3 тысячи нарушенных правил (ну ладно, всего около 20)

Когда он по кругу перебирал в голове все варианты того, что могло случиться с Лань Сичэнем такого, чтобы тот пропал на целых восемь дней, гон среди них был, разумеется. Цзинь Гуанъяо действительно продумал все возможные варианты. Но гон занимал мало места в его мыслях, вытесненный тяжелой болезнью, разрушением меридианов, потерей рассудка и смертью. Разумеется, консервативный клан Гусу Лань не сообщил никому, кроме, по-видимому, семьи и нескольких адептов о столь личном обстоятельстве. Лань Ванцзи не сказал даже Вэй Усяню – тот бы обязательно, в силу своей открытости и эмпатичности, поделился бы с Цзинь Гуанъяо, который последние несколько дней не имел ни сил, ни желания особенно скрывать, что переживает о том, “что с ним, объясните мне, что происходит, покажите мне моего эр-гэ, ведь это я привел его домой!” Да, это он полпути тащил полубессознательного Лань Сичэня на себе в облачные глубины. И сейчас у того был гон. В принципе, понятно. На ночной охоте Лань Сичэнь получил тяжелый урон темной энергией, что сильно ослабила его ци. Альфы клана Лань славились своей колоссальной сдержанностью, контролируя инстинкты духовными практиками. Эр-гэ был ослаблен и не мог использовать духовную силу, и, оказавшись на родной земле Облачных глубин, после того, как обессиленный Цзинь Гуанъяо уронил их обоих к ногам адептов, не смог противостоять природе. Все это пронеслось в сознании Цзинь Гуанъяо за мгновение. Он выбежал на улицу, словно одержимый, когда услышал, что главу Лань вытащили из ханьши и ведут по направлению к холодному источнику. Вэй Усянь схватил его под руку и, хитро улыбнувшись (“ты думаешь, нам позволят подойти, прям так?”), потащил их с Хуайсаном туда, где они оказались в укрытии деревьев между постройками. Даже на открытом воздухе он почувствовал запах, прежде чем увидел мокрого от пота эр-гэ, повисшего на плечах двух адептов бет. Феромоны альфы вызвали одновременно ступор и непреодолимое желание приблизиться. Он поднес ладони к лицу, не в силах оторвать взгляда от живого и целого Лань Сичэня, который, словно в бреду, слабо вырывался и повторял: - А-Яо!.. Но… но эр-гэ еще не видел, не могу видеть его, прижавшегося к стене. - А-Яо… Вэй Усянь с ужасом наблюдал, как все вышло из-под контроля, когда Цзинь Гуанъяо рванулся из укрытия навстречу главе Лань. Ему и самому было тяжело держать себя в руках, не упасть на колени: он еще никогда в жизни не ощущал запах альфы таким сильным, подавляющим. Нет, он знал, что жестко нарушает правила, что не только в Облачных глубинах омегам запрещено приближаться к альфе, которому стало очевидно плохо во время гона, но ведь они собирались лишь посмотреть. Да, нарушить личное пространство Лань Сичэня, который, будучи в ясном сознании, не захотел бы, чтобы его видели таким, но ведь и он волновался за брата Лань Чжаня, и… - А-Яо! Это был не крик, а рычание. Похолодев, он смотрел, как Лань Сичэнь, внезапно обретя силу, вырвался из рук адептов и бросился на Цзинь Гуанъяо. Вэй Усянь не успел среагировать (проклятый парализующий запах альфы!). Столкновение тел, импульс, полет, и Цзинь Гуанъяо уже прижат к земле всем немалым весом Цзэу-цзюня. Ух, больно! Он собирался рвануться вперед и вытащить омегу из-под обезумевшего главы клана, но Не Хуайсан с силой дернул его на себя. - Уходим, Вэй-сюн, уходим! - Но!.. - Вэй-сю-юн! – Хуайсан схватил его за плечи и, приблизив свое лицо к его, горячо прошептал: – поверь мне, А-Яо знает, что делает. Пошли! Вэй Усянь пока еще не совсем понимал, почему они убегают (ну кроме того, чтобы не быть пойманными на месте преступления, разумеется). Он мог предположить некоторые мотивы Цзинь Гуанъяо, но… Мог ли он в самом деле что-то планировать? Никто из них не знал, что у главы Лань гон. Все они волновались. Все узнали лишь несколько минут назад. Он слышал его голос, сильно выше, чем обычно. Слышал крики других людей и рычание… в таком состоянии альфа мог просто разорвать его! Цзинь Гуанъяо тоже в свое время пережил войну, Безночный город, и, в теории мог бы защитить себя, но это был бы жестокий бой, а сражаться пришлось бы с его другом, названным братом! Не Хуайсан потащил его вокруг, и они выбежали совсем из другого места, будто только что покинули гостевые комнаты и присоединились к начавшейся собираться толпе из учеников и адептов в белом. Лань Чжань сам оттаскивал брата, который явно хотел взять омегу прямо на земле и при всех и вовсе не собирался его отпускать. Другие альфы откровенно боялись подойти. Каким-то образом Лань Чжань даже заметил его и прорычал: - Вэй Ин, уходи!! В это время ему в лицо прилетел локоть брата, а в живот – коленка Цзинь Гуанъяо. Наконец, Лань Чжань и еще трое мужчин бет подняли разъяренного Лань Сичэня и вчетвером утащили прочь. - Уведите омег! – кричал дед Лань, но Вэй Усянь подлетел к Цзинь Гуанъяо, который все еще полулежал на том же месте. Одежда на его плече была разорвана, на шее кровавый укус. - О ужас, о боги, ой-ой-ой, какой же кошмар, – причитал поблизости Хуайсан, едва ли не падая в обморок. - Эр-гэ… – с очень непристойной интонацией всхлипывал Цзинь Гуанъяо, глядя в направлении, куда увели сопротивляющегося Цзэу-цзюня. До смерти перепуганные адепты погнали их в сторону их комнат и настоятельно попросили пока больше не выходить. Вэй Усянь, разумеется, улизнул, как только те ушли. Нет, он не был идиотом. Он замечал, какими глазами глава Лань и А-Яо смотрели друг на друга, как часто они еле-еле соприкасались мизинчиками, никогда не нарушая – ни в коем случае – приличий. Он сам тысячу раз спрашивал и у Хуайсана, и у Лань Чжаня: “как думаешь, как думаешь, они же трахаются, а? А?” (нет.) И то, как в бреду Лань Сичэнь звал именно его, и то, какие у Цзинь Гуанъяо были темные глаза, когда его подняли с земли… В общем, все-то оно понятно, но, демоны, рискованно. Технически, Цзинь Гуанъяо и Лань Сичэню ничего не мешало пожениться, но-о… будь так – Цзинь Гуанъяо не стал бы нарушать все мыслимые правила приличий и выбегать навстречу альфе, который мог его, к тому же, серьезно ранить, перед всем орденом Лань. - Цзэу-цзюнь поставил Лань Чжаню на щеке тако-ой синяк! – объявил Вэй Усянь, вернувшись в комнату, где Не Хуайсан обмахивал веером Цзинь Гуанъяо. – Все как я и думал: когда у кого-то гон или течка, эти… эти Лани! Они просто запирают его одного, обвешивают талисманами для поглощения звука и запаха и только раз в сутки заходят проведать и принести еду! Раз в сутки!? Конечно, никто вовремя не заметил, когда у Цзэу-цзюня начался жар. - Такое бывает, – согласился Хуайсан, который все еще дрожал, – но у нас в Цинхэ принято заботиться друг о друге в таком состоянии. Даже да-гэ приходится позволять бетам быть рядом на случай, если что… ну вот как с Цзэу-цзюнем. Вэй Усяня передернуло, когда он вообразил Чифэн-цзюня, у которого в гоне помутился рассудок. - Вот-вот, и у нас в Юньмэне так же. Вэй Усянь плюхнулся на кровать в ногах свернувшегося клубочком Цзинь Гуанъяо. Его шея была перевязана. - Он ведь не прокусил тебе ароматическую