Приходит как-то наёмница к своему риппердоку…

— Эй, Вик, хочешь шутку? Приходит как-то наёмница к своему риппердоку, а он ей как раз! — руки Ви опускаются ему на плечи, демонстративно обозначая их ширину. Виктор беззвучно фыркает, убеждая себя, что прозвучавшая в этих словах двусмысленность ему только почудилась. Как и мимолётная провокационная усмешка Ви, сидящей в его кресле с задранной майкой в ожидании, когда он займётся свежей ссадиной на её рёбрах. — Отличная шутка, малыш, — кивает он, ненавязчиво стряхивая с себя её руки и принимаясь аккуратно зашивать рану. — Только над концовкой поработай. Теперь фыркает уже Ви. Терпеливо молчит, стоически снося болезненные уколы. А после, улучив момент, когда Вик откладывает инструменты, легонько сжимает его предплечье в жесте благодарности. Чуть дольше, чем требовал бы жест благодарности. Но это тоже ничего особенного не значит, она постоянно так делает. Касается, хлопает по плечу, приобнимает. Это просто манера общения, и Виктор ничего не имеет против. Разве что — немного завидует ей в этом, когда, фиксируя края повязки на свежем шве, внимательно следит, чтобы не разглаживать их слишком уж долго и слишком тщательно. Даже если очень хочется. — Ну, теперь оптика? — Ви опускает майку, ёрзает в кресле, устраиваясь поудобнее. — Никаких бюджетных решений, Вик, меня ждёт высшая лига, давай самое крутое! Правда, наверное, снова в рассрочку… Но я отдам всё до последнего эдди сразу же после дела, правда! Разве я тебя когда-то подводила? Виктор задумчиво качает головой: больше в ответ своим мыслям, нежели словам Ви. Будь его воля — он не стал бы апгрейдить её хром. Не из-за денег, нет (хоть и собратья по ремеслу единодушно покрутили бы пальцем у виска, узнав, что он отпускает «Кироши» в кредит). Будь его воля — он и вовсе бы подчистую снял с Ви весь её хром, если бы только это могло отвадить её от скользкой и опасной дороги под названием Грёбаная Высшая Лига. Но права решать за Ви у Виктора нет. Равно как и способности отказывать ей, что бы она ни попросила. Он сумел это лишь однажды, когда, вскоре после их знакомства, Джеки притащил Ви в их боксёрский клуб «Бесы Найт-Сити», и Ви вознамерилась встать с Виком в спарринг. Тогда Виктор как-то отшутился, сославшись на принципиальную позицию не бить женщин. Однако реальная причина была в другом: глядя на неё тогда — невысокую, миниатюрную, почти хрупкую, но полную решимости и задора вытереть ринг физиономией каждого, кто посмеет усомниться в её силе и ловкости, Вик неожиданно остро и чётко — прямо как чёртово откровение — осознал, что должен защищать её. Должен, хочет и будет. Это было странное чувство. Не похожее на кипение страстей давно минувшей бесшабашной юности. Немного тревожное. И завораживающе прекрасное, словно яркие краски пылающего заката, в одночасье прорезавшие вездесущую неоновую муть. Достаточно яркое, чтобы позволить себе лишь смотреть со стороны, не помышляя о чём-то большем. Да и зачем? У Ви своя жизнь. На острие, на грани. Жизнь, от которой он сам в своё время отказался, наевшись ею досыта. Спрятался в свой подвал — уйдя из большого спорта, уйдя из «Траума тим», — чтобы спокойно и размеренно доживать свой век. Ви ворвалась в эту мнимую размеренность без спроса. Врывалась каждый день и каждый миг: то с парой стаканов горячего синткофе и улыбкой, делающей лучше любое, даже самое поганое утро. То с какой-нибудь ржачной наёмничьей байкой. То с изрешечёнными пулями имплантами — куда ж без этого, — и неизменными шуточками: — Приходит как-то наёмница к своему риппердоку, а он и говорит: ты ошиблась адресом, в Уотсоне нет свалки гнутого металлолома, она в Роки-Ридж! То с бутылкой текилы и шумными вечерами под бурное обсуждение боксёрских матчей. Или совсем другими