Вылизанный

Трубадур с неодобрением глянул на Осла. Человеку с идеальным музыкальным слухом точно не послышалось нашептанное одно единственное слово, ведь ослоухий зубоскал довольно потирал ручки в предвкушении веселья и ждал выхода Трубадура на бис. — Еще друг называется. — Да будет тебе, игра же. — Я это показывать не буду, даже не проси. Совесть поимей. — На петушка же спорили, Трубадур. Или тебе легче честь перед красотой своей посрамить да петухом на всю округу орать? — Осел точно издевался, поддевал пойти на попятную, прекрасно зная, что Трубадур не уступит, раз на игру такую опасную в определенной степени подписался. — Давай-давай, не дуйся, вставай перед честным народом и исполняй, как завещали правила: без рук, — на этих словах Осел посыпался и давай ржать до слез, — а также без лишних слов, показывай, что друг твой любезный нашептал. Трубадур краснел до шеи от стыда, мялся и не решался даже глаза поднять. Вот же компания собралась. Предатели! Кто ж так нечестно играет? — Да засмущаем ведь, — Трубадур на дыбы встал, упирался до последнего, намекая, что не все здесь из простого народа и юмор низкопробный понимают. Совестно ему было так низко пасть в глазах родовитого чуда, которое особое место в сердце занимало. Ваня сидел, огурец дожёвывая, и в ладоши захлопал, как на представлении, когда пинками, но Трубадур задницу от земли оторвал. — Наконец-то! — выкрикнул принц. — Сколько ждать можно?! — Ну в общем, — Трубадур обтер влажные ладони о брюки, помялся и сделал непонятный неясный жест рукой. — Заранее говорю: меня заставили. — Не скромничай! — выкрикнула Кошка. — И потише там, хватит оправдания лепить, Трубадур. — О, знаю-знаю! — довольно заверещал Ваня. Так быстро он еще не угадывал. — Да неужели?! — Пес со скептицизмом высунулся вперед. — Гитара! — Да ну, — отмахнулся несчастный дед. Не все так потеряно с этим поколением, и слава богу. Уж Псу, как и всем остальным в их компании за исключением Ванечки, не трудно было допетрить, какую срамоту может загадать Осел. Трубадур ноги шире расставил, пот со лба манжетом стирая и дернулся, как в припадке, показывая что-то, напоминающее конвульсии или подъем. Глаза так и бегали, пока с него семь потов сошло. — Рассвет? — Дубина? — ржал самовлюбленный Осел. — Утренняя зорька, — потянулся Петух, чуйку имея на подобные вещи. Уж он-то поднимался, когда все дрыхли, и как никто знал, как солнце на рубиновом рассвете из-за горизонта выходит. — Кузнец? — предположил Ваня с небольшим сомнением. Когда все внимательно уставились на него, пояснил: — Я наблюдал как-то, они вот также кувалдой куяли в кузнице. — Кувалда — горячо, — поддел Осел, ухахатываясь. — Да только не о той дубине думаете, вашество. — А ну-ка, цыц! — приструнил Трубадур. Ваня глянул робко на Трубадура и от улыбки скромной не удержался. Почем он знал, какие слова в ходу в компании бродячих. Они репчатый лук сорок минут разгадать не могли, а тут невесть какая причуда: Трубадур то садился, от земли что-то поднимая, то загибался, стоило «ударить» себя ниже пояса. Принц смущался, чувствуя волнение между ног. Возможно, Трубадур хворь какую мужскую показывает? Уж откуда Ване знать о тонкостях таких. Он лишь внешне на юношу походил, по половому признаку не имея ничего общего с мужиками. Кончики ушей раскраснелись от стыда. Задумался, ушел в мысли свои, а вокруг игра шла под треск поленьев в костре. — Ванечка, что нос повесил? Совсем идеи в голову не лезут? — Кошка зыркнула на своих придурочных, которые уже между собой над вариантами хихикали. Когтистая лапка успокаивающе наглаживала шелковые волосы принца да приговаривала утешения. — А такое еще и в рот берут! — выперся Осел, когда разошелся. Этот экспонат, накидывал бесстыдные