железу?? - Нет, Вэй-сюн, – ответил Хуайсан, – слава богам, нет. - В общем, когда Лань Чжань принес Цзэу-цзюню воды и поесть, он заметил его состояние и сразу позвал на помощь учеников, чтобы окунуть его в этот их ледяной целебный источник. Если бы Лань Чжань пришел позже, Цзэу-цзюнь мог бы… сильно заболеть, – добавил он тише. (“Он ведь уже тогда звал Цзинь Гуанъяо, да?” – Лань Чжань ему не ответил даже “Мгм”, но по тому, как он покраснел и опустил подбородок, все было и так понятно.) Посмотрев на товарищей, Вэй Усянь беззаботно продолжил: - Но теперь Лань Чжань говорит, что он в порядке, так что не волнуйся, Цзинь Гуанъяо! Ты там как, а? - Нормально, – ответил тот, и даже не добавил ни “спасибо”, ни своей обычной вежливой улыбки. - Все в порядке, – Вэй Усянь слегка пихнул локтем его коленку, – никто тебя не винит. Старик Лань жутко перепугался за тебя. И Цзэу-цзюню теперь будет лучше, Лань Чжань будет чаще его проверять. Никто не ответил, только Хуайсан налил Цзинь Гуанъяо чай. Резкий запах травяного сбора смешался с наполняющими комнату феромонами альфы. - Цзинь Гуанъяо? Ты же знаешь, что Цзэу-цзюнь не хотел? - Конечно, – хрипло ответил тот. – Эр-гэ никогда не сделал бы мне больно. Он большими глазами смотрел перед собой. Его взгляд не то чтобы был испуганным. Он скорее казался шокированным. Или в трансе. Вэй Усянь переглянулся с Не Хуайсаном. Тот встал. - А-Яо наверно лучше отдохнуть, правда, Вэй-сюн? Извини, но от тебя все еще так сильно… – Хуайсан спрятал лицо за веером с изображением красных хризантем. Цзинь Гуанъяо пропитался тяжелым запахом Цзэу-цзюня. Находится в комнате было некомфортно. - Точно! – воскликнул Хуайсан и достал из рукава талисман. – Вот, скрывающий запах. Теперь попробуй поспать, А-Яо. Чай должен тебе помочь. - Хорошо, – согласился тот, и: – Спасибо, – когда Хуайсан пошире раскрыл окно. - Пойдем, Не-сюн, хочу проведать Лань Чжаня, – Вэй Усянь перед выходом оглянулся на все еще неподвижного Цзинь Гуанъяо. Не Хуайсан сказал, что тот знал, что делает. Вэй Усянь не был в этом так уверен; в конце концов, он сам не всегда знал, что делает, когда дело касалось хоть бы того же Лань Чжаня. Выбежал ли бы он навстречу обезумевшему, смертельно опасному Лань Чжаню, которому страшно, больно во время тяжелого гона в одиночестве? Да. Нет? - Не-сюн, ты же не заварил ему чай, который провоцирует течку? – как бы между делом спросил он Хуайсана на улице. - Что ты, Вэй-сюн?! Ты что, сошел с ума? Чай остался в комнате, все можно легко проверить. Этот сбор нормализует течение ци. Да-гэ пьет его. Цзинь Гуанъяо понял, что какое-то время уже не спит. Он метался в постели, кожа зудела, было жарко и невыносимо. Эр-гэ. Он касался его, лежал на нем, он звал его! Вокруг было уже темно, он был один. Эр-гэ, эр-гэ, где эр-гэ?! Одежда и постель страшно раздражали кожу, он был мокрым и липким, и особенно между ног. А. Лунные дни. Течка, разумеется. Эр-гэ был где-то рядом. Должен был быть. Последний раз Цзинь Гуанъяо видел его, когда его уводили, уводили от него! Где он сейчас? У себя, в ханьши, один? (лучше бы он был один.) Или куда они его спрятали? Цзинь Гуанъяо взвыл и принялся бить кулаками постель от невозможности быть с эр-гэ сейчас. Он все еще чувствовал его запах, и это было прекрасной пыткой. Никогда прежде запах эр-гэ не был таким несдержанным, настоящим, его собственным. Возбуждающим. Цзинь Гуанъяо обнял себя, прижался носом к плечу, чтобы не чувствовать ничего, кроме этого запаха. Он попытался соорудить из постели подобие гнезда, но все движения его получались рваными, неаккуратными, и все выходило неправильно, все было неправильным. Желанного успокоения не получалось достичь, и он со злостью спихнул одеяла на пол. Хотелось пить, хотелось сорвать одежду, хотелось спрятаться в уюте гнезда, хотелось эр-гэ. Эр-гэ. Рядом. Почему эр-гэ еще сам не пришел за ним? Эр-гэ не хочет его? Цзинь Гуанъяо смахнул на пол чайник. Звук, с которым тот разбился, он услышал словно через слой воды. Что ж. Он привык все делать сам. Кое-как он прикрепил к своей груди талисман, скрывающий запах, который лежал возле постели. Нельзя, чтобы его почуяли и остановили. Вылез он через окно. Он знал, куда идти, но все равно двигался словно через туман. Инстинкты кричали, что он не может, не должен быть на улице. Слишком открыто, слишком опасно, и чужие запахи повсюду. Кажется, никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда вокруг было столько чужих – враждебных – запахов, но запаха эр-гэ он не чувствовал! Да, конечно, его скрыли талисманами. Но все равно. Невыносимо. Вдруг его не окажется в ханьши? Вдруг его не пустят в ханьши? Нет, ни за что он не позволит им разлучать его с эр-гэ. Почему он испытывал это ощущение, будто совершает что-то страшное? Ах да, он не должен был идти к альфе, но он не виноват, что родился омегой. Видят боги, если бы только он мог выбрать… но он был омегой, и ему нужен был его альфа. Но это не все. Орден Цзинь, отец… они все не позволят ему воссоединиться с эр-гэ, да? Он лишь недавно стал Цзинь Гуанъяо, вторым после Цзинь Цзысюаня наследником Ланьлин Цзинь. Третьим, после безмозглого Цзинь Цзысюня. …который даже не был сыном его отца, а только племянником! Четвертым, пятым, десятым – после всех остальных. И он, со своей проклятой природой омеги, должен был оставаться свободным и не опороченным, чтобы… чтобы… Он всех их хотел убить. Хотя не так сильно, как бывало. Он усмехнулся бы обрывкам этих мыслей, если б не был напряжен, словно струна. Какое значение могли иметь все эти люди и орден Ланьлин Цзинь, когда Лань Сичэнь – нет, Лань Хуань, его эр-гэ – был в Гусу Лань, так близко, но все еще не рядом?! Он прятался, таился, жался к стенам. Никто. Никто не помешает ему попасть к эр-гэ. Он убьет любого, кто попытается. Вот приоткрытое окно задней стены ханьши. Подойди он спереди – у двери его бы увидели, он чувствовал посторонних. Разум напомнил про талисманы, но внутри он выл от отчаянья и ужаса от того, что все еще не чувствует его запаха! Дрожащие руки попытались шире открыть окно. Не получалось. Кусая губу, чтобы не закричать, он просунул одну руку в окно, хватая воздух. Изнутри его ладонь схватила чужая рука. - Эр-гэ, эр-гэ, эр-гэ! – зашептал он. – эр-гэ, помоги мне! Окно открылось и Цзинь Гуанъяо рывком затащили внутрь. Воздух был невероятно тяжелым. Спина Цзинь Гуанъяо выгнулась, рот раскрылся, по бедрам потекло. Запах Лань Сичэня здесь был таким плотным, что он едва мог сделать вдох. - А-Яо!! Эр-гэ держал его в своих объятиях. - Тише, прошу, они нас услышат, – зашептал Цзинь Гуанъяо, вжимаясь лицом в его мокрый – обнаженный! – торс. - Не услышат. Талисманы. Но… что ты здесь делаешь? Ты не можешь здесь быть! – голос его эр-гэ, который трудно было узнать – таким низким он стал – болезненно надломился. - Пожалуйста, пожалуйста, эр-гэ, не прогоняй меня, мне нужно быть с тобой, мне нужен ты, сейчас, во мне, а не то я умру, умоляю… - О А-Яо, – простонал тот, – я не могу сдерживаться, когда ты рядом! Цзинь Гуанъяо впился в него ногтями и укусил огромное