вечерами, когда, измотанный тяжёлым днём в клинике, Виктор клюёт носом, не особо следя за происходящим на экране. Когда нет сил даже чтобы встать с дивана и доплестись до постели, но, несмотря на неудобную для сна позу, ему вдруг становится удивительно уютно, тепло и спокойно, потому что привалившаяся к его плечу Ви сонно бормочет в ухо: — Я останусь, Вик?.. Так ломает вставать и куда-то ехать… М? Не против? Ну и круть… Чутка подвинься только, ладно?.. Вик не пытается отгородиться от всего этого. Внешне стараясь держать нейтральную дистанцию, глубоко внутри он позволяет собственным чувствам… нет, не гореть — отгорел он своё уже, — лишь медленно тлеть, крохами тепла согревая застарелый холод привычного одиночества. Ни к чему это — внезапной вспышкой спалить связывающие его и Ви нити дружбы и доверия. Особой близости, к которой он не имеет права допускать свою неуместную… привязанность. Пускай лучше всё остаётся как есть. Пиздец этому «как есть» приходит поздним вечером того же дня, когда Виктор с неспокойным сердцем отпускает Ви из своего кабинета прямиком в «Компэки Плаза». Когда насквозь хромированный корпорат с мрачной рожей притаскивает её — едва живую — с простреленной сучьим выродком ДеШоном головой. Когда внутренности смерзаются ледяным комом от ужаса осознания: счёт её жизни идёт на минуты в самом буквальном смысле этого слова. Когда от её шуточек искажённым болью голосом становится ещё страшнее: — Притаскивают как-то к риппердоку его наёмницу со свалки в Роки-Ридж, а он и говорит: блядь, такую классную шутку про то, что мы себя не на помойке нашли, запорола! А дальше следуют недели опустошающего бессилия напополам с мучительной надеждой. Виктор не может помочь ей. Не может вытащить проклятый чип-убийцу из её головы, как бы ни хотел, что бы ни пытался придумать. Не может защитить, как всегда обещал (пусть никогда и не вслух). Они почти не видятся с тех пор. Почти не созваниваются. Ви отчаянно ищет решение, и Виктор не хочет мешать ей в этом. Довольно с неё и тикающей бомбы в собственном мозгу, к чему грузить её ещё и переживаниями старого рипера, который до хруста стиснутых зубов, до в кровь размолоченных в бессильном отчаянии кулаков боится потерять единственный проблеск света в своей жизни?.. Ни к чему. — Хей, Вик, — неожиданный звонок от неё будит Виктора посреди ночи. Но он и не думает жаловаться: от неё так давно не было вестей, что Вик уже начал примирять себя с выжигающей сердце мыслью, что больше и не будет. Он ведь лично обследовал Ви, он делал снимки её мозга, и даже самый оптимистичный из его прогнозов однозначно утверждал: чуда не случится. — Прости, что так поздно, просто потом я ещё нескоро смогу… Вик, я пропаду на какое-то время. На пару недель, вряд ли дольше. Мне обещали помочь, и я надеюсь… Не знаю, на что я надеюсь. И не знаю, что из этого получится. Мне просто очень нужно поделиться, а никому, кроме тебя, я это доверить не могу. Всё должно получиться. А если нет… О, слушай новую шутку! Приходит как-то наёмница к своему риппердоку, а он и говорит: блядь, как знал, что рано на твои поминки скинулся! А потом она просто исчезает. Проходит пара недель, пара месяцев, полгода. Её номер не отвечает. Вик оставляет ей сообщения — десятки сообщений с короткими просьбами перезвонить, как только сможет. Но все они остаются без ответа. Вик был уверен, что готов к этому: к тому, что однажды Ви просто уйдёт и не вернётся. Сгинет в бескрайних глубинах выгребной ямы под названием Найт-Сити, а он так никогда и не узнает, что именно с ней произошло. В конце концов, Ви едва ли не каждый день рисковала своей жизнью ещё задолго до того, как в голову к ней влез ебанутый ублюдок-террорист. Это легко осознать разумом. И совершенно невозможно принять сердцем. Вик не хочет