Слово не стріла, а глибше ранить.

Розумного пошли — одне слово скажи, дурня пошли — скажи, та й сам за ним піди.

      — может сходим на пляж с утра? Как тебе идея? — вдруг выдал Дунайский, открывая дверь своей квартиры, заходя сам, после впуская плетущегося сзади раненного Донского, — ну, все, ша, симулятор, если не прекратишь я добавлю.       — ладно-ладно, — протягивает Ростов-на-Дону, хватаясь за плечо, — обработаешь? — он обращает на себя внимание снова.       — та да, господи, как ты меня уже достал, и все меня достало! — вдруг срывается Одесса, просто бросая куда-то свой пистолет.       Конечно, выручка сегодня так себе, но какое задание, такая и сумма. Оба это понимали, но неприятностей было куча за день, поэтому мужчины оставались на нервяке ещё какое-то время.       Солнце давно село, нарастал неистовый холод, несущийся, похоже, с северо-востока, в течение дня была наоборот — неистовая жара. В квартире становилось свежее, настроение приходило в норму у обоих.       Сидя в одних штанах Донской наблюдал за действиями друга, как тот тому обрабатывает рану. Конечно, на утро все сростëтся, но кровотечение нужно было остановить, ведь: «...запачкаешь весь мне диван».       — всё. Теперь я спать, — Дунайский встал с табуретки, но подходя к проёму он опешил, выдав: — спокойной ночи.       — спокойной.       Донской откинулся назад, приземляясь спиной на диван, начиная размышлять о дне, который закончился минутами ранее. Вернулись они сегодня позже обычного, ведь как упоминалось ранее, было много проблем.       Один конфликт с группировкой, который длился ещё с осени, никак не расхлебывался. Люди были и у того, и у Одессы, но все равно преимущество имела другая сторона. Встреча прошла неудачно, не обошлось без перестрелки, снова обострения ситуации. Выкуп те платить не собирались, сами по сусекам скребли уже у третьего лица, и у четвёртого, был ещё пятый... Жизнь была не простая.       От всего просто начинала болеть голова. И ещё от одного. Донской влюбился, но он был точно уверен, что эта любовь обреченная — невзаимная. Ничем хорошим она не кончится. Так что ему остаётся довольствоваться тем, что этот объект воздыхания уже громко сопел в соседней комнате. Так было спокойно, так было нормально.             — Донской, вставай, — в бок тыкали пальцем, он перевернулся: тыкали уже в правый, — поднимайся, а то снова туристы все места займут.       — я устал.       — это я устал слушать твой храп, когда ты на спине спишь, — терпеть уже было это невозможно, Донской открывает глаза и поднимается, протирая виски и веки, — ей богу, однажды проснешься в подъезде... — слышен удаляющийся голос по направлению к кухне.             Под крик чаек шумело Чёрное море, которое соединяло с разных берегов несколько стран, оно таило в себе глубинные тайны и память прошлых лет. Светлая вода блестела в ходе попадания в неё палящих лучей солнца. Волосы Донского из тёмно-русых становились заметно светлее, а у Дунайского они вовсе переливались золотом, ослепляя ещё больше.       Вокруг уже было множество полуголых тел, куда не ступишь: то какая-то заплывшая бабка, то волосатый мужик, то какая-то сильно загорелая женщина решила загореть до такой степени, что в Африке её примут за своих.       — Лëх, ты крем взял? Я не хочу загореть до негроида как ты, — Женя до сих пор огрызался на друга, что украинцу пришлось будить русского почти час, бегая то туда, то сюда.       Те пропихнулись на палящее солнце, ведь все теньки заняли ранее упомянутые Одессой туристы; Ростов достал из рюкзака крем от загара, после наблюдая как мужчина натирает себе кожу, а тот стоял руки в боки, загараживая лучи ультрафиолета своей итак смуглой спиной.       — спину помажь мне, — он глянул на того, — пожалуйста. Потом купаться пойдем.       — хорошо.              Горячие жирноватые руки касались худощавого тела, размазывая смесь по спине. Донской успел заметить, как у того выпирают лопатки, когда его объект воздыхания сидит чуть сгорблившись, как его многочисленные незаметные веснушки растягиваются вместе с кожей. Переходя ниже Алексей будто бы ошпаривался, когда трогал ребра одессита. Смотря на выпирающие позвонки хотелось пройтись по ним губами, на малозаметную талию — сжать её своими массивными ладонями, которые были в несколько раз больше.       — пошли купаться, — эта фраза была сказана вместо «всё».       — та да, пошли.       Народу было куча, но им удалось протолкнуться на глубину, куда обычно не заплывали всякие бабки и дедки, также дети и те самые модные загорелые женщины. Водичка, на удивление, была слегка прохладная, но и теплая. Те барахтались почти у буйков, брызгаясь и угарая с мокрого вида друг друга. Вдруг Дунайский обратил внимание на двое человек.       — Лёха, бачь, — Одесса подплыл к Ростову, обращая внимания куда-то в сторону, — два мужика видишь что делают?       — вижу, — Алёша смотрел, как двое мужчин, похоже местных, сливаются в поцелуе особо так страстно, что становилось даже ревностно, что он не может сделать также.       — пиздец конечно, — Одесса сделал мину отвращения, поворачиваясь к тому, — почему именно у меня здесь на стороне...       — тебе не похуй на них? — выдал Донской раздражённо, — пусть что хотят делают.       — Лëх, ты чего? Голову напекло?       — забей.       После они эту тему не поднимали. Так еще поплескаясь в тёплой водичке полной мёртвых медуз, те поплыли обратно. В течение дня становилось жарче.             Ростов открыл банку пива и для себя и для друга.       — за дружбу, — Донской произнёс этот короткий тост и выпил слабоалкогольный напиток.       — на удивление, так спокойно, — сказал Дунайский, оглядываясь, — я на всякий случай взял пистолет.       — ты думаешь, что сюда кто-то сунется?       — мы можем ожидать чего угодно и кого угодно, может, на нас слежку наняли, — огрызнулся на безмятежность кудрявого одессит, — мне все время кажется, что тут кто-то из их людей следит за нами.       — хочешь я могу проверить. — вызвался Донской, уже подрываясь с места, отставляя пиво.             Когда Донской ушёл осматривать территорию пляжа, Дунайский провёл его взглядом. Он обнял себя за плечи, ощущая полотенце, которое свисало с головы чуть ниже. Возможно, этакая паранойя так таковой и являлась, но Лёша сейчас сам ушёл, даже Женя ничего не успел вставить. Странный русский. Странный и бесстрашный.       Он наблюдал за тем, как его крупные кудри перебирал ветер, как его покрасневшая спина двигалась при каждом шаге, как его таз передвигался из стороны в сторону.       Дунайский глянул на банку пива Донского, и, сам не соображая что делая, касается губами жести, пробуя то место, где прикасался Ростов. Одесса сразу отставил обратно банку, не понимая своих же странных и страстных действий.       Донской обошёл большую часть пляжа, осмотрел всех мужиков, которые здесь были, убедился, что ничего опасности не несёт, возращался назад. Одесса смотрел на приближающегося Ростова: на его красные щеки и лоб, его изумрудные глаза с глубоким кажущимся усталым взглядом, на его до сих пор блестящий торс от солёной воды, его массивные ноги.       На этого дурачка все же что-то происходило в сердце, но Евгений не особо заострял на этом внимания.       Алёша заметил на себе этот взгляд только тогда, когда перестал оглядываться ещё раз. Этот пристальный холодящий душу взгляд казался равнодушным, но это было не так. Женя только казался бездушным, на самом деле он довольно ранимый и чувствительный, но этого Лёша никогда не скажет другу.       — никого нет, можем дальше отдыхать. По крайней мере, я даже похожих мужиков не увидел, — Ростов-на-Дону приземлился рядом снова, в первую очередь беря банку пива и отпивая, — надеюсь, твоя душенька спокойна, — тоненьким голоском произнёс Алёша, после получая удар влажным полотенцем.       — даже в выходной нужно быть на чеку, — Евгений вернул полотенце на голову, — бесишь, если узнают, что мы здесь, потом...       — да все, понял-понял, не кипятись, — Алексей стал резко серьёзным, это было пугающе в какой-то мере, — мы итак в дерьме... Не хочу, чтобы мы еще больше опускались в него, особенно ты.       Одесса поднял взгляд на Ростова-на-Дону. Выглядел он искренне. И он прав. Пока есть возможность — нужно отдыхать.       На самом деле Алёша тоже держал окружение под своим контролем, просто выглядел безмятежно.             По дороге с пляжа было почти также спокойно. Время подходило к восьми, день начинал по чуть-чуть угасать. Небо покрылось розовой пеленой, переливающейся плавно в желто-оранжевые оттенки; только кажущуюся лёгкими облака также расползались по небу, словно разлитое молоко; ветер бил по лицу — не сильно, а нежно и приятно.       — люблю ранний вечер, — резко выдал Одесса, разглядывая картину по горизонту, — правда становится спокойней.       — тебя понесло на откровения? — усмехнулся Донской все также идя в плавках, тот не захотел переодеваться. — не спорю, красиво, даже романтично.       Одесса на секунду оглянулся на парня. В его поле зрения попали лишь кудри, после он вернул взгляд на горизонт.             Заходя в тёмные переулки будь готов к неожиданностям. Так и вышло.       — Лёша, шухер, — Женя отодвинул друга за себя, касаясь его голого торса, — опять те мужики стоят, — шёпотом выдает Евгений.       — что делать будем? — не замечая ничего говорит Алексей, лишь ощущая пальцы на своём торсе, спросил самый тупой вопрос, который можно задать.       — как это что? Прикончим их и всё.       — а, да...       Донской одевается и берёт пистолет в руки, стреляя из-за угла, попадая в мужика, который ближе всего стоит. Тот падает. Другой же мужчина оглянулся и уже двинулся, чтобы прицелиться, а Алексей уже выстрелил прямым попаданием в лоб.       Адреналин, конечно, жестко ударил двоим в кровь.       — все, никого больше нет, по крайней мере, я все осмотрел, — выдает Алексей.       — ладно, пошли, поверю тебе, — цедит Евгений, и оба выходят из-за дома.       Открыв подъезд, те встречают знакомую мужскую фигуру — бандит из той же группировки. Только Евгений успел направить ствол, слышиться другой выстрел — уже с улицы. Как ни кстати, Алексей стоял у открытого проёма подъезда. Попадание точно в затылок. Донской растерялся и обернулся.       — что за черт... — говорит мужчина в подъезде, забывая, что те не одни.       Евгений стреляет тому в грудь и быстро хватает Алексея за руку, попутно захлопывая подъезд, те взлетают на лестничную клетку. Похоже Дунайский тоже не сообразил от неожиданности, что снайпер был на улице.             В квартиру те попали мимолетно. Только Лёша хочет что-то сказать, он получает пощёчину. Рука у Жени тяжелая, Алёша хватается за щеку, выпрямляясь.       — никого нет! Никого нет, блять! — истерично начал Одесса, хватая друга за шиворот, прижимая к стене, — ты, блять, слепой? Ты хоть понимаешь, что сейчас сделал?       — мы могли прикончить снайпера, но...       — молчать, когда я говорю!       — Женя, ша, успокойся, — Донской хватается за плечи Дунайского, пытаясь как-то его успокоить таким образом.       — блять, а если тебя раскроют?! — Одесса продолжал злится, стряхивая с себя ладони, — какого чёрта ты сейчас меня трогаешь?       — блять, Женя, мы могли сейчас прикончить и того мужика, но ты выхватил меня и сам ломанулся к лестнице! — уже начал повышать голос Ростов, снова схватив того за плечи, начиная трясти, — да, моя вина, что я не увидел его, но...       — ...я тоже виноват? — обезумевшее лицо Евгения ни к чему хорошему означало то, что тому нихуя не легче с признания Алексея, — вообще, зачем я связался с тобой! Лучше бы я тебя не знал, честное слово. Из-за тебя одни проблемы.       Донской резко почувствовал боль, которая растекается все больше и больше по телу. Его будто током долбануло или кипятком ошпарило. Он слышал в ушах звон стекла, как оно хрустит, так разбивается его сердце. Ростов-на-Дону опустил голову и сжал зубы, стараясь утихомирить нахлынувшие чувства.       Дунайский вдруг тоже понял, что сказал. Он также был зажат между руками ростовчанина, которые потихоньку ослабляли хватку. Ком в горле не давал сказать ничего, даже простого «прости», выходили лишь рваные выдохи. Ему в этот момент хотелось лишь вернуть время назад и прикусить себе язык за такие слова.       — раз между нами все кончено как партнеры по бизнесу и в дружбе, то я кое-что скажу, — лишь выдал Алексей, поднимая взгляд на уже бывшего друга, — я люблю тебя, Дунайский Евгений Петрович. Но раз у тебя такие негативные чувства ко мне, я исчезну из твоей жизни. Я хотел, чтобы ты знал. Спасибо тебе за все. Прощай.       Донской отпустил плечи Дунайского, он взял свою старую осеннюю кожанку и след от него простыл. Но в воздухе стоял его запах, в голове слышались его голос и смех, его шаги по квартире, как играет радио с его любимой музыкой. Евгений ощутил давление тишины и снова того одиночества, что у него было.       — Лёша, прости меня, — произнёс он в пустоту, смотря на прикрытую входную дверь.             Прошёл год. Уже был 1997 год. Снова лето. Снова одиночное лето. Хотя, у Дунайского был друг, Иннульский. Николаев приехал этим летом к другу, чтобы подзаработать немного денег опять же на разбое.       Они сидели на кухне и выпивали дорогущее вино, которое привёз Николай как подарок Евгению. На том не было лица, он лишь потягивал бокал без особо интузиазма.       — ты не пробовал с ним связаться? — Иннульский ещё давно знал ситуацию, конечно, тот был на стороне одессита, ведь тот был его давний друг, — или забудь его.       — думаешь я не пытался? И связаться с ним невозможно: на телефон он не отвечает, возможно, он переехал и у него новый номер, телефон его новый, логично, я не знаю; забыть тоже не могу: меня мучает совесть. Я хочу просто перед ним извиниться, это единственное, что я хочу.       — чувство вины — сильное чувство, — протянул загадочно фразу николаевец, — я слышал, что появился наёмный убийца в округе, не слышал о нём?       — нет, а кто он?       — вот и я не знаю, мне поручение дали, чтобы я нарыл информации о нём. Ты в деле? Выручка большая, наполовину разделим. Не обману.       — да верю, — протянул одессит, выпивая остатки, — верю...       Этой ночью они выбрались в предполагаемое место, где может быть этот человек. Ресторан.       Это было высокое здание, схожее на государственное, с большими белыми колоннами и арками по всему периметру.       — серьёзно? — Одесса глянул на здание снова, — здесь?       — мне протекла информация, что здесь должна быть у него встреча с какой-то группировкой. Или же с каким-то другим человеком, внешность я его примерно знаю, так что справимся, думаю. Нам нужно просто подслушать и все записать.       — м-да, — закатил глаза Женя на какую крысиную работу согласился, — ладно, пошли.       На ресепшене Николаев произнёс свою фамилию, один из сотрудников проводит их ко столу. По словам мужчина: высокий, темноволосый, кудрявый, глаза светлые, обычно одет в черный костюм.       Они пришли раньше, а тот самый мужик должен подойти с минуты на минуту. Те заказали по одному бокалу шампанского и начали ждать, пока этот тип объявится.       — смотри, вот он вроде, — Коля кинул взглядом на мужчину, который приближается к соседнему столу с работником.       От увиденного у Жени сжалось все внутри. Но его лицо было неизменным. Лёша. Это был Лёша.       Донской и Дунайский на секунды пересклись взглядами, по глазам было все ясно: те друг друга узнали. Евгений отвернул голову на Николая, который уже шуршал под столом со своей прослушкой.       — доброго вечора, Алексей Петрович, — произнёс мужчина, пожимая руку того.       — доброго, — Донской садится за стол и складывает руки в замок, — давайте сразу к делу.       — согласен, — жирноватый мужик, похожий на свинью, кашлянул, — Донской, вам нужно избавиться от...       Женя смотрит все время в шипучее море в бокале, слушая весь разговор. Он молчит, иногда роняет взгляд на друга, который делает непринужденный вид, попивая шампанское.       Возможно, это безумство, но Женя хочет выследить Лëшу. Так продолжалось на протяжении нескольких минут, возможно получаса, возможно меньше.       — хорошо, я понял, деньги после заказа.       — договорились, — они снова пожали руки, — с вами приятно иметь дело.       — взаимно.             — Женя, сейчас они уходят, потом мы.       — Коля это он.       — кто?       — Лёша, тот самый Лёша, — произносит шёпотом Евгений, что аж дыхание спирает, — давай его выследим, будь ласка.       — ты чего, ненормальный?       — ты только это сейчас узнал?       Как только Ростов встает из-за стола и выходит, за ним и свиноподобный мужик, так Одесса подрывается с места, не дожидаясь Николаева, но тот успевает схватить его за руку и оттягивает. Стоит тому отвернутся, от Алексея снова след простыл.       Женя глянул на Колю, начиная понимать, что да, снова был бы глупый и импульсивный поступок.             Евгению нужно было побыть одному. Николай это понимал, не стал навязываться ночевать у того, хоть было и поздно.       Дунайский шёл с абсолютно пустой головой, он не мог ни о чем думать. Одессит не помнит как открыл дверь подъезда, как зашел на лестничную клетку, как поднялся на нужный этаж, но...       Сунув ключ в скважину, тот понял, что дверь в квартиру была открыта. Он потянулся за пистолетом, открывая дверь и заходя в тёмное помещение. Вот подонок. На кухне горит свет.       Почти бесшумно тот идет, даже не разуваясь, на свет. Дуло пистолета было направлено прямо, четко, чтобы можно было сразу сделать выстрел.       — привет.       — ты... — Одесса выронил пистолет из рук, тот упал прямо на пол, слегка звякнув, — здесь. Правда ведь исчез из моей жизни и снова вернулся?       — я хотел...       — извиниться, — в один голос сказали оба, — прости меня, Лëх, я был не прав тогда, конечно, слово не стріла, а глибше ранить, но это были мои не искренние слова в твой адрес, — всё также стоя в дверях кухни произносил украинец, смотря в глаза-изумруды.       — слово не стріла, а глибше ранить... Вот как, — Алексей поднялся с табурета, подходя ближе к Дунайскому, — прости, что подвёл тебя и бросил, — он обнял Одессу, ощущая как руки обвивают его в ответ. Стало теплее и легче, — и что всё так вывалил...       — меня мучила совесть, это я тебя подвёл, Лёша, — объятия были крепкие и теплые, — я заслужил.       — если хочешь, я могу остаться.       Вместо всех пустых слов Одесса лишь отпрянул и притянул того за шиворот, целуя. Всё было ясно без слов. Живые губы были намного вкуснее, чем их отпечаток на банке пива, на вкус солëноватые, будто тот купался недавно в море и не облизал их, а они сухие и потрескающиеся. Язык ощущался приятно скользко, будто бы водоворотом тебя туда засасывает, хотелось ещё и ещё ощущать эту близость.       — я тебя и не отпущу больше. — на это Донской лишь усмехнулся.             А глаза у него все такие же уставшие, но яркие, как драгоценный камень.