плечо. Лань Сичэнь зарычал. - Не сдерживайся, Лань Хуань! – услышал он свой голос. Целебный ледяной источник помог Лань Сичэню прийти в себя после беспамятства, но гон не закончился. Как постыдно было идти в одних нижних одеждах через Облачные глубины в таком состоянии! Но самое страшное – А-Яо! Сперва Лань Сичэнь подумал было, что это был все тот же А-Яо из его фантазий, ставших галлюцинациями, но когда Ванцзи вел его назад в ханьши, его лицо было необычайно тревожным. Лань Сичэнь спросил его: “А-Яо правда был… я сделал это?” Ванцзи ответил утвердительно. - Нет… нет! - Брат, пожалуйста, успокойся. Он навредил А-Яо. Когда гон закончится, он сам назначит себе самое суровое наказание. Но того, что он сделал, не исправить! Почему никто не защитил А-Яо от него? Что если А-Яо больше никогда не захочет его видеть? После этого предаваться мечтам об А-Яо в попытках успокоить плоть было еще более мучительно. Но теперь А-Яо по какой-то неведомой причине был в ханьши, у его смятой постели. Лань Сичэнь лежал в полудрёме после очередного завершения, которое не принесло облегчения, когда почувствовал его аромат. А-Яо сам пришел к нему и словами, и особенно запахом – умолял Лань Сичэня взять его. О, этот запах! Он раньше никогда не бывал в одном помещении с омегой в лунные дни. Но его тело знало, слышало, что ему говорит тело А-Яо. - Не… нельзя. А-Яо… не могу, – выдавил он из себя, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли прижать его к себе, сходя с ума. - Но я же хочу тебя, эр-гэ! А-Яо потянул его вниз и прижался к нему в поцелуе. …Его первый поцелуй. Оттуда, по его челюсти и шее А-Яо влажными губами спустился к его ароматической железе. Лань Сичэнь знал, что делать этого нельзя. Что у А-Яо лунные дни, и что в ясном сознании он никогда не хотел… Лань Сичэнь опустил их на постель и накрыл А-Яо собой. А дальше… Было много новых оттенков аромата, звуков, и потребность стать единым целым, навсегда. Они оба мучительно долго пытались разорвать мокрую одежду А-Яо, который скулил и повторял его имя и “пожалуйста”. - Не хочу сделать больно… не хочу навредить А-Яо, – шептал при этом он. - Лань Хуань! – истерически прикрикнул тот и всеми силами прижал его к себе, обнимая ногами, телом говоря, что он навредит, только если не возьмет его сейчас же. Потом они соприкасались кожей, и его тело снова знало, что делать. Он пытался войти, в первый раз это было сложно, и он пытался, и пытался… Запах был слаще всего, что он знал – не просто запах А-Яо, а запах его возбуждения, не скрытого одеянием. Только когда он вошёл в него, все наконец встало на свои места и мир обрел смысл. Стало спокойней – наконец-то! – но все еще надо было спешить. …А-Яо сам этого захотел, он должен был дать А-Яо все, все, чего он просит! Довести до конца. Пока все не кончено, А-Яо не принадлежит только ему. Время замедлилось или остановилось, когда он двигался внутри своего нежного А-Яо, который стонал и пах так сладко. И все было наконец хорошо и правильно, пока не появились чужие – враждебные! – запахи и звуки, и их не попытались прервать. А-Яо был испуган – а это было недопустимо. Теперь он должен был драться с ними всеми за своего А-Яо. Должен был быстро, сейчас же показать всем, что он принадлежит ему польностью, навсегда. “Лютый мертвец меня еби”, – подумал Вэй Усянь. Цзэу-цзюнь и Ляньфан-цзюнь оказались вместе в ханьши, в гоне и в течке соответственно, и… пришли к логическому завершению. И сейчас, скорее всего – ух! – продолжали брачные ритуалы. “Пи-и-издец”. - Я не знаю, как так вышло, я не знаю! – без остановки повторял Не Хуайсан. Лань Чжань был белее своей налобной ленты и выглядел так, будто его сейчас стошнит. Лань Цижэнь… Вэй Усянь раньше часто шутил, что старика сейчас хватит искажение ци – когда попадался ему на нарушении правил и тому подобное. Но сейчас… демоны. Лань Цижэнь выглядел так, будто его сейчас и правда настигнет искажение ци. Вэй Усянь пожалел старика. Старший племянник, первый нефрит, до брака… за такое даже в свободном Юньмэне наказали бы страшно. Когда адепты, охранявшие вход в ханьши, поняли, что внутри происходит что-то не то, было уже поздно: узел Цзэу-цзюня уже был внутри Цзинь Гуанъяо. Лань Цижэнь в присутствии Лань Чжаня лично пытался их, кхм, разъединить, и Цзэу-цзюнь до крови укусил его руку. (Вэй Усянь, дорожа репутацией первого среди молодых господ бесстыдника, никогда не признается, в какую краску его вогнала эта информация.) Позже он, наверно, сможет над этим посмеяться. Хотя, демоны знают, что вообще будет позже. Ну, позже – в клане Лань, скорее всего, будет пополнение. Не в клане Цзинь. Потому что, каким бы известным распутником ни был Цзинь Гуаншань – он был альфой. А омегу за потерю невинности с альфой до брака скорее всего показательно выгонят с позором. Вэй Усянь не был в курсе всей внутренней кухни Ланьлина, но знал, что положение Цзинь Гуанъяо и до этого было непрочным: его только-только признали, и это после того, как много лет родной отец отрицал его существование и отправлял пересчитывать ступени. - Я не знаю, я правда не знаю! – Не Хуайсан уже стоял на коленях перед Лань Циженем и Лань Чжанем. - Почему ты не следил за ним?! – Вэй Усянь впервые в жизни видел, чтобы старейшина Лань на кого-то так откровенно орал. - Я ведь не знал, я не знал, что у А-Яо начнутся эти дни! – ныл Хуайсан, спрятав лицо. Вэй Усянь фыркнул. Все знали, что у Цзинь Гуанъяо начнется течка после того, как альфа в гоне повалял его по земле и пропитал своими феромонами. Вопрос был лишь в том, как быстро. - Я же не сидел с ним все время, только заходил проведать раз в пару часов, вся комната слишком сильно пахла альфой, мне было нехорошо, – тараторил Хуайсан. – Я ведь не знал, что он сбежит! - Мой племянник теперь опорочен! – кричал Лань Цижэнь, пребывавший в настолько расстроенных чувствах, что даже не прогонял Вэй Усяня с семейного совета. – И будет обвинен в том, что опорочил омегу клана Цзинь! - У брата был жар, – сказал Лань Чжань спокойно, только его руки до треска сжимали поднос с успокаивающим чаем для дяди. – Гон. Он совершенно не в себе. Брат невиновен. - Я бы не сказал, что и Ляньфан-цзюнь виновен, – вмешался Вэй Усянь. – Вы бы видели его после происшествия около ханьши. Он был в шоке. А потом – т… лунные дни. Он тоже был отнюдь не в ясном сознании. - Его сознание было достаточно ясным, чтобы применить талисман сокрытия запаха и незамеченным пробраться в другую часть Облачных глубин к брату. Брат невиновен, – настаивал Лань Чжань. - Конечно невиновен! – согласился Вэй Усянь и пожал плечами. – Никто не виновен. Такова природа. Ну и… я же не один видел, что они друг другу нравятся? - Вздор! – прикрикнул на него Лань Цижэнь. – Мой племянник! Первый из молодых господ, ах!.. - Ну, ваш племянник, первый из молодых господ, теперь женится на молодом господине Цзинь, – подсказал Вэй Усянь. - Женится?! После такого?.. А что ему оставалось теперь, кроме как жениться? Уйти в затвор и дать обет безбрачия, разве что. Как и Цзинь Гуанъяо. - Он должен был хранить обеты и жениться