надеяться. Не позволяет себе верить в лучший исход. И всё равно ждёт. Ждёт снова и снова, чувствуя, как эта сучья надежда день за днём надламывает его, выкручивает руки, ломает хребет. Ломает всё, что было его привычной жизнью, заставляя опустить руки и с отстранённым безразличием, которого Вик никак от себя не ожидал, отдаться на волю течения сточных вод Найт-Сити. Уступив давлению и угрозам корпоратов, Виктор продает свою клинику «Зетатеху», оставшись в ней, по сути, просто наёмным работником. Отдав свою свободу воли, свои принципы за право перестать бороться и просто оставить неизменным хотя бы какой-то кусок своей жизни. Он потерял Джеки. Потерял Ви. Потерял даже Мисти, не пожелавшую смириться с новым порядком вещей. Пускай у него останется хоть что-то. А потом, спустя два года, слившихся в единую массу обезличенных дней, на пороге его (уже не его) клиники словно фантом в сбоящей оптике, словно артефакт в битом брейндансе, возникает знакомая фигура. Исхудавшая, коротко стриженная, ещё более хрупкая, чем раньше, почти прозрачная. Живая. — Ох, Вик… Ты здесь… — руки Ви, обвивающие его шею, кажутся совсем невесомыми. — Я так испугалась, когда увидела здесь этих засранцев в пиджаках… Думала, что тебя здесь нет, что я не найду… А я ведь так много не успела тебе сказать… Ви шумно выдыхает, стискивает его плечи. А он… Он слишком ошарашен, чтобы отвечать на эти порывистые объятия. Лишь одеревенело стоит, не в силах поверить в происходящее. Ви смущённо отстраняется. Торопясь замять неловкость, залезает в кресло. — Какое-то оно стрёмное, старое было уютнее, — она смеётся немного нервно. — Надеюсь, хоть тебя эти корпоратские шмотки не изменили так же сильно? А то мне тут, знаешь, наплели про острую аллергию на хром, и мне срочно нужно, чтобы самый лучший рипер на свете убедил меня, что это полная херня на синтомасле! Посмотришь меня? Вик смотрит. Смотрит внимательно, смотрит пристрастно, хотя и с первого беглого взгляда понимает: «лучший рипер на свете» не сможет сделать с этим ни-хе-ра. Сраное дежавю: эта растерянность, неверие и страх в её глазах — совсем как тогда, когда Вик вынужден был признать своё бессилие против конструкта в её голове. Вот и теперь он бессилен тоже. Но какое это имеет значение, когда она жива? Когда она будет жить? Иначе, чем раньше, но — жить. И что с того, что в этой её новой жизни вряд ли найдётся место для него самого? Человеку без имплантов не нужен рипер. Ви не нужен тот, кто будет тянуть её назад вечным напоминанием о жизни, которую она потеряла. — Стрёмное чувство, Вик: вернуться, чтобы понять, что возвращаться некуда. Не тот город. Не то время. Не те люди… Безумно больно видеть её — всегда лёгкую и неунывающую — такой надломленной и потерянной. Безумно больно осознавать, что именно он дал ей мимолётную надежду, а после снова отнял её, пусть и ненамеренно. Но ничего. Она сумеет справиться. Сумеет найти место в этой жизни для новой-себя. В конце концов, сильной, смелой, никогда не сдающейся — такой, какой он её полюбил (теперь уже нет смысла врать себе в этом) — её делали вовсе не импланты. — У меня остался только ты, но и у тебя теперь совсем другая жизнь, — Ви поджимает губы. — Она у всех другая, она движется дальше, а меня вышвырнула на обочину, вытерла об меня ноги и смачно харкнула сверху. Ну, чтобы мне уж точно было понятно, что вот такая вот я этой самой блядской жизни не нужна. Больше ничего не осталось. Хочется сгрести её за шиворот и хорошенько встряхнуть, заорав: ты ведь жива, жива! Всё остальное — полная херня, ничего не может быть важнее этого! Хочется накрепко прижать её к себе и не переставая повторять: нужна, хоть без хрома, хоть без рук и ног, хоть с рожей как у самого отбитого мальстрёмовца — нужна! — Что-то осталось, — сдержанно