идеи и подавал их с таким до невозможного невинным тоном. — Ну, ты у меня попляшешь! — взревел Трубадур. — Доберусь я до тебя! — Может шишка? Осел с Псом покатились со смеху, едва не сбивая костер. Принц глупо похлопал ресницами, не понимая, в чем суть веселья. Осел с самого начала был на своей волне, когда остальные в слабой попытке держать лицо, изнутри жевали щеки. Ваня поднял на Трубадура вопросительное лицо, как бы спрашивая, в чем дело. — Да, дураки просто, не обращай внимания, — с трепетом улыбнувшись своей принцессе, Трубадур в сердцах пнул ботинком сорняк. Его колотило уже от хиханек-хаханек друзей, которые то и дело искали повод и подталкивали пойти в оборону на пути к цели по обладанию Ванечкой. И хочется, и колется Трубадуру. В штанах от задачи в крокодиле натирало до боли и сладостного потягивания, но даже так Трубадур не смел лезть под легкие атласные штанишки своего нареченного! Держался из последних сил, как мог! Пугливое создание до того не улавливало сути их веселья и намеков, что вывод сам с собой напрашивался: не познал мальчик настоящего большого и толстого. Того и знай испугается да дёру даст, сверкая пятками, пискнув напоследок, если Трубадур вздумает елдой размахивать. Ваня поднялся на ноги, разминая затекшие от долгого сидения коленки и задницу. Ребята притихли, Трубадур голову в шею вжал. Представил уже, как родовитая принцесса догадалась о разыгрываемом фарсе недоделанных детей подземелья. Оставалось только представлять, каких звиздюлей пропишут в первую очередь самому Трубадуру поганой метлой, за самое что ни на есть оскорбление чести и достоинства. Ух, и шума будет! — А там, где шишка — что-о? — протянул Осел, будто ответ на языке должен крутиться. — Штаны-ы? — в тон ему поспешил Пес. — Вот же черти невоспитанные, — Кошка не собиралась принимать участие в этом безобразии. Пантомима мучала принца, он заходил из стороны в сторону, гадал, замучав всех своим незнанием. — … В твоих штанах не шишка и не тлен, коль возраст молодой совсем. Тогда что ж ты прячешь? — Да член, едрит твою через коромысло! — Осел! Ваня рот приоткрыл от удивления, нисколько не разделяя общего веселья. Он знать не знал, что такое коромысло, но сейчас его мало беспокоила такая оплошность. В ушах звенело другое слово, поэтому Ванечка во все свои большие, красивые глаза таращился на будущую жертву истерики, губы облизал, нос вздорно дернул к верху и завопил. — Ах, так! — принц грозно ножкой топнул и руки по бокам вперил. Глазами черными так и впился в Трубадура, готовый голыми руками в зародыше и на месте удушить несчастного губителя всех светлых и чистых, как родниковая вода, чувств. — Тогда играйте в свои плебейские игры без меня! Так и знайте, я обиделся крепко-крепко на каждого из вас! А ты! — Трубадур, как таракан, готовый удрать, так и замер, склонив голову! — А тебя…! Чтоб духу твоего перед глазами моими не было, понял! Нахал! Ваня развернулся, готовый идти, куда глаза глядят да завизжал, барахтая ногами в воздухе, из-под которых земля ушла. Трубадур с легкостью закинул свою добычу на плечо и под общее улюлюкание, как самый настоящий плебей, коим его нарекли, поволок в терем, где они бросили пожитки. — Отпусти, кому говорю! — Ваня колотил губителя по спине и верещал на всю округу, где ночью только сверчки гудели. — Уронишь! — Своя ноша не тянет, — важно заметил Трубадур, привыкший уже вот так повсюду таскать гитару, закинутую на плечо. — Поставь меня на землю, кому говорю! Дикарь! — не унимался принц. — Ай! Трубадур, довольный до ушей, шел вперед, шлепнув совсем не по этикету свою зазнобу и разулыбался еще больше, когда та притихла. От шока, видимо, совсем дар речи растеряв. — Ах, ты, разбойник! Говорили мне, не