсмеральда и Клод старались слиться со стенами или укрывались в зазорах между домами. — Куда мы идём? — шёпотом спросила цыганка, когда они ступили на Гревскую площадь. — К твоей матери, — Клод слишком волновался, чтобы пуститься в объяснения. Теперь он ясно видел, для чего его столько раз возвращали к жизни. Не для его счастья и не для удовлетворения страсти, его возвращали, чтобы он смог сделать счастливой плясунью и ту бедную женщину, что томилась в Роландовой башне. Приближаясь к Крысиной норе, священник попросил Эсмеральду пока затаиться поблизости. Девушка ответила тихим согласием. Архидьякон зажёг свечу и, не боясь обжечься восковыми слезами, позвал вретишницу: — Эй, сестра Гудула! Внутри башни кто-то заворочался. — Кто не даёт мне спать?! — проворчала затворница, выглядывая в окошко, немного прищурив подслеповатые глаза. Она узнала священника. — А-а-а-а-а, отец Клод, что вы тут делаете? — Позвольте мне взглянуть на ваш башмачок, сестра Гудула, — попросил архидьякон. — Я ничего не обещаю, но, возможно, я нашёл вашу дочь. — Мою дочь! — вскричала вретишница и с силой обхватила прутья решётки. — Вы смеётесь надо мной? Мою дочь сожрали цыгане!!! При этих словах Эсмеральда содрогнулась. — Тише, сестра! — Клод нахмурился. — Я не могу обещать вам твёрдо, но, возможно, я отыскал вашу дочь, помочь проверить это может только ваш башмачок. Дайте мне его. — Ах, — вретишница отбежала от решётки и было слышно, как она мечется в башне. Недоверие к человечеству в ней боролось с безумной мечтой обрести своё дитя. Но что, если священник обманет? Что, если он замыслил посмеяться над материнским горем?! Гудулу разрывали противоречия, наконец безрассудная надежда победила. Она сорвала со стены свою единственную драгоценность и вновь подбежала к решётке. После небольшого раздумья несчастная просунула руку с башмачком сквозь решётку. Клод взял башмачок и передал его кому-то невидимому. Встревоженная вретишница прижалась к решётке, силясь разглядеть, кто это был. В дрожащем свете свечи она заметила кусок цыганской юбки. Гудула испустила поистине ужасающий вопль! Ей припомнилось, что отец Клод часто появлялся на выступлениях той самой проклятой стрекозы, молодой ехидны, что смела танцевать на Гревской площади! Он появлялся и вместо того, чтобы обрушить на девку свой праведный гнев, дожидался окончания плясок и куда-то с ней уходил! Вот оно! Сговор! Мало того, что цыгане погубили малютку Агнессу, теперь они хотели саму память о ней уничтожить. — Проклятый священник! — кричала вретишница. — На помощь! На помощь! Цыганка и священник грабят меня! На помощь! Пена показалась на губах, а руки с чудовищной силой сотрясали решётку, но вот крик резко оборвался. К окну подошла та самая цыганская ведьма и показала на протянутых ладонях два одинаковых розовых башмачка! Гудула лишилась дара речи. — Что это? — просипела она, бешено вращая глазами. — Это ваша дочь! — раздался резкий голос священника. — Её украли во младенчестве и воспитывали, как цыганку. Всё, что у неё оставалось от родителей, так лишь эта вещь, — он указал на башмачок. — Дочь моя! — вскричала вретишница. — Мать моя! — бросилась к ней Эсмеральда. А Клод внезапно ощутил онемение в левой руке и боль в груди, которую невозможно было терпеть. Сдавленно вскрикнув, он выронил из руки свечу, после чего осел на землю, чем испугал обеих женщин. Последнее, что произнёс Клод с отчаянием и надеждой, было: «Эсмеральда». И тьма застила его взгляд.***
Он молился, чтобы всё закончилось, меньше всего ему хотелось открыть глаза и обнаружить, что он опять стоит у окна и смотрит на танец Эсмеральды! Проклятое двадцать седьмое августа должно отпустить его! Сейчас он молился, чтобы эта история стала последней. Клод от всей души желал Эсмеральде счастья и воссоединения с матерью. В этой жизни девушку ожидает только хорошее, она должна встретить доброго человека и выйти за него замуж. Пусть её никогда не опалит тёмная страсть священника-отступника. Для себя же он желал покоя.***
Первое, что он увидел — это огонёк свечи, а вторым стало лицо Эсмеральды. Рядом с девушкой, прижавшись к ней, дремала Гудула. Клод зажмурился, потом снова открыл глаза. Девушка, заметившая это, встрепенулась и подалась к нему. Клод обнаружил, что находится в её постели, на которой столько раз она лишалась невинности. Теперь он лежал на этом несостоявшемся ложе любви. Клод почувствовал, что сбоку на него что-то давит, приподняв тяжёлую голову, он увидел козочку, прикорнувшую рядом. Эсмеральда взяла его за руку, Гудула уже проснулась и пристально смотрела на них. — Отец Клод, вы так напугали нас, — серебристый голосок звучал необычайно ласково. Взглянув в глаза Эсмеральды, священник заметил то, что ему доводилось видеть всего в двух из прошлых жизней — она смотрела на него с любовью. Клод взял её руку и приложился к ней долгим поцелуем. Эсмеральда улыбнулась, где-то звонили к утрене, в этот час роковой бег судьбы остановился. Гудула отвернулась, когда Эсмеральда нагнулась и поцеловала Клода. Это было его прощение, долгожданная взаимность, переломившая хребет злой судьбе.***
Вскоре школяр Жеан Фролло с неудовольствием узнал, что брат на старости лет спятил и завёл себе молодую красотку. Мало того, он поселил её в родительском доме и, по слухам, страшно баловал. Несколько раз школяр порывался поговорить по-мужски с архидьяконом, но всякий раз ему немыслимым образом затыкали рот щедрой взяткой. Тогда молодой повеса и задумался: что, если брат лишит его своей поддержки? Слишком уж Жеан любил себя, чтобы обречь на нищенское существование. Школяр взялся за учёбу и, заведя полезные связи, наметил дальнейшую свою судьбу. Квазимодо воспринял изменения в личной жизни Клода с радостью, звонарь уже некоторое время опасался за рассудок господина, который отказывался брать горбуна с собой и один уходил куда-то под вечер. Теперь же, когда цыганка согласилась стать содержанкой, Квазимодо мог с облегчением вздохнуть. Он с удвоенной силой взялся за свои драгоценные колокола, что, как ни странно, привело к устроению его судьбы. Уже давно колокольным звоном собора Нотр-Дам заслушивалась вдова булочника Мари Бютен. Она часто торговала на ярмарке хлеба, которая устраивалась на паперти Нотр-Дам. Путём различных ухищрений ещё свежей и миловидной вдове удалось свести знакомство с Квазимодо. Так они и поладили, а позже обвенчались. У Мари были маленькие дети от первого брака и горбун стал им добрым отчимом.***
Эсмеральда, ставшая Агнессой, прожила с Клодом в мире и любви долгие годы, успев выдать замуж двух дочерей и похоронив матушку. В день, когда епископ Фролло преставился, она навсегда облачилась в чёрное и, проживая по полгода у каждой из дочерей, всё равно возвращалась в дом на улице Тиршап, где всё напоминало ей о прошлом. Она так и не узнала тайны Клода, но подозревала в его появлении в своей жизни участие высших сил. Некоторые тайны лучше оставить нетронутыми.