не соглашается Виктор, медленно выдыхая. — Сама возможность жить — это очень большое «что-то». Просто теперь придётся научиться жить её по-новому. — Как говорил один офигенно крутой корпоратский засранец: старого пса не обучить новым трюкам, — фыркает Ви. — Я не умею ничего, кроме как быть наёмницей. — Никто и не говорит, что это невозможно, — Виктор качает головой. — Тот же Морган Блэкхенд был самым крутым соло и легендой Найт-Сити, хоть и был принципиальным противником хрома. Ну, не считая руки, конечно. Или ты можешь попробовать стать фиксером. Город не так сильно изменился за последние два года, уверен, ты сможешь восстановить многие из своих прежних контактов. Но я бы всё же советовал тебе воздержаться от возврата к старым привычкам. Теперь для тебя цена любого риска стала выше: человеческое тело чинится куда сложнее хрома. Может, тебе было бы лучше вообще уехать из Найт-Сити в какое-то более спокойное место. — Уехать? — недоверчиво переспрашивает Ви. — Но я ведь только вернулась к теб… то есть… в смысле, сюда. — Ты знаешь опасности Найт-Сити не хуже меня, — Виктор пожимает плечами. — А я не смогу всегда быть рядом, на случай… Он осекается, наткнувшись на прямой взгляд широко распахнутых глаз. Молчит, мысленно костеря себя за то, как паршиво прозвучали последние слова. Так, будто бы он умывает руки. Будто бы не бросится в любое пекло, если ей будет нужна его помощь. Бросится, ещё как. Побежит вприпрыжку. Только вот ни за что не простит себе, если однажды не успеет. Потому что теперь Ви уже не переживёт ни пулю в голову, ни даже случайного ушлёпка с ножом в тёмном переулке. Виктор хочет объяснить ей всё это, но их прерывают: в кабинет врывается возмущённая клиентка с требованием немедленно заняться её хромом. Видимо, время, отведённое в расписании Вика на встречу, закончилось, и администратор не замедлил запустить к нему следующего клиента. Эффективный, сука, менеджмент, чтоб ему… Ви поспешно встаёт. — Не волнуйся за меня, Вик, я буду в норме, — она улыбается неожиданно легко и весело. Вик хорошо знает эту её улыбку. Он много раз видел её, когда скорчившаяся в его кресле Ви, потрёпанная в очередной перестрелке, на голубом глазу убеждала его: «фигня, ва-а-аще не больно!» — Не рисковать не обещаю. Но в твоём кресле я точно больше не окажусь, потому что пиздец оно стрёмное! Ты бы сделал с этим что-то, а? О, а слушай новую шутку: приходит как-то наёмница к своему риппердоку, а он не свой. Блин, чё-то не смешно получилось, да? Надо бы придумать другую концовку. Потом как-нибудь. — Ви, подожди, — он шагает за ней следом, стараясь не замечать недовольного пыхтения клиентки. — Тебе есть где остановиться? Помочь тебе с поисками жилья? Здесь теперь всё не моё, и не так волен распоряжаться своим расписанием, как раньше, но для тебя я найду время. Заходи в конце дня, когда у меня закончится смена. Пожалуйста. Ви кивает, вновь улыбается, и по глазам Виктор с очевидной чёткостью читает: не придёт. Ни вечером, ни когда-либо ещё. Прощание под посторонним взглядом получается скомканным. Виктор с трудом подавляет желание задержать руку Ви в своей подольше, не расцеплять торопливого и как будто бы неловкого рукопожатия. Последнего. Ви уходит, и Вик быстро разворачивается к монитору, чтобы не смотреть ей вслед, пытается погрузиться в проблемы клиентки, но всё никак не может сосредоточиться. На сердце тяжело и неспокойно. Настолько, что не проходит и пяти минут, как он, едва ли не впервые в жизни наплевав на медицинскую этику, велит распростёртой в кресле пациентке подождать, а сам быстро выходит через заднюю дверь. На улице пусто. Виктор некоторое время стоит, прислушиваясь и с досадой размышляя, что начальство вставит ему по самые гланды, если заметит внеурочную отлучку прямо во время