связываться с тобой! Предупреждали, что манер не знаешь и вести себя будешь бесчестно! Ух, и откормили тебя на мою погибель! Ваня против Трубадура был совсем уж, как тростинка. Куда ему тягаться с горой мышц, тонной выдержки и величиной под два метра ростом? Уже в избе, Ваня разверещался, как пугливый котенок, схватив поварешку, стоило Трубадуру аккуратно поставить его на ноги. Принц замахнулся, готовый прописать нахалу по первое число. — И улыбаться не смей! Трубадур тянуть улыбку от ушей не перестал, отошел на расстояние от бешенной принцессы, отряхнулся только, в глубине души переживая, как бы обморочным Ваня не сделался. До того красный и взволнованный был. — Зачем ударил меня? Отвечай! Вот уж дудки! Бить Ваню никто здесь не смел да и поднимется разве рука на эту крохотулечку? Так, попугать забавы ради можно, шлепнув разок по заднице. — Обычаи у нас такие, не серчай, — пошутил Трубадур. — На обиженных воду возят! А я удивлен прежде всего доселе невиданной дерзости! Повеселились небось ставить меня в неудобное положение! А ну, стой, на месте, не подходи, иначе я за себя не отвечаю! Ваня дернулся в противоположную сторону, пропуская Трубадура присесть на постель. Тот, как будто совсем не чувствовал за собой вины. Сел себе спокойно, как барин, ботинки стянул, манжеты на рубашке расстегнул. Да как он смел? Ваня для кого распылялся, указывая на место, точно не у себя в ногах? — Так, ты чего это делаешь? Трубадур, едва скрывая ухмылку, вздохнул. Ох, и тяжело порой было со своенравной принцессой. — Не пугайся, пальцем тебя не трону. Спать я хочу, устал от истерик и капризов. Шумишь больно сильно. — Устал он! Поглядите-ка, мученик нашелся! Ваня размахивал поварешкой, но в оборону не переходил. Причитал, топтался на месте и шипел аки змея. — А ты чего улыбаешься, не пойму? А, ну, чего расселся! Больно жизнь медом ему кажется, видимо! Вставай, и давай, на улицу или в сарай. На сеновале дрыхнуть будешь, а я здесь останусь. Вы все, — он закричал так, чтобы Ослу, Петуху, Кошке и Псу тоже было слышно, — наказаны! Так и знайте! Трубадур подумал с минуту, понурил плечи, смирился и согласился. Сеновал так сеновал. Останься он здесь, Ваня медлить не будет, пришибет чем потяжелее. — Стоять. Ваня на дверь приоткрытую глянул, раскраснелся пуще прежнего и оставил в покое поварешку. Зла ему точно не желали да и чести лишить никто не спешил, даже этот… Кстати, почему? Принц что, совсем не желанный, лакомый кусочек, на чей цветочек хочется закуситься? Вот уж оскорбление. — Так уж и быть, позволю тебе остаться. Вон, располагайся на коврике у двери. — Так ты же сам прогнал. — Как прогнал, так и разрешаю остаться подле себя. Только руки держи подальше. — Слово же дал, не трогать тебя, пока сам не попросишь. А вот этого не было! Никто принцу условия не ставил «кабы да что». Зря он что ли жаром дышал и глазами стрелял, чтобы еще и в открытую говорить, как Трубадура хочет, аж мочи нет терпеть? Ваня зашуршал атласной тканью коротеньких полуштанишек, цокал маленьким каблучком туфель и готовился отойти ко сну. Трубадур, как стоял в дверях, так и замер, боясь сделать лишнее движение. — Значит, говоришь, член у тебя между ног, — задумчиво приговаривал Ваня себе под нос, занимая руки перебиранием подушек. — А может палка эта, думать тебе мешает? — Чего это мешает? — Дурак потому что! — Чего это дурак? — И ведешь себя, как дитё — переговариваешься. — Кто из нас еще ребенок. Услышал о члене и дал дёру. — Что-о? Трубадур осмелел, мужиком себя таким чувствовал, когда Ваня на смущение исходил, закрыться пытался и лепетал без умолку. — У тебя-то между ног поди то же самое, чего стесняться? Ванюш, породнились же уже. К чему склоки? — Неприличные вопросы задаете, сударь. — Недавно