***
Сирена тревожного звонка воет непереставая, разрывает уставший могз на части. Стопка документов на столе не уменьшалась, казалось отчетов с каждым часом снановилось только больше. Чертова жизнь. Чертов город. Я отложил в сторону незаполненный бланк и поморщился от очередного взвизгивания тревожного звонка — в Готэме снова что то взорвалось, озарив небо над городом тревожно-красным отблеском. Так 'празнично' на фоне горящей ели на главной площади. — Офицер? Услышав оклик я полнял голову и увиде перед собой одного из новичков. Кевин. Кажеться его звали Кевин. Таких бедняг набирают почти каждый год, кто-то выживает и сбегает через несколько месяцев, кто-то не выдерживает и недели. А некоторых уносят из участка вперед ногами и увозят на черном лимузине. Много-много таких везунчиков. — Офицер Джек Каминский вы меня слушаете? Похоже я слишком сильно погрузился в свои мысли. Кадет замялся и побледнел, сминая и теребя в руках мятую папку. От очередного взрыва дрогнули стекла в окнах, а я смачно выругался. Молоденький кадет снова побледнел, выглядывая в окно за моей спиной. — Что вы хотели, кадет? Он перевел на меня взгляд, стряхивая с себя оцепенение и вытянулся по струнке. — Вас вызывает комиссар Гордон, сэр. Чертова жизнь.***
Гордон свалил на мои плечи очередной вызов. Остальные офицеры были заняты отловом сбежавших из Аркхэма пациинтов и поиском Джокера, который беспорядочно взрывал спрятаные в Готэме бомбы. Так что штатный вызов о пьяной драке в Нерроуз лег на мои плечи и плечи того самого молоденького кадета. Снега в этом году небыло. Одинокие гирлянды в окнах домов закончились несколько улиц назад. Трущёбы Нерроуз встретили нас таким знакомым запахом выгребных ям и испражнений. Угрюмое и на первый взгляд нежилое здание щурилось пустыми глазницами выбитых окон на первом этаже. На верхних еще горел свет. Звуков пьяной драки слышно небыло, а значит разнимать никого не придеться, что к лучшему — я уже не в том возрасте что бы бегать резвой гончей за сбегающим пьянчугой, который намереваеться скрыться с места поножевщины на своих шатающизся ногах. А Кевин. Кадету еще рано покидать участок в черном лимузине. В подъезде стоял нестерпимый запах мочи. Кевин поморщился и казалось, что парнишка долго не продержиться и под любым предлогом сбежит на улицу. Но похоже я его недооценил. Дверь нужной квартиры находилась на седьмом этаже. Простая деревянная дверь с облупившейся краской практически не закрывалась и слетела с петель после первого удара. — Руки за голову — это полиция! , — я ввалился в распахнувшуюся дверь, держа палец на спусковом кручке. Где-то сзаии громко сопел Кевин. Прихожая завалена мусором, пищевыми пакетами и батареей пустых бутылок. Спертая вонь не давала вздохнуть полной грудью и першила где-то в горле комом, который никак не получалось сглотнуть. Где-то со стороны кухни раздался шум и я, молча кивнув головой в ту сторону, бросилсяна звук. Кухня выглядела не менее плачевно чем прихожая. Грязные ободраные обои и островки бурой плесени на стенах. Гора грязной посуды на столе и в раковине источала прокислый запах тухлой еды. Гора трьяпья в углу кухни зашевелилась и прежде чем я успел отдать кадету приказ приготовиться из её показалась пара запуганных и блестящих глаз. -Дяденька полицейский, не стреляйте пожалуйста. Из-под спутанного одеяла вырисовываються очертания ребенка, сжавшегося на полу. Девочка лет пяти с грязными стутанными волосами и огромными испуганными глазами. -Ты что тут делаешь? Кевин опустился рядом с ребёнком на корточки, но та сразу отшатнулась от него и забилась в угол словно напуганный зверёк. В соседней комнате отчетливо раздался скрип половиц и в глазах девочки появился нескрываемы ужас. Я кивнул Кевину на дверь и сам собирался пойти с ним но за мою форму уцепились ручки. -Дяденька полицейски не уходите! Не оставляйте меня, пожалуйста! Она шептала, всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Нет, это была не грязь. Под глазом малышки отчетливо вырисовывался и наливался синевой кровоподтек. С комнаты раздался вскрик Кевина. Не обращая внимания на зашедшегося в плаче ребенка я рванул туда, так быстро, как мне позволяла моя пятидесятилетняя отдышка. Кевин больше не кричал. Лежал на полу лицом вниз, зарывшись носом в кучу старых газетных обрывков. На макушке, чуть повыше шее торчал осколок бутылки. По грязному паркету разтекалась темная лужа. Все произошло всего за несколько секунд. В следующее мгновение я ели смог увернуться от удара стеклянной розочки, острые края которой распороли мне ухо. Он стоял за мной. Вонял перигаром и потом, пьяно покачивался и пормотал что-то невнятное, обводя комнату мутным взглядом с неестественно расширеными зрачками и глупой ухмылкой на перекошенном лице, который не сразу сосредочился для следующего удара. Я выстрелил ему в руку, выбив оскорки бутылки и заставив его взреветь. Словно раненая гиена он бросился из комнаты припадая на бок при беге. Из кухни раздался истошный крик и звон разбитого окна.***