приёма, или если клиентка настрочит жалобу. Да катились бы они все к хуям дружным строем. Вик уверенно движется к повороту в переулок, откуда смутно доносятся чьи-то голоса. Ускоряет шаг, заметив двоих утырков, обступивших Ви. Один из них грубо пихает её в плечо, второй с паскудной ухмылкой тянется к электрической дубинке на поясе… Рывок — и Вик уже рядом. Вдох. Джеб с правой, уворот, апперкот. Ещё вдох. Хук с левой. Пиздец риперской перчатке. Некогда было думать о том, чтобы её снять. Да и похер. Главное, что уроду, которому кулак в этой перчатке прилетает в переносицу, пиздец тоже. Вдох. Ближний оверхенд, хук с правой. Выдыхает Вик только когда оба ублюдка валяются в нокауте, пуская слюни с кровью из разбитых хлебальников. Приваливается к стене, тяжело дыша. — Вик, ты… — Ви смотрит недоумённо, как будто бы даже настороженно. — Зачем?.. То есть, спасибо, конечно, но… Это же просто пара укурков, я бы сама смогла справиться… — Нет, малыш, — тяжело выдыхает Виктор. — Не смогла бы. И больше не сможешь. Пожалуйста, осознай это наконец. Я дважды уже мысленно хоронил тебя. Третьего просто не переживу. — Но… Ви хмурится. Смотрит на валяющихся в пыли недобитков, смотрит на Вика. Подавленно отводит взгляд, отворачивается, как-то совсем по-детски прикрывая рот рукой. А Вик вдруг с предельной ясностью понимает, что если кому-то здесь и надо что-либо «осознать», так это только ему. Осознать, насколько сказочный он долбоёб, раз умудрился не увидеть очевидного: как сильно Ви сейчас нужен кто-то, на кого она сможет опереться. Кто не будет читать ей грёбаных нотаций, кто запихнёт своё навязчивое стремление «не мешать» и прочих тараканов поглубже в задницу и будет просто защищать её — такую хрупкую, такую уязвимую… Осознать, что она пришла к нему вовсе не за чудесным исцелением. Она. Пришла. К нему. Ви успевает лишь изумлённо пискнуть, когда Вик быстро шагает навстречу, сгребает, накрепко прижимает к себе. — Больше не сможешь, — повторяет он, не разжимая рук. — Но больше и не нужно. У тебя есть я, ты ведь сама это сказала. Есть и буду всегда. Ты нужна. Всегда была нужна. И всегда будешь. «Такая» или «не такая». Любая. Ви на мгновение замирает, спрятав лицо у него на груди. Не шевелится, кажется, даже не дышит, лишь только едва заметно вздрагивают её плечи. Раз, другой, третий. И ещё — всё ощутимее, всё сильнее. Виктор осторожно отстраняется, пытается заглянуть в лицо, когда вдруг понимает, что она… смеётся?.. — Вик… — Ви вскидывает голову, прожигая его совершенно шальным пылающим взглядом. — Вик… Пообещай… пообещай мне… — её душат порывы хохота, а по щекам мокрыми дорожками сбегают крупные слёзы. — Если ты ещё раз… Если ты снова… вздумаешь сказать мне что-то такое… Или сделать… эдакое… Пообещай, что мне не придётся провести ещё два года в грёбаной коме, чтобы дождаться этого!!! И вообще… О, подожди-подожди! Молчи! Я придумала шикарную концовку! Слушай: приходит как-то наёмница к своему риппердоку, а он… Вик не хочет слушать. И обещать не хочет тоже. Только притягивает к себе, на вдохе ловя губами обрывки недосказанных слов. Медленно и вдумчиво, будто желая в одночасье отдать ей всё, что так долго копилось внутри. Позволяя вспыхнуть всему, что так долго тлело. — Так бы сразу и сказал, что не хочешь слушать мои шутки, чего сразу орать-то… — со смешком выдыхает Ви, когда он чуть отстраняется, чтобы поймать её сияющий взгляд. — Хотя, твоя концовка всё равно получилась круче моей… Виктор аккуратно проводит пальцами по её щеке, вытирая остатки слёз. На секунду перестаёт дышать от того, с какой трепетной готовностью она подаётся навстречу его ласке. И качает головой, мысленно не соглашаясь с её последними словами. Потому что никакая это не концовка. Это начало. Новое начало для них обоих.