же дикарем безродным был, — иронизировал Трубадур, желая понизить градус неловкости и рискнул подойти поближе. Присел на край постели, аккуратно рукой вперед повел, дабы коснуться без всяких там мыслей и прочей чернухи, которую Ваня себе напридумывать успел. Принц тут же одеялом перинным накрылся с головой, закрывая голые ножки. Значит, как в постели Трубадура сверкать щиколотками — все нормально, а в вопросе физиологии чужими вдруг встали! — Посмотри, если хочешь, — пробурчал Ваня, не вылезая из-под одеяла. — Только смеяться вздумаешь, огрею будь здоров, и тогда точно уйду! Не увидишь меня больше, так и знай! Вот же зараза, боялась и чувствовала себя как не в своей тарелке, а ругаться не забывала! И как еще угрожать смела? Трубадур прочистил себе путь в душное пространство между вороха одеял, перины и подушек, стянул с Вани панталоны, почему-то возбуждаясь от приподнятого узкого таза принца, когда тот «разрешил» себя раздеть. — С позволения сказать, — в удушье от страха перед неизвестным пищала принцесска, — это все Мать-природа наградила. Трубадур, поудобнее устроился на локтях, под юбками едва ли мог слышать, что там сверху в припадке и на ультразвуке вещают. Теплой рукой коснулся внутренней стороны дрожащего бедра, пригладил дабы успокоить. Он обещал Ване защиту, и накидываться зверем даже не думал. Вот только разве здесь устоишь? К самому сокровенному подпустили. Однако, между ног не нашлось того самого. Зато складочки в бутон переходящие были, а растекалось между ними не менее приятно. Что будоражило Трубадура не меньше! Пальцами прикоснулся, собирая подтекающую пряность. Растер, вдруг совсем как обалдуй, пробуя на вкус. Замычал в одобрении, слюну на языке собирая. Ваня от нетерпения, совсем не по-царски, зарядил Трубадуру пяткой в бок. — Долго еще будешь колготки мять? Капризно, с призывом забулькал сверху, когда понял, что Трубадур не собирается удирать с криками, чтобы сжигали на костре это Чудо-Юдо. — Ой-ой-ой, — запищал принц, прогибаясь в пояснице, почуяв теплый язык между разведенных ног. У Вани дрожь такая по ногами пошла, всю пружинистую натугу напрочь изгоняя. Остался только трепет и вибрации. Те комом внизу живота собирались и легкие щекотали, в поисках выхода. Трубадур не имел опыта в подобных мероприятиях, по наитию все делал. Загорелся идеей хорошо своему Ванечке сделать. Языком работал, слизывая соки с краев, двигаясь к центру. Давление усилил на уголок верхний и гладкий, после чего Ваня несдержанно завозился задницей по простыне, на стоны частые сорвался, сам не зная, что так умеет. Принц наощупь смахнул одеяло, давая Трубадуру заветного кислорода. Сжимал кулачки от нетерпения, нашел кудри своего ненаглядного и надавил что есть мочи, направляя. Язык между ножек двигался в усиленном темпе, а пальцы вдобавок играли с щелкой. Не зря на гитаре лабал, как Бог, сотворяя ими с Ваней самое настоящее чудо. Челюсть у работника труда ныла, слюной обтекая, но прекращать Трубадур не смел. Конкретно улетая, когда Ванечка скулил на частые движения кудрявой головы в лобке. — Что ж ты скромничал и молчал о том, какой язык у тебя рабочий, — зашептал в бреду Ваня, тут же закрывая себе рот рукой. Да он бы в жизни такое не сказал! Но язык Трубадура что-то поломал в нем, и осталось у принца только желание поддевать и нахваливать. Принц ногу на плечо Трубадура закинул, шире раскрываясь и пятки вжимая в лопатки, чтобы угол удобный не терять. Дышал грудью так часто, от чего горланить выходило прям не по-мужски. Трубадур целовал промежность, ласками доводя обоих. У него самого член до треска штаны натянул. Тереться о простыню было совестно, но прерываться не хотелось. Ваня, будто мысли услышав, выше за волосы