На улице горели гироянды в Новом Готэме, горела новогодняя ель на площади, искрясь алыми языками пламени, горел Аркхэм, а на мокром тротуаре в трущебах Нерроуз лежали два скрученых тела. Одно крошечное и такое хрупкое с пробитой головой, а второе еще мычало и шевелилось, сжимая в руках обезображенный трупик. Шевелилось недолго, пока моя пуля не вышибла ему мозги.***
У каждого полицейского наступает тот момент, когда он ломаеться. У кого-то это случаеться сразу же, у кого-то после первого трупа. Я держался дольше всех. Я не сломался когда упаковывал растерзавших друг друга и безумных от газа Крейна своих товарищей, не сломался когда Готэм ушел под воду и после мы подщитывали количество утонувших. Но моя голова была пуста. Ни мыслей, ни чувств, ни переживаний. Жалко Кевина — черный лимузин забрал этого парнишку слишком рано. Ну ничего — мой гроб все равно будет закрыт, никто не захочет смотреть на сошкребаный с асфальта труп.***
Ничем не выделяющаяся семнадцатиэтажка в спальном районе Готэма спала. Редкие гирлянды в окнах отбрасывали блики на стенах. С неба начал падать снег. Вой пожарных сирен оглашал и так не слишком спокойные улицы — в Готэме снова что-то взорвалось. Возможно это чудит Джокер, или Пугало тестирует свой газ, или Загадочник решил устроить шоу в канун Рожлества. Я выкинул окурок сигареты и подошел к краю крыши. Тут все наверняка — даже если я переломаю кости, то все равно умру от потери крови. Сдесь меня найдут не сразу, а значит не смогут реанимировать. — Птичка хочет полетать? От звука голоса я дернулся, все внутри сначало заледенело, а после заметалось в бешенном ритме. Нет, только не сейчас. Нехочу. Хочу хоть уйти спокойно. Сзади раздался стук шагов, неправильный, словно тот кто шел прыгал и пританцовывал на месте, а после к моему горолу прижалось лезвие, а в нос ударил сладковатый и тошнотворный запах грима и не менее резкий — пороха. — Я не помню, что бы вы отращивали крылья, — Джокер надавил на лезвие вдавливая его в мое горло, -так забавно — я тебя не знаю, но ты так самоотверденно меня веселишься. Осторожно — сегодня ожидаються осадки из копов. Летающие копы заполняют небо!!! От крика я дернулся и вовремя увернулся — лезвие просвистело над моим ухом. После худощавые руки схватили меня за загривок и швырнули на бетонную крышу. Голос, такой знакомый голос, который каждый в Готэме слышал по многу раз. Я перевернулся и не вставая смотрел на него. Яркий костюм во многи местах измят и подпален. Наверно после сжигания празничной ели на площади. Может, мне просто не повезло выбрать именно этот дом. — Дрожишь как напуганный птенец, — он приближался танцующей походкой, переключив свое внимание на меня-новую внезапную игрушку, — но идеальный, идеальный вечер что бы научиться летать. Веришь в чудеса? Мне наплевать. Все равно — пусть зарежет. Пусть столкнет меня с крыши и протанцует празничный танец на фоне горящего города. Сдохнуть. Я просто хочу сдохнуть. Улыбка на его лице мрачнеет, словно игрушка оказалось не интересной. — Не дуйся. У тебя слишком угрюмый вид, — мой подбородок обхватывают худые пальцы, а в лицо упираються зелёные безумные глаза, — улыбочку, детектив.***
Хорошо. Как мне хорошо! Горло рветься от смеха, так сильно мне хочеться кричать всем о том как это мир уродливо-забавен. Жаль только что мои губы не могут двигаться, иначе придеться разрезать их ножем. Улыбка сидит прочно. Новый приступ хохота прерываеться кашлем, когда кровь выплевываеться у меня изо рта, а сам я скпучиваюсь на крыше. Как весело! Этот чертов мир так прекрасен в своем безумии. Вдалеке раздаеться вскрик и хрыплый смех, приглушенное:"Бэтсии!» и звуки ударов. Мне плевать. Я уже не могу смеяться и просто хриплю, смотря тускнеющим взглядом на огни гирлянды в окне дома напротив. Надо мной склоняеться черная фигура в ушастой маске. Я всхлипываю и захлебываюсь слюной. Мир тускнеет перед глазами. Все-таки мой гроб и правда будет закрытым. А то на похоронах все будут улыбаться, глядя на мое счастливое и мертвое лицо. Жаль, что мышцы занемели и губы разорвались, а то я бы с удовольствием улыбнулся ещё шире. Кевину бы понравилось, обидно только что мертвые не понимают шуток.