на достойной Главы ордена!.. - Дядя. Чай, – настойчиво сказал Лань Чжань. В комнату вошли двое зашуганных адептов. - Что там? – спросил у них Лань Цижэнь, упрямо игнорировавший свой успокаивающий чай, не иначе как ощущая себя великим мучеником. – Теперь-то можно остановить это безобразие? Адепты поклонились и сбивчиво доложили, что в ханьши все пока без изменений. - Альфа будет до смерти драться за своего омегу, если попытаться его забрать, – сказал Лань Чжань. – Остается ждать естественного завершения. Лань Ванцзи испытывал сильные боль тревогу, недостойные адепта клана Лань. Не будь слишком счастлив; не будь слишком грустен. Слишком сильные чувства вредны. Но медитация не помогала полностью справиться со всем, что на них навалилось. Никогда в жизни он не хотел увидеть брата потерявшим рассудок, пусть временно. Тем более никогда в жизни он не хотел увидеть брата обнаженным, самозабвенно предающимся любви с таким же обнаженным омегой. Не хотел он и чтобы посторонние это наблюдали. И видеть и дядю в таком отчаянии. И знать, что брат опорочил себя. Даже Вэй Ин несколько притих, и видеть его задумчивым и грустным было тяжело. Вэй Ина и молодого господина Не попросили остаться в Облачных глубинах, пока ситуация не разрешится, дабы избежать преждевременной огласки в других кланах. Внутри же Гусу направо и налево нарушалось правило, запрещающее говорить о людях за спиной, пусть все и замолкали, увидев Ванцзи. Бедный брат. Лань Ванцзи был первым, кто оказался в ханьши, когда адепты забили тревогу. Он своими глазами увидел мокрую от пота спину брата и ноги омеги на его плечах. Не в силах смотреть, он отвернулся, только чтобы столкнуться с дядей, который принялся рвать на себе волосы и кричать, требуя остановить этот кошмар. Дядя сам попытался оттянуть брата от Цзинь Гуанъяо, безуспешно, разумеется. Несколько адептов попытались ему помочь, чем вызвали агрессию брата, охранявшего свою территорию. Цзинь Гуанъяо страшно закричал. Пролилась кровь. “Не выйдет. Узел Цзэу-цзюня, должно, быть, уже внутри”, – сказал кто-то, заикаясь. Дядя продолжал кричать и требовать как-то, как угодно, прекратить это, но адепты отошли от постели, и оттуда снова стали доноситься шлепки плоти о плоть, бесстыдные стоны и тяжелое дыхание. - Дядя, нам нужно уйти, – умолял он, но тот не слушал. – Дядя, ваше сердце. - Какое мое сердце! – стонал дядя. Сердце самого Ванцзи разрывалось. - Всем нужно уйти. Мы ничем не поможем. В это время характерные звуки оборвались, брат хрипло застонал, и Лань Ванцзи зажмурился, представляя, что произошло. - Нет, нет, – снова застонал дядя. – Все кончено! Он укусил его! Лань Ванцзи взглянул вовремя, чтобы увидеть, как брат разжимает окровавленные зубы на ароматической железе Цзинь Гуанъяо, а тот, не обращая внимания на посторонних, тянется к железе брата и сжимает маленькую челюсть между шеей и огромным плечом. Символический жест. Должно быть, продиктованный чувствами. Лишь альфе обязательно прокусить ароматическую железу омеги, чтобы сделать его своим. - Поздно. Лань Ванцзи силой вывел дядю на улицу и приказал адептам охранять ханьши снаружи. Если когда-нибудь Лань Ванцзи умрет, к его душе применят Сопереживание и увидят это воспоминание… И его собственные мысли о Вэй Ине!.. Лань Ванцзи умрет повторно. Брат не заслуживал такого позора. Всю жизнь он был сдержан и соблюдал правила. Его было не упрекнуть ни в чем, и даже рядом с Цзинь Гуанъяо он до сих пор вел себя безупречно, несмотря на то, что, по словам Вэй Ина, испытывал к тому сердечную приязнь. Брат был идеален. Куда лучше него самого. Ему было страшно представить, каким чудовищем стал бы он сам, будь он на месте брата, а на месте Цзинь Гуанъяо – Вэй Ин. Недопустимо. Еще час медитации. После Лань Ванцзи пошел на кухню, где составил на поднос еду и кувшин воды, чтобы принести в ханьши. Дом брата был наполнен тяжелой смесью запахов связи альфы с омегой. Лань Ванцзи ни на день не прекращал совершенствовать собственную выдержку, а Цзинь Гуанъяо не был его омегой, но даже так было крайне нелегко сдерживать против воли накатывающее возбуждение. Хотя бы сейчас брат не… делал это. Он лежал на боку, крепко прижимая спину Цзинь Гуанъяо к груди. Должно быть, его узел снова был внутри. Как много бы Лань Ванцзи отдал, чтобы никогда этого не видеть. Почуяв запах другого альфы, брат открыл глаза и зарычал, а Цзинь Гуанъяо захныкал, пряча лицо в подушке и ближе прижимаясь к нему. Тела обоих были красными от следов рук и зубов. Держась как можно дальше, Лань Ванцзи поставил поднос на пол. - Брат. Поешь, накорми своего омегу. Пей воду. Брат проводил его опасным взглядом. Не успел Лань Ванцзи успокоить свой разум, как на пути оказался Вэй Ин. Ванцзи метнулся прочь. Он знал: в его одежду и волосы въелся запах разврата. И чувства были в полном беспорядке. - Лань Чжань! Ну подожди, Лань Чжань, а? Вэй Ин поднялся в воздух и опустился, загораживая путь. - Ух! Запах-то какой! Ты был там? - Убирайся прочь. Вэй Ин не дал ему обойти себя, схватил за руку. Стало жарко. Он тотчас же ее выдернул. - Лань Чжань, мы можем поговорить? - Быстро. - Хорошо, ладно, я хотел сказать, что ничего страшного же не произошло! Ванцзи задохнулся от такой наглости. - То есть произошло-то все крайне неудачно и неловко, но Цзэу-цзюнь не совершил никакого злодеяния! Он не насиловал, никому не изменял. Он лишь вступил в отношения с тем, кого хотел. Я поддержу Цзэу-цзюня и Ляньфан-цзюня, когда все закончится. Лань Ванцзи переполнил гнев. Он неверяще посмотрел на Вэй Ина. Жизнь брата разрушена! - Брат повел себя недостойно Главы, – как Вэй Ин мог не понимать?! - Ты не поддерживаешь Цзэу-цзюня? Ты же сказал, что он невиновен. – Вэй Ин пытливо смотрел на него. Ванцзи сжал губы и опустил голову. - Невиновен в преступлении. Не совращал. Виновен в нарушении правил. Брат повел себя недостойно главы и адепта Гусу Лань. - Лань Чжань! Ты сам-то понимаешь, какой все это бред? Гнев. Ему хотелось подавить Вэй Ина своим запахом. Приказом. Хотелось схватить Вэй Ина за руки, чтобы Вэй Ин наконец послушался, прижать… Лань Ванцзи отшатнулся. - Не бред. Запрещено потворствовать собственным слабостям. Запрещено действовать импульсивно. Запрещено быть вспыльчивым, запрещено воздействовать на других людей, запрещено распутство, запрещено сближаться… - Лань Чжань, твой брат живой человек! Как и ты, если ты не забыл! - Запрещено кричать, – оборвал его Ванцзи. – Брат был для всех примером. Вэй Ин должен вернуться в гостевые комнаты. Ванцзи взлетел. Он не мог больше выносить Вэй Ина рядом, даже когда тот его не касался. Цзинши. Медитация. Успокоить разум игрой на гуцине. Запрещено, запрещено. Если даже брат не смог противостоять мятежным чувствам, как Лань Ванцзи мог продолжать держаться? Лань Сичэнь проснулся. Было спокойно. Хорошо. Тело ощущалось словно после изнурительной тренировки, но при этом мягким, невесомым. Не открывая глаз, он вдохнул запах волос своего А-Яо и ощутил счастье. Потребовалось несколько минут, чтобы осознать. - О боги… Он сел в постели. Такой смятой, влажной. Они