i've got us

Ба-бам. Ба-бам. Ба-бам. Минхо прислушивается. Их с Джисоном сердце бьется со скоростью 78 ударов в минуту. Если только они не возбуждены, не напуганы или не занимаются сексом, тогда оно ускоряется до 100. Кровь, как масло, течет между конечностями, Минхо прижимается к желудочкам их сердца и слушает. — Минхо. Он смещается, переключая внимание на сознание Джисона. Он слышит не только его голос, но и мысли, быстро переключаясь со скучного телешоу, которое он смотрел, на что-то более грязное, на то, что влечет их кровь на юг и заставляет пульс подниматься выше отметки 100. — Да, любовь моя? — спрашивает Минхо, сворачиваясь между двумя ребрами. Внутри Сона он словно парит в космосе или, может быть, в бассейне с соленой водой – он чувствует себя подвешенным в воздухе, окруженным теплом, ориентируясь в костях и органах своего хозяина. — Я возбужден. Минхо смеется. — Я знаю, детка. Мы становимся твердыми. Верный своему слову, Минхо чувствует, как дергается их член. С другой стороны мяукает Суни, прижимаясь головой к колену Джисона. Хани морщится. — Я не позволю, чтобы мой сын был здесь, пока у меня стояк, это же странно. Минхо хихикает. От талии Джисона отходит отросток и обвивает Суни, слегка сжимая его, когда младший симбионт раздраженно мяукает, а его собственное щупальце вырывается, в попытке отпихнуть Хо. Он поднимает Суни с кровати и проносит его мимо двери, занося на кухню и похлопывая по пушистым ушкам, а затем захлопывает дверь спальни и возвращается в тело Хана. — Вот так, — хмыкает старший. — А теперь: что так взбудоражило мою любовь, а? После небольшого смешка он чувствует, как Джисон вздрагивает от его тона. — Просто думаю о тебе, — говорит Хани, опустив руку к промежности, нежно поглаживая себя через треники. — Думаю о твоих зубах... — Неужели? — Минхо смеется. — О моих зубах? — М-м... — рука скользит в трусы, обхватывая член за основание. — Так приятно, когда ты... — Когда я... — Не заставляй меня говорить это, детка... — Хорошие мальчики говорят то, чего они хотят. Бедра Сона подаются вверх, и с его губ срывается дрожащий стон. — Когда ты кусаешь... — Джисон бормочет, сердце бьется чуть быстрее, кровь пульсирует чуть громче. Минхо прижимается к нему на мгновение, прежде чем выйти. Внешний мир всегда такой яркий. Минхо встречается взглядом с Ханом, вырываясь из его кожи, он по привычке устраивается на талии Джи, а ноутбук оказывается забытым под боком. — Привет, красавчик, — говорит Джисон, весь такой уверенный и учтивый, и от этого у Мина внутри все мутится. Он упирается пальцами ног в кровать и наклоняется, потирая покрасневший нос о нос хозяина. — Привет, — шепчет Хо, их губы едва встречаются в самом коротком поцелуе. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Он уже знает ответ. Он видит его в быстрых, стремительных мыслях Сона. Но это не значит, что он не может заставить своего милого хозяина умолять об этом. — Да, — кивает Хани, его руки поднимаются, чтобы обхватить талию Минхо. — Ты голоден? Когда дело касается Джисона, Хо всегда голоден. Голод для Минхо – не мимолетное чувство. Это вечная боль, которая всегда рядом, которая всегда рычит. Умоляющая об удовлетворении. Это не голод в человеческом понимании, а он знает, что такое человеческий голод, он чувствует его каждый день через желудок Хани. Для него голод – это полное поглощение разума, то, что никогда не успокаивается, то, что всегда кричит и умоляет. Он не говорит об этом Джисону. — Да, — отвечает Минхо, положив руки на грудь Джи для поддержки. — Ты дашь мне поесть? Хани усмехается, заправляя прядь лавандовых волос Минхо за ухо. — Как и всегда, детка. Хо задыхается. Вот тут-то и становится трудно держать себя в руках. Джисон... Джисон обладает аурой, запахом, который сводит его с ума. Минхо выравнивает дыхание и начинает теребить рубашку хозяина, стаскивая ее с него, сосредоточенно покусывая губу. Сони помогает. Они быстро снимают с него одежду, и вот уже оба лежат голые на одеяле, а Минхо вытягивает свои щупальца, чтобы обхватить талию Джисона. Они разворачивают его и ставят на колени. В ушах Мина раздается негромкое хихиканье. Словно музыка. Прямо из галактики. Он прижимает ладонь к спине Джи, заставляя выгнуться дугой, и чувствует, как его возбуждение растет от этого зрелища. Столько кожи, такой молочной и гладкой, целое поле плоти, в которую можно вонзить зубы и когти. От этого во рту у него закипает слюна, стекающая по подбородку, когда зубы начинают заостряться. До Джисона у него никогда не было хозяина-человека. Он был его первым. Но за годы жизни, когда Мин бродил по Земле, как маленький хищник, вгрызаясь в оленей, собак и любых других животных, которых мог найти в дикой природе, он научился желать. Он привык к своему голоду. Но никогда прежде Минхо не желал чего-то так сильно. Хан Джисону повезло, что Минхо его любит. Иначе Хо мог бы съесть его живьем. Он приподнимается на коленях и снова