потянул хлопца своего. Глаза в глаза смотрели долго, уже не решаясь, а давно готовые к первому поцелую. Губы Ванечки на вкус были, как соленая карамель, перемешанные с терпкой влагой, трепетно собранной с его же пизды губами Трубадура. Маленькими ладошками через ткань нащупав стояк Трубадура, Ваня едва пуговицу на штанах не вырвал, так сильно хотел коснуться. Трубадур остатки разума растерял в горячке, когда ладонь сомкнулась на подтекающем спермой члене. — Не сжимай так сильно, — попросил он. — Я первый раз, — тихо заметил принц, продолжая легкие движения содрогающейся рукой вдоль по стволу. Трубадур взаимной лаской одаривал Ваню, натирая пальцами мокрую пизденку. — Ты можешь… — Ваня глазами большими хлопал, губы Трубадура подхватывая. — Без проникновения пока что? Не могу, зудит все внутри и там. Ваня умолк давление нужное чувствуя, тяжелый член, как влитой вошел промеж складок. Трубадур тазом заработал, не сводя глаз с растекающегося, обнаженного принца. Под коленки его подхватил, за бедра сжимая. Стонали в голос, до того на синхронный лад сошли, что плохо становилось, от того как хорошо им двоим. — Пальцами себе помочь можешь, — не контролируя охрипший голос, подсказал Трубадур, завороженно наблюдая, как принц пальцы свои в рот взял, смачивая слюной, и руку между ног опустил. — Смотреть будешь? — нашептывала чертовка, что глаз своих пристальных с Трубадура не сводила, разрешая поглазеть, как он себя ублажать будет. Трубадур наскоро поцеловал Ваню, проехался, дразня членом по местечку аккурат над отверстием, куда присунуть хотелось. Толкался туда, где принц сокращался, обласкивая головку члена. Ваня выстанывал, глаза закатывая, впервые испытывая подобные эмоции. Нашел таки точку заветную, где давление пальцами и членом ему больше всего удовольствие приносило. Быстрее заработал ими, сдыхая от веса тела сверху и сжиманий. С ума сводил и себя, и Трубадура, выгнулся, срываясь на долгий и гортанный в оргазме от грязных слов. — Драть бы тебя, да, вот так, хорошая девочка, — как приговор частил Трубадур, вколачиваясь, когда головку массировали мягкие сладки. Рухнул сверху, додрачивая и кончая толчками между ног Вани. Обессилев, Ваня лежал, перебирая кудри Трубадура. Не стыдно ему было за удовольствие, за стоны свои горловые, как у девок. Наоборот, развалился с разведенными ногами, куда главный мужчина его жизни грудью лег и улыбался загадочно. Натерпелся, отгоревал свое, в конце концов имел право быть счастливым! — Зазноба моя, — приговаривал Трубадур с диким трепетом лаская бархатную, не тронутую крестьянским загаром, кожу. Нашел таки музыкант заветный ключик к усмирению строптивых. Всего-то нужно было поближе познакомиться с гениталиями, слушать, желательно помалкивая в тряпочку, ежедневные истерики, закрыть глаза на грозный «топ» от жизни непривычной в диких условиях за пределами сводов дворцовой башни. Думали каждый о своем да уснули, не разнимая объятий. — Зорька какая хорошая, — потянулся Петух на рассвете. Трубадур плескался в прохладной воде и сверкал начищенной, уж слишком препротивной улыбкой человека, у которого в жизни все прекрасно! Даже скрыть свое счастье не пытался, хоть бы постеснялся обделенных вторыми половинками друзей (так больше думал ухмыляющийся Осел, который хоть и сводник известный, но укорить друга не смел). — Довольный какой, — заметил с хищной улыбочкой Осел, встречая уже потягивающегося Ваню у порога. — Продолжим вечерком в крокодила нашего? — Не начинай, — Кошка махнул хвостом, запрещая стращать Ванечку. — Уймись уже, старый. — Нет, а чего? Скучный вы народ, ребят. Сколько еще слов дивных загадать можно на потеху голубой крови. Например, анал! — Осел! — рявкнули на него хором под веселый смех принца.