даже не были укрыты одеялом. Полностью обнаженный А-Яо во сне потянулся к нему. Прядь волос упала на его лицо, обнажив на его шее свежий укус альфы. Случилось непоправимое. Гон наконец завершился, и пришло время столкнуться с последствиями. Лань Сичэнь спрятал лицо в ладонях. А-Яо рядом заворочался. Его запах говорил, что он просыпается. А еще о том, что он спокоен, удовлетворен и теперь принадлежит ему. Лань Сичэнь вскочил в поисках одежды. Прежде, чем А-Яо открыл глаза, он накрыл его чистым нижнем одеянием, затем отвернулся, чтобы накинуть такое же себе на плечи. - Что я наделал, – услышал он из-за спины полный отчаянья всхлип. Он метнулся на пол перед А-Яо, взял его руки в свои. Отпустил, снова взял. Раньше он не позволил бы себе такого прикосновения, но они ведь только что делили постель? - Ты ни в чем не виноват. Это все моя вина. О А-Яо, я даже не знаю… как начать просить твоего прощения… - Эр-гэ! – Выражение лица А-Яо… Сердце сжалось. – Нет же. Опять… опять проклятый сын шлюхи все испортил! Все! - Не смей!.. – Лань Сичэнь мотнул головой. Он не должен приказывать. – Прошу, не говори так. А-Яо вырвал свои ладони и сжал кулаки. Он быстро заговорил: - Я знаю, ты возьмешь все на себя. Но хотя бы мне не ври! То, что ты альфа, не делает тебя ответственным. Я это сделал, я опорочил тебя! Ты сам бы никогда! Ты сам бы не… – Его руки дрожали. Лань Сичэнь подавил желание его обнять. – Ты сам бы не захотел… Было физически больно от страданий его омеги. Хуже, чем было бы раньше. Должно быть, так проявляется теперь их связь? Как бы там ни было, инстинкты кричали защитить его, разорвать на куски его обидчиков. Вот только обидчик тут был один. Что сказать, чтобы А-Яо не винил себя? Всю правду, иначе теперь нельзя. Сделанного не вернуть, но пусть А-Яо знает что в том, что случилось, виновен только Лань Сичэнь, и идет по жизни дальше, не думая, что во всем виноват сам. Как бы сильно Лань Сичэню ни хотелось, эгоистично, чтобы его лучший друг, предмет его безнадежной влюбленности, не отвернулся от него после его признания. - А-Яо, но я… – он болезненно зажмурился. – Теперь мне придется тебе признаться, хоть я и мечтал никогда не побеспокоить тебя своими чувствами. – А-Яо неверяще смотрел на него. Говорить было тяжело. – Я желал этого. Дело не в течке и гоне, вернее, не только. Я недостойно мечтал о тебе, надеясь, что мои чувства не принесут вреда. - Эр-гэ, не оправдывайся, я не верю. Лань Сичэнь горько усмехнулся. - Не знаю, сколько я успел нарушить правил, но сейчас я снова в ясном рассудке, и хочу тебе напомнить, что в Облачных глубинах запрещено лгать. Видят боги, я верил, что никогда не побеспокою тебя, не прикоснусь пальцем… - Эр-гэ хочет сказать, что желал меня, – А-Яо кивнул. В его запахе, полном боли, проступило… отвращение? - В моем клане не различают желания плоти и сердца, – печально признался Лань Сичэнь. – Я давно люблю тебя, А-Яо. Прости меня. А-Яо оттолкнул его и замахнулся, но его рука безвольно упала. - Ты что же, не мог полюбить кого-то достойного?! – выкрикнул он. - Ты самый достойный из всех людей, – тоже повысил голос Лань Сичэнь, – и я не потерплю того, как тебя оскорбляют, будь это другие, или ты сам. Недостойно себя повел здесь лишь я. В этот момент в дверь постучали. Через пару мгновений она отворилась, и вошел Ванцзи. Кинув на них один взгляд, он кивнул и поставил на пол поднос с едой. - Господин Цзинь, брат. Я велю приготовить горячую воду и одежду. Дядя и другие старейшины будут ожидать вас для беседы. Лань Сичэнь не успел поблагодарить Ванцзи, тот ушел. Выходит, Ванцзи знает о том, что они… Тут Лань Сичэнь вспомнил о том, что здесь были люди. Дядя, и другие… Они переглянулись с А-Яо, и у того на лице были те же стыд и ужас, что ощущал он сам. - Они же были здесь, да? Они видели нас прямо во время… ох. - Похоже, что так. Кажется, я даже… укусил кого-то. О, боги. Ой. - Все кончено, эр-гэ, Лань Сичэнь. Твое имя опорочено. А-Яо закрыл лицо руками. Горькая правда заключалась в том, что имени Лань Сичэня ничего не грозило. Пусть в Гусу его справедливо накажут – он сам попросит для себя наказания. Пусть дядя разочарован, пусть многие его никогда не поймут, осудят. Даже если… Если за это его попросят сойти с поста главы – и он не станет возражать – его не выгонят из ордена. С самого рождения ничто не угрожало его положению, а вот А-Яо… Его возлюбленный А-Яо совершал невозможное, сотни раз доказывал, что он достоин, предан и благороден. И сейчас его вышвырнут из его ордена, в который он так недавно наконец вошел с таким трудом. А-Яо никогда не жаловался на отца, не говорил плохо ни о ком в Ланьлине, но Лань Сичэнь прекрасно все видел. Для А-Яо все кончено. - Ты заслуживаешь горевать о своем положении, не о моем. Я знаю, как тяжело омеге занять высокий пост в ордене заклинателей. А тем более, тебе… Предрассудки и злые языки, которые отравляли всю твою жизнь! Ты стойко выдержал все это, ты по праву заслужил место, которое занял. Ты… ты хотел жениться на деве Цинь. Лань Сичэнь никогда не показывал недостойную обиду, которую это знание в нем рождало. Он должен был быть счастлив за младшего названого брата, даже если тот не достанется ему. Теперь же… - Я разрушил для тебя все это. - Не ты. Я сам, – А-Яо провел дрожащими пальцами по его щеке. Его глаза раскрылись в запоздалом осознании, а расфокусированный взгляд остановился где-то возле лица Лань Сичэня. – Лань Хуань, ты заставил меня забыть обо всем, к чему я шел всю жизнь. Но хуже всего то, что я утянул тебя на дно вместе с собой! - А-Яо, – мягко остановил его Лань Сичэнь, взяв его ладонь в свои. – Я выслушаю все, что ты хочешь сказать, но прежде, чем ты это скажешь, знай: нет ничего, чего я хотел бы сильнее, чем быть твоим супругом. - Нет, прошу, эргэ, нет, не говори… Сичэнь опустил взгляд и печально продолжил: - Только… видеть тебя счастливым. Они оба замолчали, думая о том, что разрушили жизни друг друга. Хотя Лань Сичэнь не считал, что А-Яо разрушил его жизнь; даже если теперь ему придется дать обет безбрачия, он бы и так никогда не полюбил другого. Но Цзинь Гуанъяо не был так бескорыстен. Он знал, что оступился, что никогда больше не сможет занимать место в верхушке ордена Ланьлин Цзинь, и что скоро это заставит его кричать, ломать ногти об стены, хотеть убивать. Но сейчас обо всем этом думать было сложно. Сейчас существовал Лань Сичэнь, его… пара. Больше никакого ордена Ланьлин Цзинь. И это заставляло его чувствовать удовлетворение и облегчение. Если бы только это облегчение пришло не за счет самого прекрасного, самого чистого Лань Сичэня… - Лань Сичэнь, – сказал он наконец, – ты не знаешь и половины того, что мне пришлось… того, что я делал. Я не достоин быть твоим супругом. Мне никого не было жаль ради моих целей, и я врал, так много врал… Но я никогда не хотел врать тебе! Никогда не хотел использовать тебя, я клянусь!.. - Я верю тебе. - Я не собирался… Я воспользовался тобой, когда моя природа взяла вверх, я… Я чувствовал себя так, будто умру, если не буду с тобой!.. Но я ведь знал, что я