прижимает к себе задницу Джисона. Младший удивленно вздыхает и радостно хнычет, чувствуя, как Мин начинает водить головкой члена по его дырочке, дразня. Когда они в последний раз занимались подготовкой перед сексом? Минхо не может ответить на этот вопрос – все, что он знает, это ощущение того, как Хани засасывает его в себя, так глубоко, так горячо, и звук похотливого стона его хозяина отражается от стен их спальни. — Любовь моя, — выкрикивает Джисон, пытаясь прижаться к Минхо. Жадно. — Возьми меня, пожалуйста. И он берет. Многое происходит сразу. Его член проникает внутрь, обдавая жаром, и Минхо впивается в Сони зубами, а затем откидывает его голову назад, зарывается в плечо хозяина, сжимает челюсти и позволяет себе взять. Джисон плачет. Он всегда плачет. Это плач от приятных ощущений, который заставляет член подрагивать. Хо закатывает глаза, впервые ощутив вкус крови на языке. Металлический, сладкий и теплый, как солнце. Вкус Хана сродни тому, что человек назвал бы изысканным блюдом, самым лучшим из всех существующих. Его вены пульсируют от адреналина, гормонов, жизни и, блять, и Минхо не может насытиться. Он сильнее впивается в податливое тело Джи. Его хозяин хнычет и плачет от желания. Это подстегивает еще больше, его зубы встречаются друг с другом сквозь толщу мышц Сона. Минхо отстраняется, отрывая часть своего хозяина, сглатывает и дает плоти возможность пройти через весь организм, а затем обхватывает бедра Джисона обеими руками и делает толчок быстрее. Снова, и снова, и снова. Кровь льется из плеча Хани, окрашивая его спину в красный. Он такой красивый в глазах Минхо. Старший приподнимает Джисона, чтобы тот стоял вертикально на коленях, и вздрагивает, когда фонтан красного цвета между ними достигает места их соединения, делая Джи более скользким и влажным, и намного более грязным. — О-о-о, черт, — задыхается Джисон, поворачивая голову, чтобы посмотреть себе за спину. Хо видит, как его красивые глаза на мгновение расширяются от ужаса, а пульс учащается. Минхо подносит щупальца к его горлу, надежно удерживая, как поводок. Как ошейник. Для Минхо нет ничего лучше страха. Это его личный наркотик. Сродни опьянению. — Видишь, что ты со мной делаешь? — Минхо хрипит, его голос больше не принадлежит ему, в нем не осталось ничего, кроме этого блядского голода. Этого желания. — Я хочу разукрасить тебя в этот цвет, Джисон. Мой красавчик. Мой. Весь. Мой. Он сопровождает свои слова толчками, каждый из которых приходится на простату Сона, вырывая всхлипы из его израненного горла с каждым новым толчком. Мин проводит рукой по спине Джисона, размазывая дорожки крови, а затем наклоняется и слизывает ее языком. Божественно. Хани хнычет и выгибается в спине. — Пожалуйста, — плачет младший, трепеща ресницами. — Хочу кончить, любимый, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Щупальца скользят вниз между ног Джисона, захватывая его истекающий смазкой член. Он задыхается. — Вот так, детка, — говорит Хо, облизывая внешнюю сторону уха Хана. Его живот урчит. — Кончай. Джисон подчиняется. Он всегда подчиняется. И Минхо тоже – оргазмы обоих совпадают, их разделяет лишь небольшой момент времени: Джисон кончает на простыни, а Мин кончает внутрь, да так сильно, что с каждым толчком сперма начинает вытекать наружу. Она наполняет живот хозяина, смешивается с кровью, стекающей по его бедрам. Минхо сходит с ума от похоти и голода. Старший не выходит. Он тяжело дышит, прижимаясь к спине Джисона, а несколько отростков прижимают их тела друг к другу. — Любовь моя, — наконец произносит Минхо. Теперь его разум прояснился. — Нужно привести нас в порядок, любимый. — М-мх. Хо улыбается. Если смотреть со стороны, то их секс грязный, грубый, опасный и ужасающий. Но когда Минхо обхватывает Джисона своими щупальцами и поднимает его с испачканной кровати, неся в ванную, он мысленно отмечает, что им еще не раз придется заглянуть в свою обширную коллекцию запасного постельного белья. Душ горячий, как раз такой, какой любит Хани, и пока Мин отмывает хозяина от крови и осыпает поцелуями рану на его плече, он спрашивает: — Хочешь оставить эту? — Да, пожалуйста, — хмыкает Джисон, снова растворяясь в его прикосновениях. — И шею... — Хорошо, любимый, — кивает Минхо, снова целуя Сона. Нет, они не нормальные. Они никогда не смогут быть нормальными, не с тем, кем они являются друг для друга. Но Минхо не хочет этого. Минхо хочет крови и плоти, смеха и ярких белых зубов Джисона, впивающихся в розовую подушечку его нижней губы, которые тянут ее, пока они целуются, и смешков в губы Минхо, когда их ребенок запрыгивает на кровать и начинает разминать кожу на бедре старшего. Джисон выплевывает немного мыла, попавшего в рот. — М-м, любовь моя. Что ты думаешь о пицце? Минхо ни черта не думает о пицце. Но он чувствует, как сердце Джисона замирает на 78 ударе в минуту при мысли о теплом, жирном ужине, и улыбается. — Звучит здорово, любовь моя.