делаю, когда стоял рядом с ханьши, когда пробрался сюда никем не замеченным… Я даже использовал талисман, чтобы скрыть ото всех свой запах! Хоть мне и казалось, что я во сне, но моя природа омеги и моя природа лжеца сделали все вместо моего разума! Ты не должен быть таким понимающим, Лань Хуань! Ты не должен меня прощать! Лань Сичэнь остановил его, мягко накрывая его предплечья ладонями. - Не ругай себя. Как я уже сказал, я люблю тебя. Я хотел бы сделать тебя своим и быть твоим. Я понимаю, разумеется, что ты не захочешь… - Не понимаешь. – А-Яо хмуро смотрел перед собой. – Ах, верно. Я не сказал тебе. Думал, ты понял. - Что я должен был понять, А-Яо? - Что я люблю тебя, разумеется. - Вот как. Этот разговор происходил совсем не так, как Лань Сичэнь мечтал. А-Яо говорил это ничего не выражающим тоном, только его запах выдавал сильное эмоциональное волнение. Сам Сичэнь не смел беспокоить его излишним проявлением собственных чувств. - Я хотел быть твоим супругом, только никогда не думал, что могу. Даже если бы знал, что ты хочешь меня – такой союз бы никто не одобрил. О тебе стали бы говорить. Что ты взял в мужья сына проститутки. Ты потерял бы уважение. И к тому же… Романтическая любовь была минутной радостью, минутной слабостью. Разве принесла она хоть что-то, кроме страданий его матери? Разве была она важнее уважения, власти, безопасности? Он хотел быть господином Цзинь, а не госпожой Лань. - Милый А-Яо, – сказал Лань Сичэнь твердо, – я знаю, что у тебя есть амбиции, и что некоторым из них, боюсь, пришел конец. Но прошу, не решай за меня. Я готов совершить с тобой три поклона прямо сейчас. Готов был с тех пор, как окончилась война. И мне все равно, кто это одобрит, а кто осудит. - Весьма безрассудные слова для главы ордена Лань, – отстраненно усмехнулся А-Яо. В его запахе была сладость и грусть. - Возможно, – мягко засмеялся Лань Сичэнь. – Но я скажу еще: А-Яо, я счастлив, что твоя природа обманула нас обоих. Цзинь Гуанъяо неверяще взглянул в его глаза. - Ведь ты никогда не показывал свои чувства ко мне, а я, не будучи уверенным в них, никогда не сделал бы первый шаг. Мы могли прожить наши жизни в мечтах и раздумьях о том, могли ли бы мы быть вместе. Теперь же… - Лань Сичэнь, поверь же мне, прошу! – взмолился Цзинь Гуанъяо. – Я не достоин тебя! Ты не знаешь всего! Я совершал зло. Я... я убивал! Не только на войне. Лицо А-Яо стало таким испуганным от собственного признания. Лань Сичэнь взял его руку и погладил его пальцы своими. - Я ни в коем случае не стану просить тебя стать моим супругом, если ты этого не хочешь. Но знай, что я совершу с тобой три поклона хоть сейчас, хоть через десять лет ожидания. Цзинь Гуанъяо болезненно поморщился. Мог Лань Сичэнь быть еще более святым? Тот, поняв его эмоции, сжал его руку. - А-Яо, А-Яо. Пусть я не знаю всего. Я не прошу тебя раскрывать мне свои секреты. Хоть я и хочу знать… И у меня есть… мнение по поводу мыслей об убийстве, – он с явной неохотой произнес эти слова, – я ни в чем не стану тебя ограничивать. Хочешь остаться в ордене Цзинь… - Отец спустит меня с лестницы, если я теперь заявлюсь в башню Кои, – усмехнулся Цзинь Гуанъяо. - Хочешь бывать на ночных охотах и советах кланов? Я поддержу тебя. Хочешь отомстить тем, кто заставил тебя страдать? Что ж, я не вправе тебя осуждать. И, – скромно добавил Лань Сичэнь, глядя в широко распахнутые глаза Цзинь Гуанъяо, – хочу заметить, что, как супруг главы ордена Лань, место, которое ты будешь занимать в обществе, будет не ниже, чем место второго наследника ордена Цзинь. Его А-Яо стыдливо опустил голову. - Я знаю, что для тебя это важно, и ничуть тебя не осуждаю. Имея большую власть, ты сделаешь много хорошего для мира заклинателей и простых людей. Лань Сичэнь сказал это с такой спокойной уверенностью, что это стало последней каплей, которая заставила Цзинь Гуанъяо наконец заплакать. Неужели можно будет прекратить подобострастно улыбаться, оглядываться через плечо, выполнять самые недостойные поручения для самого недостойного из людей, изгибаться боги знают как, чтобы когда-нибудь, возможно, получить то, чего он достоин? Неужели Лань Сичэнь, Лань Сичэнь предлагает ему место рядом с собой, и… верит в него? Верит ему? Быть может, когда-нибудь он даже сможет эту веру оправдать, только для него, только для Лань Хуаня… - Эр-гэ… Ах, не знаю, могу ли я теперь называть тебя братом, но… Я тебя не подведу. - Мой А-Яо. Я знаю. Конечно, я знаю. И я тоже надеюсь, что никогда не подведу тебя. Я клянусь всегда быть на твоей стороне. Я всегда был бы на твоей стороне даже не будь ты моим… - Лань Хуа-ань! – всхлипнул Цзинь Гуанъяо и прижался щекой к его груди. Почему-то сейчас ему думается, что Лань Хуань простит ему все, что он сделал и чего не сделал. Раньше он не позволял себе даже думать об этом. Эр-гэ никогда не должен был узнать о том, скольких он убил и что заставлял его делать отец – ни при каких обстоятельствах. Но сейчас… Быть может, это были проклятые гормоны и успокаивающий аромат его альфы после их соития, но сейчас он верил, знал, что его… пара простит и не перестанет его любить. Цзинь Гуанъяо – в скромных белых одеждах без клановых обозначений – и Лань Сичэнь сидели перед красным от злости Лань Цижэнем. По правую (перевязанную) руку от него с непроницаемым лицом стоял Лань Ванцзи. В окно было видно макушку подслушивающего Вэй Усяня. Глаза Лань Сичэня в искреннем раскаянии были опущены. Цзинь Гуанъяо держал самую почтительную улыбку, одну из разновидностей “я всего лишь беззащитная омега и не представляю угрозы”. - Сичэнь, – наконец, произнес Лань Цижэнь грозно. Улыбка Цзинь Гуанъяо даже не дрогнула – присутствие его пары придавало огромную уверенность. “Ты всего лишь дед. Всего лишь почтенный дед”, – думал он. – “А мой Лань Хуань глава твоего ордена, и ты ничего не можешь сделать.” - Дядя, – мягко сказал Сичэнь, – Ванцзи. Я приношу извинения за свое недостойное поведение, а также за поведение моей пары. Я приму любое назначенное наказание за каждый из моих проступков, после чего я немедленно женюсь на А-Яо. Цзинь Гуанъяо внутренне заурчал от удовольствия. - Позор. Позор всему Гусу Лань, – выплюнул почтенный дед. Лань Сичэнь покорно склонил голову. – Не ожидал такого от тебя, Сичэнь. Не ожидал ни от кого из моих учеников! Такое поведение под стать некоторым… – он весьма определенно махнул рукой в сторону улицы. - Дядя, Вэй Ин здесь ни при чем, – безапелляционно вставил Лань Ванцзи и поклонился. Дед разозлился еще больше. - Мой собственный племянник! Еще и прямо у всех на виду! Месяц медитаций в ледяной пещере! Десять ударов кнутом! И этого недостаточно! – Он указал рукой на Цзинь Гуанъяо. – Тоже десять ударов! Двадцать! - Нет, – твердо возразил Лань Сичэнь. Прошу прощения, дядя, но А-Яо теперь моя пара, и ответственность за его действия на мне. Его часть наказания приму я. - Нет! – обернулся к нему Цзинь Гуанъяо, но Лань Цижэнь не дал ему возразить. - Об ответственности тебе раньше следовало думать! Что я скажу моему бедному брату, когда встречу его после смерти! Что собственными глазами видел, как его сын предавался разврату!? Лань Сичэнь покраснел и не закатил глаза лишь из глубокого уважения. Цзинь Гуанъяо подумал, что некоторым старейшинам вовсе необязательно было входить в комнату, где делили постель альфа с омегой, и в том, что они там увидели, виноваты сами. Лань Ванцзи поклонился и быстро вышел, а через мгновение в окно стало видно, как он оттаскивает извивающегося Вэй Усяня. - Вот! Падение нравов, – прокомментировал старейшина. – Что говорить о других орденах, если даже адепты ордена Лань потеряли всякое почтение к правилам. Как такой глава теперь может представлять орден в мире заклинателей? Лань Сичэнь предупредил Цзинь Гуанъяо, пока они омывались и заплетали друг другу волосы, обо всем, что неминуемо придется выслушать от дяди, но сейчас настал тактический момент для вмешательства. - Господин Лань, старейшина, – он низко поклонился. – Позвольте этому недостойному задать вопрос. - Раньше вопросы надо было задавать! – рявкнул тот. – Говори…те, господин Цзинь. - Этот недостойный хотел бы узнать, известно ли о происшествии другим кланам. - Еще нет. Правила ордена Лань – если кому-то до них еще есть дело, – зло пробормотал дед, глядя на племянника, – запрещают сплетни, а гостей попросили задержаться до окончания этого позора. Но не думаете же вы двое, что сможете от кого-то скрыть свой разврат?! Нет, вы столкнетесь со всеми последствиями своих деяний! Вот оно. Цзинь Гуанъяо уже не слушал. Голова заработала с троекратной скоростью. Скрыть новый статус их пары, конечно, не выйдет: любой, обладающий носом, сможет понять, что произошло по их изменившимся запахам. Но. - Господин Лань, – он опустил голову до самого пола. – У этого недостойного есть одна мысль. Я признаю свое преступление и ни в коей мере не пытаюсь избежать наказания, но ради благополучия ордена Лань и моего дорого Цзэу-цзюня, прошу, выслушайте. В это время вернулся Лань Ванцзи и продолжил изображать холодную статую рядом с дядей. Все смотрели на Цзинь Гуанъяо. - Благородный Цзэу-цзюнь готов взять этого недостойного в мужья. Если многоуважаемый старейшина даст нам свое благословение, это можно совершить немедленно. Также можно официально сообщить миру о браке Цзэу-цзюня, не упоминая, что консумация произошла несколько раньше самой свадьбы. - Солгать? Неприемлемо, – хмыкнул Лань Цижэнь. Цзинь Гуанъяо улыбнулся еще почтительней, еще покорней. Ему кажется, или дед наслаждается? Его Сичэнь смотрел на него с сомнением. Что бы ни говорил напыщенный старейшина, Цзэу-цзюнь был истинным Ланем, как мог жил по правилам, и солгать всему миру для него будет нелегко. - Не солгать, господин Лань, Цзэу-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь, – он поклонился каждому. – Просто объявить о свершившейся женитьбе Цзэу-цзюня. Мало кто посмеет сомневаться в порядочности Цзэу-цзюня и задавать невежливые вопросы. Посмеют, разумеется. Но не из-за Цзэу-цзюня, а из-за Яо, сына шлюхи, как обычно. Но вслух об этом говорить незачем. Лань Сичэнь, будто прочитав его мысли, смотрел на него с нежностью и сочувствием. Обычно Цзинь Гуанъяо ненавидел подобные взгляды не меньше презрения и издевок, но эр-гэ, Лань Хуаню позволено на него смотреть даже так. Даже с жалостью. - Вопросы и слухи, конечно, будут… – задумчиво проговорил Лань Сичэнь, все еще глядя на него. – Но сплетни не могут задеть того, на ком нет вины. …Разумеется, на мне вина есть, и я приму должное наказание, – предупредил он возмущение дяди. – Но я не допущу, чтобы А-Яо пострадал от злых языков. Внезапно заговорил Лань Ванцзи: - Адепты и ученики уважают брата и не позволят сплетням порочить его и его пару. В Облачных глубинах разговоров не будет. Цзинь Гуанъяо внутри ликовал. Его Лань Хуань был идеален – это ясно. А поддержка его брата была, в общем-то, залогом успеха его импровизированного плана спасения репутации и получения благословения Лань Цижэня. Он одинаково, до дрожи боялся и за Лань Сичэня, и за себя. - Для заключения этого брака, – наставительно проговорил старейшина Лань, – мой племянник должен был сперва получить разрешения отца омеги начать ухаживания. После по меньшей мере четырех месяцев ухаживаний в присутствии старших альфе должно просить разрешения жениться, и только после свадьбы… - Я сейчас же напишу письмо главе Цзинь с просьбой жениться на его сыне, – просиял Лань Сичэнь. Лань Цижэнь с кислым видом покрутил в пальцах бороду, а затем махнул рукой, позволяя им уйти. Выйдя за порог, Лань Сичэнь вдруг нахмурился. – Как думаешь, твой отец может отказать? Цзинь Гуанъяо поморщился. - Разве что чтобы поиздеваться надо мной… – прошептал он. – Но вообще-то он обмочится от радости от того, что породнится с главой Лань. - Что ж, – улыбнулся Лань Сичэнь. – Тогда в своем письме я буду очень настойчив. Вэй Усянь изнывал от нетерпения, сидя в неподобающей позе за углом домика, где герои недели слушали брань старика Лань. Наконец дверь отворилась и он услышал приглушенные голоса. Похоже, все закончилось хорошо. Не могло иначе. Он с удовольствием распрямился и выскочил на них из-за угла. - Цзинь Гуанъяо, А-Яо! Назовешь первенца в честь меня? Глаза Цзинь Гуанъяо распахнулись в ужасе, а губы растянулись в улыбке, больше похожей на конвульсию. - Или… правильней будет назвать его в честь Не-сюна, который за тобой не уследил! Лань Чжань-Лань Чжань, у тебя скоро будет племянник! Если Лань Чжань будет выбирать ему имя, то он точно назовет его в честь меня, да, Лань Чжань? Лань Чжань грозно посмотрел на него, и в его взгляде как будто бы даже читалось, что он знает о бутылочке Улыбки императора, которую Вэй Усянь прикончил за молодых. - Убирайся, бесстыдник! – замахал на него руками Лань Цижэнь. – Как смеешь ты!.. - Ох, – неуверенно улыбнулся Лань Сичэнь. – Это очень… неожиданно. - Может, – пискнул Цзинь Гуанъяо, все еще улыбаясь, как некрасивая статуя, – может, первенца пока и не будет?.. - Ага! – рассмеялся Вэй Усянь убегая подальше, к ожидающему его Хуайсану. – Конечно! Они четыре дня к ряду этим занимались, да, Не-сюн? Не-сюн спрятал ухмылку за веером. Лань Цижень снова пошел его прогонять. Лань Ванцзи с очень красным лицом и ушами кивнул брату и поспешил удалиться. Внезапно к еще не до конца разошедшейся группе подбежал ученик. - Старейшина, Цзэу-цзюнь! Прибыл глава ордена Не и молодой господин Цзян! Глава Не уже вошел, воспользовавшись своим нефритовым жетоном! Не Хуайсан взвизгнул и поспешил спрятаться, но не успел. - Какого демона здесь происходит?! – раздался бас Не Минцзюэ. – Где Сичэнь? Цзинь Гуанъяо непроизвольно сжался. Лань Сичэнь сделал глубокий вдох. - Здравствуй, да-гэ. - Хуайсан! Я тебя вижу! Сичэнь! Где пропадал? Я слышал, что ты пострадал на ночной охоте, и Цзинь Гуан… Подойдя достаточно близко, Не Минцзюэ застыл и уставился на Лань Сичэня, за спиной которого стоял Цзинь Гуанъяо. Его ноздри вздулись, брови опасно сдвинулись. - Та-ак. Цзинь Гуанъяо. Какого дьявола ты натворил? Лань Сичэнь расправил плечи, и Цзинь Гуанъяо окутал его запах, полный успокаивающей уверенности. Он под защитой. Как… непривычно. - Минцзюэ, добро пожаловать. Позволь мне сразу разъяснить тебе: А-Яо не натворил абсолютно ничего. Признаюсь, все произошло весьма стремительно, но мы теперь пара, и случилось это по обоюдному согласию. Демонов Не, мать его, Минцзюэ, конечно не понял столь прозрачного намека и попытался обойти Лань Сичэня, чтобы грозно нависнуть над Цзинь Гуанъяо. Но Лань Сичэнь ему не позволил. С восторгом, трепетом Цзинь Гуанъяо почувствовал, как вечно сдержанный, практически не пахнущий Цзэу-цзюнь подавляет другого альфу. Ради него! - Брат, – в его прекрасном голосе проступили хриплые, агрессивные нотки. – А-Яо – мой омега. Пожалуйста, веди себя подобающе. - Неужели ты не понимаешь, Сичэнь?! Он вертит тобой как захочет! Что бы у вас ни случилось, он тогда это спланировал! Ему нельзя верить, Сичэнь! Он охмурил тебя своими омежьими ужимками, он умеет это, но он вовсе не такой безобидный как ты хочешь думать! Но Лань Сичэнь стал стеной, через которую ни одно оскорбление и ни одна угроза теперь удивительным образом не доставала Цзинь Гуанъяо. Голос защищающего его Лань Сичэня был таким доминирующим, сильным, что Цзинь Гуанъяо невольно прогнулся в пояснице и подставил ему шею, благо, никто не заметил. Смысл слов ругающихся братьев едва ли доходил до него. Хотелось скорее совершить три поклона, чтобы можно было, наконец, легально уединиться и отдаться этому чудесному сильному альфе. (Отвратительно. Прекрасно.) Еще неприлично долго (по меркам ордена Лань) распинался Не Минцзюэ, а Лань Сичэнь спокойным голосом но с абсолютно нехарактерным ему гортанным рычанием ему возражал, пока Цзинь Гуанъяо прижимался к нему со спины с абсолютно мечтательным лицом, очевидно, в мыслях находясь под супругом на брачном ложе. Чифэн-цзюн отвлекся, наконец, только когда боковым зрением заметил знакомое движение: крадущегося прочь на цыпочках Не Хуайсана. - Хуайсан!! – рявкунл он. Вздрогнули абсолютно все, кроме улыбающегося Цзинь Гуанъяо. - Да-гэ? – пискнул тот. - Ты… ты все это время околачивался здесь?! - А я ни на ком не женился! Вот! Даже близко к альфе не подходил, да-гэ-э-э! Вэй Усянь согнулся напополам от смеха. В это время появился Цзян Ваньинь. Вэй Усянь тяжело вздохнул и пригубил Улыбку императора. Цзян Чэн – как только его впустили в Облачные глубины и ввели в курс дела – покрыл его трехэтажным матом и силой забрал в Юньмэн (буквально тащил его, вырывающегося, по земле за ноги, приговаривая, что та-ак их переломает… должно быть, братца это успокаивало.) И только шесть дней спустя он смог улизнуть и запрыгнуть, наконец, на свой меч. Сейчас он сидел на стене, отделяющей Облачные глубины и все их три тысячи правил от свободных окрестностей, с двумя бутылочками любимого вина. Лань Чжань неодобрительно смотрел на него снизу. - Так говоришь, Цзэу-цзюнь согласился солгать?! Лань Чжань кивнул. - Ради Цзинь Гуанъяо. - Да-а, дела, – протянул Вэй Усянь и почесал нос. – Ну что ты там все стоишь, а, Лань Чжань? Поднимайся ко мне. - Дядя высек на стене новое правило: альфам и омегам запрещено находиться наедине на расстоянии меньше шести чи. Вэй Усянь поперхнулся и расхохотался. Лань Чжань оттолкнулся от земли и опустился на стену примерно в восьми чи от него. Порыв ветра донес до него еле-заметный аромат альфы с оттенком спокойствия. Некоторое время они посидели в привычной уютной тишине. - Знаешь, Лань Чжань, – задумчиво сказал он, – а ты больше не выглядишь слишком расстроенным. Это потому, что все улеглось, и мир заклинателей будет более или менее верить, что твой брат женится, как честный человек? Лань Чжань покачал головой. - Брат любил его. Я рад, что его чувства не безответны. Лучше так. - Чем что? - Чем всю жизнь страдать. - Ну скажешь тоже. Я верю, что Цзэу-цзюнь любит Ляньфан-цзюня, но ведь люди влюбляются, расстаются. Каждый уважающий себя юноша и девушка влюбляется по десятку раз. Не всю же жизнь страдать потом. Лань Чжань на некоторое время задумался, а потом серьезно на него посмотрел и сказал: - Лани любят лишь раз. - …Что? - Лишь раз. Навсегда. Это называют родовым проклятьем. Говоря это, Лань Чжань не отрывал от него своего обычно сурового взгляда, и Вэй Усянь вдруг ощутил страшное смущение. Он потряс головой и легкомысленно усмехнулся. - Странный ты, Лань Чжань! Если ты собрался так флиртовать с омегами, то знай, это ну очень странно! Лань Чжань нахмурился, назвал его убожеством и спрыгнул со стены. - Ну куда ты, ну Лань Чжа-ань… Постой! Хочешь, я помогу тебе потренироваться в флирте? - Ты нарушаешь комендантский час, – бросил тот, не оборачиваясь. – Если хочешь остаться в Облачных глубинах, иди в гостевые комнаты омег. - Ты что, сейчас позволяешь мне нарушить правила? Войти в Гусу ночью, с вином? – Вэй Усянь спрыгнул вслед за ним и демонстративно помахал своими бутылками. – Вот видишь, Лань Чжань, у тебя уже намного лучше получается! Не Хуайсан сделал глоток чая и подул на веер, который только что окончил расписывать. На нем был минималистичный пейзаж Облачных глубин. Он честно отбывал свое наказание, не желая лишний раз раздражать брата, который всю дорогу до ворот Облачных глубин тащил его за ворот ханьфу и обещал больше никогда не выпускать за пределы Цинхэ, и чего только еще не обещал. Ах. Как же все нехорошо получилось. Как прискорбно, что от близости Цзэу-цзюня у Цзинь Гуанъяо начались лунные дни, а полезный для потоков ци чай лишь ускорил этот процесс. Как ужасно, что он смог сбежать из комнат омег и тайком пробраться к Цзэу-цзюню, навсегда решая свою судьбу. Бедный А-Яо, который только недавно был признан орденом Цзинь и мог бы так высоко подняться, если бы остался свободен. Мог бы создать большие, большие проблемы да-гэ, если бы продолжил работать на своего отца. Мог бы погубить многих людей по указке этого обожаемого отца. Кто знает. А теперь бедному А-Яо придется смириться с положением супруга первого господина Лань и вести себя благоразумно: он ведь не захочет навредить своему любимому эр-гэ, своей единственной слабости. И его будущему ребенку. А увидев ранее тщательно скрываемую страстность Цзэу-цзюня, Не Хуайсан был уверен, что предстоящий ребенок будет не единственным. А-Яо будет так занят. И наконец, А-Яо, может, и мог бы в будущем стать большой угрозой для многих, будь он в ордене Цзинь, или в любом другом ордене. Но – ах! – только не в Гусу Лань. Только не рядом с самым понимающим и до безумия любящим его Лань Сичэнем. Что бы А-Яо ни задумал, рядом со святым Цзэу-цзюнем любая потенциальная интрига станет делом честным и открытым. Придется бедняжке А-Яо удовлетворять свою натуру сплетнями внутри ордена Гусу Лань, вот только сплетни запрещены одним из трех с чем-то тысяч правил. И да-гэ больше не сможет ни слова сказать в укор А-Яо. И никто не сможет. Не теперь, когда его честь будет ревностно защищать Лань Сичэнь. Да уж. …Если бы еще Вэй-сюн перестал быть невероятным дураком и сошелся наконец с Ханьгуан-цзюнем. Но им просто нужно немного времени (и присутствия молодожен Цзэу-цзюня и А-Яо), верно? Не Хуайсан улыбнулся и положил перед собой новый готовый к росписи веер.